"Кинли, старина, – говорил я ему, – ты, главное, скачи! Ты все правильно делаешь. Да, верно, вот здесь соберись, соберись перед прыжком... А теперь давай! Давай!.. Ах, Кинли, черт возьми, я же так из седла вылечу!
Ну-ка погоди, я снова устроюсь; а почему бы нам и не выиграть, а, Кинли? Ну и что, что в первый раз? Такое ведь и раньше бывало! Давай, Кинли! Если ты будешь так прыгать, мы наверняка выиграем!"
Перед последним подъемом я дал ему передохнуть, и он был явно разочарован тем, что я его сдерживаю; но за последним поворотом, когда лишь одно препятствие отделяло нас от финишной прямой, я встряхнул его, вслух крикнул ему: "Давай!", дал ему шенкеля, ритмично посылая его поводом, говоря ему:
"Хорошо, сынок, вот теперь лети, скачи, вытяни свою длинную шею, давай, сынок, давай, это твой час!" Когда мы пересекли финишную прямую и я придержал его, он буквально лопался от гордости. Он сразу понял, что сделал все как следует, что я похлопываю его в знак одобрения, что шум и аплодисменты, сопровождавшие его прибытие к месту, где награждают победителей, – это знак его триумфа. Такое всегда опьяняет новичка; и я подумал, что благодаря этому дню он теперь всю жизнь будет выкладываться сполна.
– Ему понравилось! – сказала сияющая от радости принцесса.
– Определенно.
– Как он брал препятствия!
Я снял седло и взял его на руку.
– Он очень хорош, – сказал я. – У вас в самом деле замечательный конь.
Она посмотрела на меня вопросительно, и я кивнул:
– Да, заранее никогда не скажешь. Наверняка еще ничего не известно.
– Господи, о чем вы? – спросила Даниэль.
– О Триумфальной Арке, очень ответственные скачки, – пояснила ее тетя.
Я пошел взвеситься, переодеться, снова взвеситься и повторить всю процедуру со второй лошадью Уайкема, которая принадлежала не принцессе, а престарелым супругам – обоим было за семьдесят, и они не меньше принцессы тревожились за свое сокровище.
У них был только один конь, стареющий стиплер, которого уже однажды отправили на пенсию, но он так затосковал, что его вернули на скачки. Я был искренне рад за них, когда старичок благодаря своему опыту великолепно прошел все три мили и вопреки всем ожиданиям беззаботно пришел первым.
"Может, Уайкем и не ездит на соревнования, – с благодарностью думал я, – может, он и путает настоящее с прошлым, но ведь он по-прежнему готовит победителей!"
Следующую скачку я смотрел с жокейской трибуны, а следующую снова выиграл, для тренера из Ламборна. "Мой день! – с удовлетворением думал я. Три победы подряд!" Такое случалось раза два-три за сезон, никак не чаще.
Когда я расседлывал коня, мне вдруг пришло в голову, что Эрик Олдержон, гордый владелец лошади, который стоит рядом и лучится радостью, имеет какое-то отношение к высшему составу государственной гражданской службы. Я знал это только потому, что он время от времени жаловался на государственные дела, которые не дают ему любоваться своей радостью и гордостью так часто, как хотелось бы.
И я, побуждаемый внезапным порывом, спросил, не уделит ли он мне несколько минут после того, как я взвешусь и переоденусь к следующей скачке; и он, подобно лорду Вонли, экспансивно воскликнул: "Сколько угодно!" – и, когда я вышел из весовой, ожидал меня снаружи.
Некоторое время мы потолковали о победе – мысли его сейчас были заняты в основном ею, – а потом он спросил, что мне было нужно. Я ответил, что мне нужны ответы на пару вопросов и, возможно, он их знает.
– Давайте выкладывайте, – сказал он. – Я слушаю.
Я рассказал о нападках газет на Бобби и Мейнарда, и, к моему изумлению, он кивнул.
– Да, я слышал. Ну и о чем же вы хотели спросить?
– Ну, во-первых, действительно ли Мейнарду хотели дать рыцарский титул, и, во-вторых, если да, то кто об этом мог знать?
Он хмыкнул.
– Только-то и всего? Однако скромные же у вас просьбы!
Он покачал головой.
– Государственные награды – это не моя сфера.
Он посмотрел на небо, посмотрел на меня – я был одет в цвета принцессы.
– А какая вам будет польза от того, что вы это выясните?
– Не знаю, – откровенно ответил я. – Но кто-то должен поплатиться за то, что сделали с Бобби и моей сестрой.
– Хм-м. А почему бы им не задать эти вопросы самим?
Я пожал плечами.
– Они просто не смогут.
– Они не смогут, а вы, значит, можете?
Он смотрел на меня оценивающе и в то же время насмешливо.
