Завибрировал смартфон.
«Отлично, если не врешь! Люблю тебя. А его уничтожу», - написала Анфиса.
«Не вру, честное заваркинское. Не шлепай его слишком сильно))», - ответила Алиса.
«Не вздумай проболтаться Ваське! Он нас на кусочки порвет! И удали это сообщение сразу же, как прочтешь!», - такое сообщение было послано Анфисой вдогонку.
Анфисе никогда не нравился Лаврович. Особенно ее неприязнь обострялась в те моменты, когда она находила Алису переживающей их очередной разрыв. И каждый раз в эти моменты, она порывалась как-нибудь затейливо, «по-заваркински», ему отомстить, но Алиса не позволяла. Она знала, что за разрывом обязательно последует примирение, но никогда не отказывала себе в праве выплеснуть эмоции. Лаврович при расставаниях не выбирал выражений, вбивая ей в голову воспитательные максимы. «Ты вульгарная». «Ты ничем не увлекаешься». «Ты мне не нужна» или «Мне нужна не такая». Все это выводило Алису из равновесия, и ей нужно было довольно много времени, чтобы прийти в норму.
Алиса теребила пальцами ног лохматый прикроватный коврик и ждала, когда уймутся тошнота с головокружением.
«Я раньше не придавала значения тому, как это звучит. И тому, с какой силой он иногда стискивает мои руки и шею. На мне оставались красные следы, которые потом превращались в фиолетовые синяки».
Алиса вспомнила прикосновения Бьорна: как нежно он скользил костяшками пальцев по ее щеке, как крепко обнимал и куда целовал. Даже его самые страстные ласки не оставляли кровоподтеков на Алисиной белой чувствительной коже.
Алиса не соврала сестре: она действительно чувствовала облегчение. Как будто это мерзкое видео стало скальпелем, вскрывшим застарелый и причиняющий боль нарыв, а те вопросы, которые они с Пашкой задавали друг другу и ответы на них, которые они тут же давали сами себе, даже не утруждаясь их озвучиванием – кюреткой, которая выскоблила гной и плесень из их душ. Но от эмоциональной стабильности Алиса была далека: ей хотелось то ли плакать, то ли смеяться, то ли забиться в темный укромный угол и рычать оттуда на весь мир, как раненый барсук.
Она испытывала благодарность к сестре за то, что та не бросила копаться в этом деле. Наверняка сейчас Анфиса была близка к тому, чтобы освежевать и разделать ее мучителей, после выставив их жалкие тушки на всеобщее обозрение. Но в то же время Алиса не хотела никаких раскопок и никакой публичной порки, только чтобы произошедшее в лодочном сарае в ту ночь осталось, наконец, в прошлом.
Алиса боролась с искушением поплакаться Васе – самому надежному и верному мужчине в ее жизни, но она знала, что эффект, который произведет на брата новость, что ее маленькая вредная Алиска, его любимая девочка, была избита и изнасилована в каком-то лагере под городом Б, будет эквивалентен взрыву бомбы в двадцать одну килотонну. Примерно, такой, какую сбросили американцы на Нагасаки в 1945 году.
Сначала она, Алиса, получит пощечину за то, что молчала столько лет.
Потом он вернется в Россию, подвергнув себя риску разоблачения, и наложит на недосмотревшую за сестрой Анфису такое изощренное наказание, которое только будет способен выдумать его больной разум. Алиса не тешила себя иллюзиями относительно душевного здоровья Васи Заваркина: она много лет назад поняла, что ее брат – конченый психопат.
Что он сделает с Лавровичем, Мариной, Артуром Ибатуллиным Алиса даже вообразить не решалась. И даже сейчас, после просмотра видело, она не испытывала к ним особой любви, но понимала, что натравить на них Васю в порыве гнева – аморально и бесчеловечно. Тем более, что у Марины теперь есть ребенок.
И если Василия еще не успеют арестовать за прилюдную бойню (вряд ли он будет стесняться прохожих) и литры крови, пролитые на землю города Б, то на орехи получат все: и Нина, и Павел, и Олег, и все, без исключения, члены движения «Новый век». Вася мигом бы нашел себе помощников из своих старых парней.
Увлекшись своими нерадостными размышлениями, Алиса не заметила, как в комнате появилась невысокая блондинка. Она неслышно вошла в комнату и принялась деликатно погрохатывать кухонной утварью. Огромная двуспальная кровать, на которой проснулась Алиса, была огорожена плетеной ширмой, из-за которой она заметила женщину, а та ее – нет.
- Хей, - сказала Алиса, копируя мягкие интонации норвежцев – жителей столицы. Она вышла из-за ширмы тут же: спать она рухнула, не раздеваясь.
- Доброе утро, - поздоровалась женщина по-английски с улыбкой, - я вас разбудила?
- Нет, я давно проснулась, - поведала Алиса.
