А «.две тени в зеленом», которые «пролетели» мимо лирического героя в «Райских яблоках», — это и есть те самые «бичи», которые «пропорхнули на крыльях» (точно так же и в «Горизонте» эти тени пролетали мимо него, чтобы сбить с пути: «Но то и дело — тень перед мотором: / То черный кот, то кто-то в чем-то черном»).
Кроме того, в строке «С криком “В рельсу стучи!” словно благовест спели бичи» встречается знакомый нам прием совмещения советских (лагерных) и христианских реалий, в результате чего власть саркастически наделяется божественными свойствами. Вспомним «Побег на рывок»: «И осенили знаменьем свинцовым / С очухавшихся вышек три ствола», «Псы покропили землю языками / И разбрелись, слизав его мозги» и т. д.
Раз уж зашел разговор о «Райских яблоках» (1977), перечислим важные параллели между этой песней и «Моими похоронами».
В обоих случаях лирический герой выражает одинаковое удивление при виде вампиров и лагерной зоны: «Сон мне снится — вот те на!» = «Вот те на — прискакал: пред очами не райское что-то» (АР-3-166); «Гроб среди квартиры» = «И среди ничего возвышались литые ворота».
Соответственно, вампиры ведут себя точно так же, как и ангелы (лагерные надзиратели), а лирического героя пробирает дрожь: «Я от холода дрожу <.. > Сплю во сне, а вурдалак / Со стаканом носится» /3; 317 — 318/= «Херувимы кружат, ангел окает с вышки, озноб» (АР-3-158) («вурдалак… носится» = «херувимы кружат»; «дрожу = «озноб»).
Но самое интересное, что «умудренный кровосос» и «самый сильный вурдалак» обнаруживают буквальные сходства с «апостолом Петром»: «Престарелый кровосос…» (АР-13-38) = «И апостол-стиарик…»[2102]; «Крикнул главный вурдалак: / “Всё! С него довольно!” <…> И почетный караул / Для приличия всплакнул» /3; 316 — 317/ = «…он над стражей кричал, комиссарил» (СЗТ-2-371); «Сопел с натуги, сплевывал» = «И кряхтел, и ворчал».
При этом родственники лирического героя, выполняя указания «сверху», повторяют действия вампиров: «И почетный караул / Для приличия всплакнул» = «Пролив слезу и головы склоня» (АР-3-164) (да и «апостола Петра» герой узнал «по слезам на щеках его дряблых»); «На мои похорона / Съехались вампиры <.. > Вот завыл нестройный хор..» /3; 316/ = «Но хор завыл, как будто хороня]»[2103] /5; 507/.
«Как будто», поскольку на самом деле герой жив. В «Моих похоронах» он говорил так: «Я же слышу, что вокруг, — / Значит, я не мертвый]». Этот же мотив встречается в «Горизонте»: «Я жив! Снимите, черные повязки!», — и в «Памятнике», где его вроде бы уже год как похоронили: «Напоследок “Я жив!” прохрипел» /4; 10/. Причем в двух последних песнях герой одинаково обращается к властям: «А черти-дьяволы, вы едущих не троньте!» (АР-11-121) = «Выделялся косою саженью — / Знайте, черти]» (АР-5-132); упоминает затеянный ими «спор»: «Был спор — не помню, с кем» (АР-3-114) = «На спор вбили» (АР-6-40); говорит, что они убрали все следы: «Чтоб не было следов — на старте подмели» (АР-3-112) = «Смыты пятна — нате смерьте» (АР-6-42, АР-11-122); а сам предстает бесстрашным: «И пулю в скат влепить себе на дам» = «Не боялся ни слова, ни пули»; и вырывается на свободу: «Но я порвал канат, как финишную ленту» (АР-3-112) = «Когда вырвал я ногу со стоном» (АР-6-38).