– Эти статьи были жестокими и подлыми, – решительно сказал я. Бобби и моя сестра Холли – мягкие, тихие, добросовестные люди, которые всего-навсего пытаются развивать свое дело и не делают никому ничего дурного.
– И нападки на них вас раздражают?
– Да, конечно. А вы бы не рассердились на моем месте?
Он поразмыслил.
– Если бы речь шла о моей дочери – да, конечно. – Он коротко кивнул. – Ничего не обещаю, но поспрашиваю.
– Спасибо вам большое, – сказал я. Он улыбнулся и, перед тем как уйти, сказал:
– Лучше выиграйте для меня в следующий раз.
Я сказал, что постараюсь. Интересно, почему я назвал Бобби мягким и тихим? Синяки от его кулаков до сих пор виднелись на моих боках между багрово-красных знаков внимания от копыт скакунов. Бобби – брат ветра, дремлющий в тиши зародыш урагана...
Я снова вернулся в раздевалку за шлемом и хлыстом и вышел в паддок к шестой, и последней, скачке сегодняшнего дня – двухмильному стипль-чезу для новичков.
– Просто жуть! – сказала стоявшая там Даниэль.
– Что "жуть"? – поинтересовался я.
– Мы подъехали на санитарной машине к одному из препятствий. Стояли у самого препятствия и смотрели, как вы прыгаете. Такая скорость... так быстро... с трибун это незаметно.
– Это в трехмильном стипль-чезе, – кивнула принцесса.
– Врач сказал, что вы несетесь со скоростью более тридцати миль в час. Он говорит, вы все психи. И он прав.
Принцесса спросила, не собираюсь ли я выиграть и четвертую скачку в этот день, но я сказал, что вряд ли: Даулагири был далеко не так талантлив, как Кинли.
– А в этой скачке участвует женщина, – заметила Даниэль, осматривавшая жокеев, стоявших рядом с владельцами лошадей. Она без улыбки взглянула на меня.
– Что вы подумаете, если вас победит женщина?
– Что у нее лошадь резвее моей, – ответил я.
– Ох ты...
Принцесса улыбнулась, но ничего не сказала. Она знала, что я не люблю состязаться с немногими профессиональными женщинами-жокеями – не из страха за свое уязвленное мужское "эго", а потому, что никак не могу подавить в себе инстинкт защитника. Соперник-мужчина упал – и пусть себе; но я так и не смог научиться спокойно перепрыгивать через упавшую женщину. Когда я представляют себе, что падения и удары копыт могут сделать с их лицом и телом, мне становилось нехорошо. Женщины-жокеи презирали меня за эту слабость и пользовались ею при любой возможности.
Глядя на Даулагири, которого водили по кругу, я подумал, что выглядит он хорошо. Лучше, чем на прошлой неделе, когда я его тренировал. Более подтянутым. Мышцы на задних ногах выступали более отчетливо. И еще он как-то так держал голову...
– В чем дело, Кит? – спросила принцесса. Я перевел взгляд на нее.
– Он стал куда лучше с прошлой недели.
– Уайкем говорит, что ему вроде бы больше нравится прыгать через изгороди, чем через барьеры.
– Да, это верно.
Ее глаза улыбались.
– Так вы думаете, что?..
– Но ведь это было бы замечательно, не правда ли?
– Просто восхитительно! – сказала она. Я кивнул, сел в седло и повел Даулагири к старту. И, как ни странно, похоже, предстоящая скачка казалась забавой не только мне, но и лошади. После трех побед я пребывал в состоянии некой эйфории. Даулагири хорошо прыгает. Так почему бы не выиграть в четвертый раз подряд? Черт возьми, почему бы и нет? Даулагири заразился моим настроением, как всегда бывает с лошадьми. Наверно, Даулагири в тот день легко прыгнул бы даже с обрыва, если бы я ему приказал.
Конечно, это не самая разумная тактика для лошади, впервые участвующей в скачке с более высокими препятствиями, и, смею полагать, Уайкем бы этого не одобрил, но мы с Даулагири прошли эти две мили в едином дружном порыве, и у финишного столба я, наверное, в тысячный раз в своей жизни подумал, что ничто не может сравниться с радостью победы, которую ты разделяешь со своей лошадью. Возможно, бывают ощущения и лучше, но именно таких не бывает. Придерживая коня, я хохотал от души.
Эта радость жила всю дорогу до раздевалки и в душе и начала утихать лишь тогда, когда помощник передал мне застегивающийся на "молнию" пояс, набитый деньгами Бобби. Помощник жокея – это человек, который стирает его спортивную форму и возит седло и прочее имущество с ипподрома на ипподром, чтобы каждый день все было чистым и готовым к употреблению. Но помимо этого помощник – неразлучный спутник жокея, нянька, утешитель и ходячий банк. Помощник сказал, что одолжит мне пояс, который он сам использует, когда куда-нибудь едет, потому что ему не хочется, чтобы я носил такие деньги в карманах.
