но, как я уже сказала, такое происходит сплошь и рядом.
— Хлоя, двадцатилетняя годовщина уже близко. Похищения и правда случаются постоянно — но не серийные убийства. У того, что они происходят здесь и сейчас, имеется причина. И вам она известна.
— Ого, с каких это пор речь идет о серийных убийствах? Вы в своих выводах слишком далеко заходите. Есть только одно тело. Одно. Лэйси, насколько мы знаем, могла просто убежать из дому.
Аарон смотрит на меня, в его глазах мелькает разочарованная искорка. Теперь его очередь понизить голос.
— Мы с вами прекрасно знаем, что никуда Лэйси не убегала.
Вздохнув, я устремляю взгляд поверх плеча Аарона и сквозь окно, наружу. Усиливается бриз, пряди мха развеваются на ветру. Я вижу, что небо стремительно меняется — из бледно-голубого, словно яйцо малиновки, делается разбухшим и серым; даже находясь внутри, я прекрасно чувствую надвигающуюся грозу. С фотографии с надписью «РАЗЫСКИВАЕТСЯ» на меня смотрит Лэйси; ее глаза нашли меня здесь, за столиком. Я не могу заставить себя встретить ее взгляд.
— И что же, по-вашему, сейчас происходит? — спрашиваю, продолжая смотреть наружу, на деревья вдалеке. — Мой отец в тюрьме. Он — чудовище, с этим я не спорю, но ведь не призрак же во плоти. Он уже никому не способен причинить вред.
— Я знаю. — Аарон кивает. — Само собой, это не он. Но я думаю, это кто-то, желающий им стать.
Я вновь смотрю на него, прикусив губу изнутри.
— Думаю, у нас появился подражатель. И готов биться об заклад, что к концу недели будет новая жертва.
Глава 17
Любой серийный убийца оставляет что-то вроде подписи. Подобно имени в уголке картины или пасхалке, скрытой в сцене фильма, — ведь любой художник хочет обессмертить собственные творения. Чтобы о них помнили годы и годы спустя.
И не всегда эта подпись делается кровью, как любят показывать в кино — вырезанные прямо на теле зашифрованные символы или отчлененные конечности, разбросанные по всему городу. Иногда это нечто очень простое — идеальный порядок на месте преступления или то, в какой позе тело лежит на полу. Одни и те же приемы слежки за жертвой, зафиксированные ни о чем не подозревающими случайными свидетелями, с ритуальной точностью раз за разом повторяющиеся процедуры — пока постепенно не проявляется определенная схема. Которая не слишком-то отличается от методичности, с которой исполняют свои повседневные дела обычные люди, как если бы не существовало иных способов заправлять постель или мыть посуду. Люди, как меня учили, управляются своими привычками, и то, как человек лишает другого жизни, говорит о нем очень и очень многое. Любое убийство так же уникально, как и отпечаток пальца. Вот только после отца не осталось ни тел, на которых он мог оставить отметки, ни мест преступления, чтобы сохранить его автографы, ни даже отпечатков пальцев, которые можно снять и проанализировать. Целый город задавался вопросом: можно ли обнаружить подпись художника, если нет холста?
Ответ: нельзя.
Отдел полиции Бро-Бриджа потратил все лето девяносто девятого года, прочесывая Луизиану в поисках ключа к личности преступника. Вслушивались в каждый шепоток, надеясь, что тот укажет на реального подозреваемого, искали скрытые подписи на несуществующих местах преступления. И, само собой, ничего не нашли. Шесть пропавших девочек — и ни единого свидетеля, который заметил бы подозрительного типа, ошивавшегося рядом с общественным бассейном, либо машину, медленно ползущую по ночным улицам в поисках жертвы. Ответ в конце концов обнаружила я. Двенадцатилетняя девочка, решившая поиграть с маминой косметикой и забравшаяся в глубины родительского шкафа в поисках косынки, чтобы завязать волосы. Вот там-то, взяв в руки деревянную шкатулку, я и увидела то, что никто другой не мог увидеть.
Отец не оставлял улики — он забирал их себе.
* * *
— Даже если это спасет чью-то жизнь, Хлоя?
Я разглядывала капающий с шеи шерифа Дули пот. Он же смотрел на меня так пристально, как никто до сих пор не смотрел. На меня и на шкатулку, которую я сжимала в руках.
— Если ты отдашь мне шкатулку, то сможешь спасти жизнь. Подумай об этом. Представь себе, что кто-то мог бы спасти жизнь Лине, но не стал, потому что не хотел неприятностей.
Я опустила взгляд на колени и чуть кивнула. Потом быстро, чтобы не передумать, вытянула руки перед собой.
Шериф охватил мои ладони своими — на них были резиновые перчатки, скользкие, но теплые на ощупь, — потом осторожно забрал у меня шкатулку. Вгляделся в крышку, подцепил ее пальцами и приподнял — кабинет заполнила звякающая мелодия. Чтобы не видеть, что написано у него на лице, я сосредоточилась на балерине, медленно описывающей идеальные круги.
— Там украшения, — сказала я, не отводя глаз от танцующей девочки. В том, как она кружилась в своей выцветшей розовой юбочке, воздев руки над головой, было нечто завораживающее. Она напомнила мне Лину, ее пируэт во время фестиваля.
— Я вижу. Ты знаешь, чьи они?
Я кивнула. Я знала, что ему нужен более подробный ответ, но не могла заставить себя его произнести. Во всяком случае, по собственной воле.
— Чьи это украшения, Хлоя?
Я услышала, как из груди мамы рядом со мной вырвался всхлип, и кинула взгляд в ее сторону. Она зажимала себе рот рукой, голова ее дергалась. Мама уже видела, что находится внутри шкатулки, я ей дома показала. Я надеялась услышать от нее какое-то объяснение, отличное от того, что уже начало тогда оформляться в моей собственной голове. Того единственного, которое действительно что-то объясняло. Но у нее не нашлось что сказать.
— Хлоя?
Я снова посмотрела на шерифа.
— Колечко для пупка — это Лины. Вон там, в самой середине.
Шериф достал из шкатулки маленького серебряного светлячка. Проведя не одну неделю во мраке, тот казался сейчас мертвым. Там не было солнца, чтобы заставить его светиться.
— Откуда ты знаешь?
— Я видела его у Лины на фестивале. Она мне показывала.
Он кивнул и опустил светлячка обратно в шкатулку.
— А остальные?
— Вон то жемчужное ожерелье я знаю, — произнесла мама, всхлипывая. Шериф глянул на нее, снова полез в шкатулку и достал нитку с нанизанными жемчужинами — крупными, розовыми; на концах нитки ленточки, чтобы завязывать. — Это Робин Макгилл. Я… я его на ней видела. Как-то в церкви, в воскресенье. Я еще сказала ей, что оно очень необычное. Ричард был там со мной. Он его тоже видел.
Шериф вздохнул и положил ожерелье обратно.
В течение последующего часа удалось идентифицировать и остальные украшения —
