— Как вам не стыдно, — обиделась Маша, — что это вы из меня шлюху делаете? Я хочу сказать, что ради вас готова на все, даже на это.
— Ни в коем разе, — запротестовал Караев, — я делаю из тебя самоотверженную женщину, ведь ты об этом толкуешь, о самоотверженности! Однако, этот разговор начинает меня утомлять. Ты будешь пить?
— Нет.
— Почему?
— А мы будем играть в шахматы?
— Возможно.
— А секс будет?
— Нет.
— Тогда я не буду пить. Понимаете, все дело в том, что текила, шахматы и секс в моем сознании связаны с вами, поэтому ничего по отдельности мне не надо. Вы предлагаете мне текилу и согласны на партию в шахматы, третья составляющая — это секс… Знаете, а мне вчера тоже предлагали выпить текилы! Так смешно, бывают вещи, с которыми никогда раньше не сталкивалась, — и вдруг они начинают попадаться на каждом шагу! К нам вчера пришли друзья, а один парень принес текилу — ему папа прислал из Мексики, он там работает. Они даже обиделись на меня! Я же не могла им объяснить, что я теперь, как собака Павлова, у меня рефлекс — пить текилу я должна во время игры в шахматы, а потом трахнуться с вами. Текила, шахматы и секс…
— Ты не можешь обойтись без этого выражения, или оно доставляет тебе удовольствие?
— Выражения не имеют значения, главное — смысл.
Караев медленно осушил рюмку.
— Скажите, пожалуйста… — осторожно заговорила Маша, — я понимаю, что не должна говорить об этом первой, но вы молчите — и мне тревожно. Скажите, пожалуйста, вы на мне женитесь? Почему вы молчите?
— Я разве обещал на тебе жениться? — глухо произнес Караев.
— А разве по-другому может быть? Если мужчина трахнул девушку, разве он не должен на ней жениться? — спросила Маша.
— Ну, если это так, то почему же ты не потребовала этого от своего Ашота? — резко спросил Караев.
— Я его не любила, поэтому и не требовала. А вас я люблю.
— Ты говорила, что любила его.
— После встречи с вами я поняла, что не любила его, я хотела любви и придумала ее. Это был самообман.
— Я не могу на тебе жениться, это невозможно.
— Потому что вы встретили эту женщину? Она вам нравится?
— Нравится, но не как женщина, — признался Караев. Маша засмеялась.
— Как мужчина? Может, вы бисексуал?
— Не говори пошлости. Она мне нравится как человек, у меня к ней симпатия, духовная близость.
Маша резко встала, прошла в прихожую и стала одеваться.
— Вы даже не спросите, что я делаю, — крикнула она оттуда.
— Что ты делаешь? — спросил Караев.
— Я одеваюсь.
— Ты что, уже уходишь?
— Да, я ухожу, а вы даже не пытаетесь меня остановить.
— Если ты уходишь, значит, тебе уже пора, — хладнокровно заметил Караев и добавил: — В метро себя хорошо веди, к мужикам не приставай.
— Если бы вы только знали, как вы меня расстроили, — в сердцах сказала девушка и ушла, хлопнув дверью.
Через некоторое время он поднялся, подошел к окну и в свете фонаря увидел, как Маша выходит из подъезда и, широко шагая, идет в сторону автобусной остановки. Проследив, как она скрылась за углом дома, Караев тяжело вздохнул и взялся за бутылку.
Нет ничего хуже, когда от тебя уходит молодая девушка. Следующий шаг — это добровольный уход в богадельню. Караев выпил еще рюмку и, повернувшись к окну, поглядел в ночное небо. Здесь, на окраине Москвы, можно было видеть звезды. Ряд ассоциаций, промелькнувший в голове, оставил после себя строчку Хайяма: «Тяжело быть одиноким в любви в час, когда заходят звезды».
Раздался звонок в дверь. Караев вышел в прихожую и приник к дверному глазку. В руках у Маши был небольшой полиэтиленовый пакет. Он повернул фиксатор замка.
— Это вам, — сказала Маша, протягивая пакет.
— Что это? Бомба?
— Мороженое. Вы же любите мороженое?
— Разве я посылал тебя за мороженым?
— Нет, конечно, вы послали меня значительно дальше. Можно мне войти?
— Проходи.
Он отстранился, пропуская девушку. Маша вошла, закрыла за собой дверь, но раздеваться не стала.
— Я вернулась сказать, что люблю вас.
— А мороженое как же? — невозмутимо спросил Караев.
— Это только повод, — объяснила Маша.
— Вот оно что! А я как-то не догадался.
— Это потому, что или вы толстокожий, или вы не любите меня — одно из двух. Выбирайте ответ. Первое или второе?
Караев молчал.