Женщина была невысокого роста с рубленым грубым лицом, которое, впрочем, немного смягчала улыбка. Она была покрыта тропическим загаром, которым красиво оттенял выгоревшие белые волосы, собранные сзади в низкий пучок. На ней был ладно скроенный серый брючный костюм, туфли на невысоком каблуке и очки без оправы баснословной стоимости. На ней не было никаких украшений, кроме маленьких часиков, которые, видимо, тоже стоили немало. Словом, незнакомка на Васиной кухне выглядела деловой и уверенной в себе и напоминала тех женщин, которых Алиса видела в центре Осло в рабочий полдень. В тех районах, что были наполнены высотными зданиями из стекла и бетона.
- Меня зовут… - дальше женщина произнесла что-то похожее на «Ингерь». Алиса не поняла ее и поморщилась. Женщина рассмеялась.
- Можете звать меня Инга, - разрешила она, - Вася так зовет меня. Он говорит, что Ингерь слишком похоже на мужское имя.
- Алиса, - представилась она, присаживаясь на барный табурет и протягивая ладонь для рукопожатия. Инга сжала ее крепко, но в то же время нежно. – Мне, наверно, стоило позвонить, прежде чем вваливаться сюда вот так… Но если честно, я не помню, как я сюда добралась…
Инга рассмеялась и залила жидкое тесто в вафельницу. Она проделала это таким ловким, отработанным движением, не пролив ни капли, что Алиса мысленно зааплодировала.
- Мы чудесно переночевали на диване, - поведала Инга, - мы могли бы поехать ко мне, но Вася не хотел тебя оставлять: ты спала очень беспокойно. Ему показалось, что ты плакала.
- Я могла, - буркнула Алиса, - в Осло вдруг заявились мои друзья из России и попытались испортить мне отдых. Но я от них отбилась! А чем вы занимаетесь?
Алисе не терпелось препарировать Ингу, но она понимала, что у нее мало времени: сейчас ее брат закончит свои суперсекретные телефонные переговоры, вернется балкона и нарушит их тет-а-тет.
- Я – журналистка, - ответила Инга. Она достала пропеченные вафли из вафельницы, полила малиновым сиропом из банки, налила в кружку только что сваренный кофе и апельсиновый сок. Всю эту снедь она с улыбкой поставила перед Алисой. Вафли были в форме сердечка.
- А вы? – спросила она.
- Мы уже позавтракали, - сообщила Инга, снова улыбаясь, - я планировала оставить эту порцию тебе. Они даже холодные ничего.
Алиса улыбнулась и ковырнула вафли вилкой. Ей казалось, что ее стошнит от первого же кусочка, но желудок благодарно расправил свои складочки навстречу завтраку, будто радуясь хоть чему-то, что не было аквавитом.
- Как вкусно! – восхитилась Алиса. Джем оказался жидким и прозрачным, как сироп от кашля, и в нем плавали крохотные малиновые зернышки. В сочетании с холодным воздухом, ворвавшимся с балкона вместе с Васей, его вкус показался Алисе умопомрачительным.
- О, ты можешь есть! – удивился подошедший Вася и погладил ее по голове.
- Сама в недоумении, - ответила Алиса и улыбнулась, - видимо, аквавит не такое уж и мерзкое пойло…
Вася рассмеялась, Инга улыбнулась, и происходящее стало казаться Алисе нереальным. Кругом улыбки, смех, вкусная еда – все легко и просто. Маятник Алисиного настроения качнулся в сторону любви к жизни.
- Какие у тебя планы? – спросил Вася, отщипнув кусочек от Алисиной вафли, за что тут же получил по рукам от Инги. Он скорчил смешную виноватую рожицу, после чего рассмеялся, обнял Ингу и покружил ее.
«Похоже, такая женщина и была ему нужна. Улыбчивая, готовящая завтраки, носящая брючные костюмы и очечки. Не догадывающаяся, что этот обаятельный русский мужчина варит метамфетамин и толкает его эмигрантам».
- Я хочу попасть сегодня в Фолькмузей, - сообщила Алиса, взмахнув вилкой и затолкав поглубже свою ревность от имени Анфисы Заваркиной.
- Про хюльдр будешь выпрашивать? – спросил Вася и, отпустив Ингу и не дожидаясь Алисиного ответа, принялся натягивать куртку.
- Ты меня знаешь, - улыбнулась Алиса и отхлебнула кофе.
- Вася говорил, что вы – писатель, - продолжила Инга светскую беседу.
- Да, пишу книгу о норвежском фольклоре, - удивив саму себя, сказала Алиса. Она никогда не позиционировала себя как писателя и ту легкость, с которой она втиснулась в новое амплуа, она списала на особенности английского языка, вернее его американизированного варианта, на котором она изъяснялась. В нем словом «writer» часто называли и тех, кто занимается «неновостной» журналистикой, вроде колумнистов, к которым причисляла себя Алиса. По-русски она звалась журналистом.
