– Ты к чему клонишь? – теперь глаза Бена были широко открыты. Ясно, от разговора никуда не уйти.
Она присела на краешек софы.
– Понимаешь, это такой большой дом… а тебе ведь нравится твоя комната, верно?.. Ну, будешь три раза в неделю ездить через мост, не такой уж и труд, если подумать.
– Ты хочешь, чтобы я тут жил? – Он ушам своим не верил. Они же всегда не очень ладили друг с другом. Неужели Мэрион настолько одинока?
– А разве лучше жить квартирантом Бог весть у кого?
– Но мне нравится.
– Больше, чем жить с собственной дочерью? Ах вот оно что, ревность ее одолевает.
– Мэрион, давай, я уж сам разберусь, где и как мне жить.
– Но ты же говорил, что поселился там ненадолго.
– Ну, говорил.
– А живешь там уже шесть месяцев.
– Ты что, считала?
– Да, считала.
– Тебе-то что, никак не пойму.
– А то, что не хочу, чтобы из тебя делали дурака. Бен резким движением поднялся.
– Когда ты выросла, в твои личные дела я не вмешивался, даже, наоборот, оплачивал половину, чтобы только ты могла обзавестись собственным домом…
– Но при чем тут…
– Не надо меня прерывать, Мэрион. Помнишь, ты мне тогда подсунула какую-то книжку по психологии, и там было написано, что для взрослого естественно стремление ни от кого не зависеть?
– Помню, только…
– Так вот, считай, что я взрослый, и предоставь мне возможность оставаться независимым.
– Извини, папа, я никак не хотела тебя обидеть. – Она склонилась к нему, положила руку на запястье. – Но только ты сам не замечаешь, до чего изменился после маминой смерти.
От ее близости, от этих слов он утратил душевное равновесие. Встал на ноги, прошел к окну. Дождь заметно усилился, вот и трава полегла. Стучали капли, и Бен словно прочитывал выстуканное азбукой морзе: «Выметайся! Выметайся!»
– Ты всю жизнь так следил за своим телом, – талдычила, не останавливаясь, Мэрион. – Ты такой сильный, твоей форме молодые позавидуют. Но пойми, источника вечной юности еще никто не обнаружил.
– Прости, Мэрион, я не лекции слушать к тебе приехал, – усталым голосом отозвался он.
– Но ведь ты такой упрямый, ужас просто! – Мэрион явно теряла терпение. – Вот будь мама жива…
– Но мамы уже нет, а я еще живу. Мне что, тоже на тот свет убираться?
– Как тебе не стыдно! Живи подольше, только надо же быть разумным. Ты стареешь, папа. Смирись с этим.
– Хватит, не желаю я тебя больше слушать.
– Послушай, я же по специальности психолог, мне много известно такого, что не изучавшие работу подсознания знать не могут. Я всего лишь хочу уберечь тебя от потрясений… совет тебе хочу добрый дать…
– Я не твой пациент, между прочим, – сказал он, резко повернувшись к ней. – Тебе за твои советы платят, а я в них не нуждаюсь. – Что это он, прямо орет на нее, потише бы, потише.
Мэрион гордо откинула голову, но было заметно, как дрожат у нее губы. Она снова надела очки. «Как знаешь, отец», – произнесла она бесстрастно и пошла к двери.
Бен плюхнулся на стул у окна. Дождь хлестал вовсю, дразнила его своим искусственным совершенством эта ненавистная изгородь. Он вздохнул. Впервые за столько лет он позволил себе накричать на собственную дочь.
Вдруг ему стало ужасно одиноко, он потерял веру в свои силы. Может, Мэрион и права. Он, видимо, и вправду осел, только вот уж в чем он вовсе не сомневался, так это в том, что переехав к ней, он станет не просто ослом, а последним идиотом.
К вечеру между ними было заключено перемирие. Бен изо всех сил старался искупить свою вину, помогая Мэрион на кухне. К тому же это давало ему возможность держаться в стороне от ее гостей. Они оказались еще скучнее, чем в прошлый раз.
Разнося закуски, он невольно прислушивался к их разговорам, которые велись с ужасно важным видом. Один тип в твидовом пиджаке всем желающим объяснял, что им придуман замечательный план, как ликвидировать дефицит в торговле с Японией. Другой разглагольствовал про парниковый эффект. Ученая дама – этакая расплывшаяся коротышка с коротко остриженными седыми волосами, придававшими ей сходство с китайским болванчиком, – пресерьезно доказывала еще одному, курившему трубку (вонища-то какая!): «Но согласитесь, Чарльз, ваша гипотеза основывается на данных, не прошедших статистической обработки, и значит…»
Бен поставил блюдо с овощами на стол рядом с костлявым оратором, который вещал: «Нет, не спорьте, Израиль должен ускорить предоставление автономии палестинцам, не то весь мирный процесс будет сорван». Прикусив губу, Бен промолчал и почувствовал гордость за себя: сдержался-таки. У этих надутых снобов лежат в кармане ключи от всех проблем на земле. Чего проще: то там постоит, то с этими поболтает, одних похвалит, других упрекнет, а вокруг все свои, и натоплено тут хорошо, и уютно. Они бы хоть раз в жизни переночевали в парке, где когда-то стояли аттракционы, вот бы он на них посмотрел, специально бы утром приехал полюбоваться, как они потрясены.
– Папа… папа, послушай! – Мэрион перехватила его, когда он шел на кухню принести еще закусок. – Поставь пока этот поднос… Вот Присцилла, она хочет с тобой обсудить что-то насчет нагрузок, когда поднимаешь тяжести. – Крепкая на вид мужеподобная женщина, похожая на упитанного бульдога, была та самая, которая только что, он слышал, рассуждала о недопустимости сексуальных табу. Видно, у самой с этим порядочно забот.
– Вы в настоящее время гимнастикой где-нибудь занимаетесь? – вежливо поинтересовался он. Да на ней бы на самой тяжести возить.
– Конечно, я каждый день пробегаю восемь миль до завтрака, на работу езжу велосипедом, а вечером иду в бассейн и проплываю не меньше двадцати раз от борта до борта.
– Так вы, стало быть, троеборка?
– Ну что вы! – Она улыбнулась и при этом даже капельку похорошела. – Просто мне нравится ощущать себя в хорошем состоянии.
– Тогда один совет, с вашего позволения. Не надо так заботиться о своем хорошем состоянии, лучше позаботьтесь, чтобы в жизни все было как можно для вас радостнее. Тем, кто занимается регулярно, а это значит, что им нужно пятнадцать минут утром на упражнения, и только-то, вот им самое главное даже не тело свое поддерживать в форме, а извлекать из жизни максимум возможного.
Лицо Присциллы вытянулось, но тут Мэрион стала всех приглашать к столу, где уже стояло жаркое.
Только тут Бен сообразил, что просто цитировал Присцилле высказывания Эллен. Вот это да, этак он скоро и бутерброды с маслом начнет есть.
Он не был голоден, и поэтому отошел к окну, пока другие толпились у стола с тарелками. В свете фонарей изгородь была видна совсем ясно: так вся и ощетинилась, словно защищаясь. Дождь все шел, но уже не проливной, а просто осенний дождь, методично поливающий землю.