— Может быть, вам нужна помощь зала или звонок другу? Почему вы молчите?
— Друзей нет, — ответил Караев, — поэтому и молчу.
— А сами ответ не знаете? Ответьте мне, пожалуйста, вы любите меня?
— Послушай, давай отложим этот разговор, — попросил Караев, — у меня нет желания говорить сейчас об этом.
— Нет, другого времени у нас уже не будет, — настаивала Маша, — ответьте сейчас — любите меня или нет?
— Я не люблю, когда на меня давят, — упорствовал Караев.
— Я все поняла, — упавшим голосом сказала девушка, — не надо ничего объяснять. Между нами все кончено.
Маша резко отворила дверь и выбежала из квартиры. Караев повертел в руках мороженое и крикнул ей вслед:
— Еще раз вернешься — не пущу.
Татарва
Подъехав к магазину, Ислам развернулся и припарковал машину на противоположной стороне улицы. Перешел дорогу и остановился у витрины, разглядывая выставленный на полках товар. Собственно, магазином торговую палатку можно было назвать только условно. На самом деле это был большой контейнер, застекленный с одной стороны, со ставнями и окошком для отпуска товара. Продукция, освоенная одним из военных заводов в порядке конверсии. К нему тут же вышел Бесо, нынешний управляющий. Когда магазином руководил Ираклий, продавцами были все грузины. Не сразу, но Ислам всех уволил, кроме Бесо, который вызывал у него доверие. Бесо был крупный мужчина лет пятидесяти. Когда-то он занимал должность администратора в гостинице в Тбилиси. Теперь, после распада Союза, гостиница, в которой никогда раньше не бывало свободных мест, пришла в запустение — ни света, ни газа, ни тепла, ни, соответственно, клиентов. Он почтительно поздоровался и тут же сообщил:
— Проблемы у нас. Вчера чеченцы здесь были, плохо себя вели. Наглые очень, молодые все, человек пять-шесть их было.
— Что они хотели?
— Спросили, кто хозяин. Говорят: «Кому платит? Русским? Будет нам платить». Стрелку тебе назначили сегодня, на восемь вечера. «Мальборо» взяли два блока, две водки «Распутин».
— Как это взяли? — недоуменно сказал Ислам. — Ты что же, их в магазин впустил?
— Да ну! Ногами в дверь стали бить — я испугался, что сломают, — открыл. Лучше бы не открывал — мне пощечину дали, при мальчике моем, сыне, подлые люди.
Ислам вошел в магазин и поздоровался с продавщицей, сидевшей у прилавка, женщиной лет сорока, бывшей преподавательницей математики школы-интерната.
— Как это вообще произошло? — спросил Ислам. — Они что, целенаправленно приехали к магазину?
— Не так было. Подъехал один мужик на «Волге», Гарик, армянин бакинский, пиво покупал, часто у нас берет. Сзади чеченцы подъехали на иномарке, микроавтобус «Форд». Без очереди хотели взять — он им замечание сделал. Они на него «наехали», к жене его стали приставать — он еле ноги унес. Вот он, кстати, подъехал, третий раз за день.
Ислам посмотрел в окно и увидел мужчину, выходящего из автомобиля. Подойдя к окошку, он поздоровался с Катей, у Бесо спросил:
— Не было этих козлов?
— Нет, — ответил Бесо, — вот, хозяин здесь. Мужчина перевел взгляд на Ислама, кивнул.
— Заходи, — пригласил Ислам.
Войдя, тот протянул руку для рукопожатия и заявил:
— Пока я этих козлов не поймаю — не успокоюсь, всю ночь сегодня не спал.
— Неприятная история, — заметил Ислам.
Мужчина взглянул на него и возмущенно произнес:
— Неприятная? Да я их маму так и эдак! Беспредельщики позорные!
— Они мне стрелку забили, — сказал Ислам, — если ты их ищешь. Сегодня в восемь.
— Я тоже подъеду, — решительно сказал мужчина.
Вернувшись в офис, Ислам позвонил Нодару, объяснил ситуацию и договорился о встрече. У Ислама не было «крыши» — азербайджанцы, как евреи и итальянцы, не платили бандитам. В крайнем случае можно было отобрать на рынке несколько крепких ребят, которые с радостью приняли бы участие в разборке. Азербайджанца хлебом не корми — дай подраться. Правда, почему-то все происходит на индивидуальном уровне, в крайнем случае — в масштабе ватаги. Как только дело доходит до регулярной армии — тут армяне почему-то берут верх. Тяжело вздохнув, Ислам стал разбирать бумаги, скопившиеся на столе.
На стрелку он приехал вместе с Нодаром на его «Мерседесе». Бесо встретил их у двери и почтительно поздоровался с Нодаром. Его знала вся грузинская диаспора, обитавшая в этом районе.
