думая свернул направо и пошел рядом со следом, чтобы не затоптать его ненароком. Вскоре увидел «сдвойку», то есть заяц поскакал обратно, чтобы шагов через дксять-пятнадцать сделать «скидку» в сторону, сбивая таким образом с толку тех, кто бы решил выследить его в качестве добычи. Собаки, лисы обычно не могут понять, куда исчезла такая легкая и вкусная пища? Но человек-то легко разгадывает заячьи уловки, примитивную хитрость.
Прошагал я до конца «сдвойки» и стал внимательно вглядываться в белоснежную скатерть пороши. Странно. Ни вправо, ни влево не увидел «скидки». остановился в раздумье: справа — чистая полянка, на ней бы след печатался отчетливо, но — увы!
Справа — в двух шагах от «сдвойки» лежало толстое, сантиметров семьдесят диаметром бревно с лежащим на нем нетронутым слоем снега. Дальше, в полутора метрах от бревна стоял невысокий плотный куст, а за ним, в полутора метрах росла густая чаща. В ней и только в ней мог сделать лежку заяц, но как он туда добрался? Ведь у зайца нет крыльев, он не рябчик, не тетерев.
Это меня сильно заинтересовало: такие загадки редко бывают.
Чтобы понять, что не ошибаюсь, что не просмотрел где-нибудь «скидку» в другом месте, я еще раз прошелся взад-вперед по следу.
Нет, сомнений не могло быть: все правильно. Значит, надо идти в чащу, выпугнуть зайца от «лежки» и постараться понять, как заяц сумел так тщательно «замаскировать» след?
Едва я прошел несколько шагов в чаще, как увидел убегающего зайца. отыскать «лежку» не составило труда: вот она — протаявший снег на ней. От нее я пошел как бы «задним» заячьим следом. Вышел на чистое место. След снова исчез, а до «сдвойки» очень далеко. Теперь я стал искать след от «сдвойки». Оказывается, заяц так ловко совершил прыжок за бревно, не повредив на бревне снег, и приземлился за бревном вплотную к боковине, собрав лапки в одну точку…А дальше что? Ведь до чащи-то ему не допрыгнуть!
И вдруг я заметил, что на кусте сбит снег, значит, заяц от бревна на куст, а с куста в чащу! Вот так вот… Ну скажите, не фокусник? Ведь до такой хитрости надо додуматься. А впрочем, жить-то всем хочется, приходится «умнеть», чтобы не попасть в зубы к лисице, собаке и другим любителям месяца, да и шкура нынче недешевая, хотя и заячья.
Пастух
Мне, студенту, подарили в день рождения маленького щенка. На каникулах я отвез его домой к родителям в деревню: зачем студенту собака?
Через три года приехал в отпуск. Возле дома увидел большого пса охристого покраса с черной полосой на спине.
— Где ты умудрился достать такую диковинную собаку? — спросила меня мать, чем-то недовольная.
— А что? — спросил я. — Кусается, что ли?
— Коровенку заполкала, объяснила мать. — Утром на пастбище угоняет, а вечером — домой гонит так, что ноги мелькают.
— Плохо, что ли?
— Че хорошего? Плохо для молока-то…
Поселились у меня в доме экспедичники перед уходом в тайгу, попросили у матери собаку, чтобы в лес собой взять. Отдала мать пса. А осенью возвратились из тайги эксепдичники и давай нахваливать пса:
— Весь сезон со свежим мясом жили, консервы все целыми остались. Это не пес, а сокровище…
— Да че так-то? — спросила мать.
— А вот что! Сидишь в палатке, а пес уже сохатого к ней пригнал: непорядок, мол, скотина без присмотра по лесу шляется. Ну если нужда в свеженине — добудем сохатого…
Задумался я: не было на Илиме таких собак, чтобы пастухами были, и сообразил, что подарили-то мне его соседи, которым подарили щенка в Забайкалье. Вот оно что: вырос пес и вспомнил о своем назначении на этой земле.
Погиб пес трагически. Едва экспедичники вернулись из тайги, как пес бросился под колеса грузовой машины, намереваясь остановить ее: не выносил бегущих. конечно, машина — не корова, не сохатый.
Вступление
Был мал тогда и вижу смутно
Клуб этот в грезах по ночам,
И что-то помнится поспудно,
Но только не по мелочам.
Мне кажется, что был Покровский
Директором. И был — Смирнов.
Но вот Покровский — был таковский,
Да и Смирнов — сам был таков!
Они уехали куда-то,
Что делать им в краю глухом,
И в этом клубе небогатом,
Который все зовут «Нардом»?
Я помню, как слепой Маланин
К нам в клуб случайно заезжал
И целый вечер на баяне
Сердца людские ублажал.
И помню, как для фронта гнали
Пилоты эскажрилий строй,
И как они в ненастье дали
Концерт и вместе с ним настрой,
Чтоб мы в тылу не унывали,
И что любой из них герой,
И чтобы мы все твердо знали,
Что каждый — первый, не второй!
А вот до этого, бывало,
В клуб забежим на пять минут,
Здесь интересного немало,
И репетиции идут.
В фойе на столиках газеты,
Журналы и брошюрок ряд,
На стенах — стенды и портреты —
Восторгом глазки загорят!
И стать захочется культурным,
Читать журналы, песни петь
И закрутиться в танце бурном
Под вдохновляющую медь.
И ты бежишь домой крылатый,
Как будто получил медаль,
Как будто с другом или братом
Стремишься в розовую даль.
Деревенская память
Поперепутаны ступеньки
Полузабытых давних дат:
Бегу босой по деревеньке,
Себе, дождю и солнцу рад.
На ветках шишки, как игрушки,
А вот под корни чей-то лаз…
Гляжу сквозь память на избушки.
В который, будто в первый, раз.
Запечатлеть навек стараюсь
В кассетах памяти своей
Амбары, бани и сараи,
Усталость скошенных полей.
Под каждой крышей помаленьку
Всего: и счастья, и беды,
Не украшают деревеньку
Забвенья быстрые следы.
Еще вчера не хата с краю —
Она должна была стоять,
Кондовая и деловая,
И дорогая всем, как мать.
А вот сегодня почему-то
Исчезла (с легкой ли душой?)
Все получилось очень круто,
А все ли очень хорошо?
Кормилец
Как любил я мечтать,
Деревенский малыш,
Чтобы жить на