И поскольку вампиры «стали речи говорить — / Всё про долголетие», в «Райских яблоках» лирический герой заявит: «Мне не надо речей, кумачей и свечей в канделябрах» /5; 510/. И себя он описывает одинаково: «Почему же я лежу, / Дурака валяю?» = «Он — апостол, а я — остолоп», «Значит, я не мертвый!» = «Я пока невредим, но и я нахлебался озоном». Вместе с тем в «Райских яблоках» герой формально является мертвым, поскольку попадает в рай (лагерную зону) после своей смерти: «Так сложилось в миру — всех застреленных балуют раем».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Еще одна песня 1977 года, которая содержит целый ряд параллелей с «Моими похоронами», — это, как ни странно, «Притча о Правде».
И лирический герой, и Правда оказывают сопротивление: «Я же слышу, что вокруг, — / Значит, я не мертвый!» = «Ложь это всё, и на Лжи одеянье мое!», — хотя и не отличаются физическим здоровьем: «Да где уж мне, ледащему, болящему, / Бить не во сне — по-настоящему» (АР-3-40) = «.Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах».
Если «самый сильный вурдалак… сопел, с натуги, сплевывал», то Ложь «сплюнула. грязно ругнулась и вон подалась». Кроме того, «гнусный кровопивец / Незаметно впился в бок» (АР-13-34), а «гнусная Ложь эту правду к себе заманила» (АР-8-162), после чего «в Правду впилась и осталась довольна вполне».
В обоих случаях отличительными чертами врагов главных героев являются ловкость: «Шустрый, ловкий упырек» (АР-3-38) = «Выплела ловко из кос золотистые ленты»; и любовь к длинным речам: «Стали речи говорить — / Всё про долголетие» = «Правда, в речах его правды — на ломаный грош»
А лирический герой и повествователь одинаково говорят о вампирах и Лжи: «Вон, гляди, со стаканом носится» = «Гчядъ, а конем твоим правит коварная Ложь».
В свою очередь, последние цитаты заставляют вспомнить «Марафон» (1971): «Вон, гляди, со стаканом носится»[2104] = «Вон, гляди, пошел на третий круг»[2105]. Но между этими песнями есть и множество других параллелей: «Стали речи говорить — / Всё про долголетие» = «А всё вчера все вокруг / Мне говорили: “Сэм — друг, / Сэм — наш, — говорили, — гвинейский друг”»[2106]; «Всё втискивал и всосывал» = «Вот друг-гвинеец так и прет»; «А вообще, кровожадно вопия, / Высунули жалы»[2107], «Мои любимые знакомые» /3; 322/ = «А вообще тоже мне — хорош друг»[2108]; «Вон, бля, со стаканом носится»[2109] = «Он, бля, — видал! — обошел меня на круг»[2110]6; «Вон, гля, со стаканом носится — / Сейчас наверняка набросится»[2111] = «Гчя, вот счас пошел на третий круг!»[2112].
***
В этой главе мы уже сопоставляли «Историю болезни» с «Сентиментальным боксером» (1966), однако последняя песня имеет сходства и с «Моими похоронами».
В первом случае герой сбит нокдауном, а во втором — насильно загнан в гроб и тоже лежит. Поэтому он хочет, чтобы враги отстали от него: «Противник мой — какой кошмар — / Проводит апперкот» /1; 470/, «<Да> что же он делает, этот Смирнов? / <Угомо>нится ли когда он? / <Стерп>ел всё, и вот получил апперкот, / <Это> был первый нокдаун» (АР-17-180) = «Погодите, спрячьте крюк!» /3; 84/, «Страшный сон очень смелого человека» /3; 322/. А смелым лирический герой предстанет и в первой песне: «Но тренер внушил мне, однако, / Что бокс — это дело отважных и смелых, / Что бокс — это спорт, а не драка» (АР-17-180).
В «Боксере» герой задается вопросом: «Почему повержен я, / Почему повален?»[2113] [2114], - а в «Моих похоронах» он также спрашивает себя: «Так почему же я лежу, / Дурака валяю?». И в обоих случаях он плохо себя чувствует: «Вот — апперкот, я — на полу, / И мне нехорошо!» /1; 199/ = «Я от холода дрожу, / Тленье ощущаю» (АР-3-38).
