Поострили. И хотя за варьирование бессмертного «тела давно минувших дней» уже давно стали брать фанты, Вика не удержалась и попыталась внести нечто новенькое: «тела давно минувших дел».
–?Насчет давно минувших дел – это у тебя теория или наступающая на горло унылая практика жизни? – поинтересовалась Инна.
–?Лексическая забава.
–?А не подсознательное ли бунтует?
–?Девки, кончайте вымахиваться, интеллектуальные словеса голой бабе не личут.
–?А что личит?
–?Матюжок...
Инна обвела взглядом подруг. Все ухоженные, моложе своих лет, устроенные, при мужьях, кроме нее, но так уж карта легла... У всех были или даже есть сейчас любовники. Кроме нее. И опять же – так уж карта легла. Алекс несколько лет назад иносказательно спросил, почему мать и думать не хочет о браке, давая понять, что ему не будет обидно. А что ответить? Сказать, что у нее есть он и память? Прозвучит выспренно, но что делать, ежели оно так и есть? Он и память... Может, с той только разницей, что еще несколько лет назад формула была «память и он». Правда, – и это была самая страшная ее тайна – она раз в месяц позволяла себя эротический массаж. Для здоровья. Женская натура требовала своего.
Делал массаж бывший тренер по восточным единоборствам, могучий, по-мужски красивый мужик, заметно прихрамывающий. Пару лет назад он неудачно выполнил показательный захват, сломал ногу и вот уже два года ходил, хромая, меняя процедуры, но никак не мог добиться полного срастания. Массажем он стал заниматься для заработка, на то время, пока не мог работать активным тренером, а оказалось, что он прекрасный массажист. Инне его рекомендовал ее предыдущий массажист, ставший мелким бизнесменом и расставшийся со всеми клиентками. Удивительно сильные пальцы нового массажиста могли становиться нежными, как прикосновение заячьей лапки, и, главное, когда он делал эротический массаж, Инна чувствовала, как и сам он возбуждается, что придавало всему удивительно острое ощущение, которое она даже не могла бы описать. Потом она долго лежала с закрытыми глазами, вспоминая и ненавидя себя за то, что вспоминается в такие моменты...
Этого массажиста она никому не рекомендовала. Кабинет у него был скромный, он работал в основном со спортсменами, мечтал вернуться к тренерской работе, и клиентов у него было немного. Взять ее он согласился только потому, что затеял грандиозный ремонт своей двухкомнатной холостяцкой квартиры. Зачем затеял – он и сам уже не мог бы объяснить. А ремонт влетал в копеечку...
Он ее вполне устраивал. В глубине души Инна признавалась себе даже, что больше, чем устраивал. Тем более что здесь ее пути никак не могли пересечься с богатыми подругами, массажисты которых относились к числу самых высокооплачиваемых и принимали в кабинетах, поражающих роскошью.
Да, в финансовом отношении подруги были благополучнее ее. Валя и Вика во всяком случае. Обе миллиардерши – одна зеленая, другая деревянная. Не они, конечно, их мужья. Возможно, потому и любовников заводят, что их мужья из бесконечных битв за миллиарды домой возвращаются со щитом финансовой победы и одновременно на щите импотенции...
Любопытно, что Алекс так ни разу и не сказал, сколько у них в семье денег. Сколько было, когда умер муж, она, естественно, знала. Все было в ее руках. Но прошло много лет. И как-то незаметно все перешло к сыну, и она с этим смирилась. За ней остался дом. Алекс все время покупал, продавал, консультировал, ездил на аукционы... Да и от крупных адвокатских дел не отказывался. Так что теперь, может быть, ей как раз место между зеленой и деревянной миллиардершами. Неужели она им завидует? Алекс, выходя из дому, кредитных карточек не меньше, чем на миллион, берет. Говорит, никогда не знаешь, на каком суку Веласкес висит... Пять лет назад, будучи по адвокатским делам в каком-то богом забытом Никольске, вошел в дом к клиенту, простому фермеру, и первое, что увидел на стене, – Петров-Водкин, масло, 54 на 28, из списка утраченных в годы революции, в тяжелой позолоченной раме, закопченный, но прекрасный. Алекс мог бы сэкономить, обыгрывая отсутствие подписи – какие-то бандиты, воруя картину из музея, так торопились, что косо срезали полотно со старого подрамника и отхватили бо2льшую часть подписи, хотя кое-что осталось, – но не стал пользоваться незнанием владельца. Заплатил хорошую цену. Фермер рассказал, что картина хранилась в семье со времен прапрадеда, когда тот, уверовав в Столыпина, переселился в Сибирь и стал богатеть, становиться на ноги. Как она появилась у прапрадеда, фермер не знал. Алекс предположил, что просто была куплена за гроши у грабителей, а уж где они ее прихватили, даже вообразить было трудно. Последний раз картина фигурировала в каталоге выставки на Нижегородской ярмарке. Когда Инна собственными руками расчистила ее от копоти, грязи, налипшей пыли, от всего того, что напластовалось, почитай, за сотню лет в доме с печкой, которую топили дровами раз в день, и она и Алекс были поражены, как сохранилась живопись.
Теперь картина украшала собрание. Алекс шутил, называл автора «сорокоградусный Петров» и говорил, что «этот Петров благодаря дополнению Водкин оказался крепче к невзгодам революции, чем многие иные». Атрибутировать спасенное полотно он не спешил, утверждая, что знатоку и так ясно, кто автор, а продавать или выставлять на обмен эту прелесть он не собирается. Может быть, надо говорить «не собирался»? Кто его знает, что решит эта тихоня со скрипочкой, которая умудрилась так удачно попасть под пулю? «И что он в ней нашел? – в который раз спросила себя Инна. – Да еще трое детей – ведь это надо специально искать по всей Москве...»
–?Что с тобой сегодня? – вернул Инну к действительности вопрос наблюдательной Вики.
И хотя еще минуту назад Инна была уверена, что никому ничего рассказывать не следует – слишком долго подруги завидовали тому, какой у нее сын, и нельзя, чтобы Алекс вдруг так бездарно утратил в их мнении лицо, – она дрогнувшим голосом выложила всю тривиальную историю о мужике, для которого нашлась баба... Вика слушала, кивала и делала сочувствующие глаза. Инна видела, как той приятно все это слышать, но остановиться не могла и говорила, говорила...
–?Мне кажется, ты напрасно волнуешься. Сколько уже девиц перебывало у него в гарсоньерке? И что? Где они теперь?
–?«Где вы теперь, кто вам целует пальцы...» – без тени юмора протянула Инна.
–?Просто он чувствует вину перед раненой женщиной, и отсюда у тебя такое ощущение, будто все очень серьезно.
–?Никакой вины он не чувствует. Больше того, он мне по телефону сказал, что несколько раз выражал свое неудовольствие ее буйной подписной деятельностью.
