Но все это не радовало Алису. Воодушевившись обещанием Инги в скором времени свести ее со знающим человеком, она даже и не подумала искать в музее упоминания о хюльдрах. Напротив, она расслабилась и погрузилась в свои думы.
Алисе хотелось как следует обдумать то, что произошло за прошедшую неделю и, возможно, связаться с сестрой из какого-нибудь укромного уголка. Укромный уголок нашелся быстро: в этой роли согласилась выступить лавочка возле деревянной кирхи одиннадцатого века. От глаз посетителей, сновавших повсюду, скамейку укрывал трактор, отдыхавший в этом углу от музейных ландшафтных работ. Здесь же стояла скучная тачка с абсолютно прозаическими инструментами – лопатами, киркой, тяпками и секаторами – туристам незачем было сюда заворачивать.
Но едва Алиса присела на лавочку, как тут же ее голову затопили мысли о Бьорне.
Увидятся ли они снова?
Не сказала ли она ничего лишнего?
Не была ли она чересчур навязчива и не злоупотребила ли гостеприимством?
В который раз Алиса отметила про себя, что Бьорн – первый мужчина, с которым она ведет себя, как обычная девушка. Обычно, крутя ничего не значащие романы, она всегда знала, что кавалер обязательно позвонит ей на следующий день и назначит новую встречу. И она радовалась тому звонку, потому что он был гораздо лучше, обычнее, - нормальнее! – чем его внезапное появление под ее балконом через пару часов после расставания или приступа ревности на третий день знакомства.
Алисины мужчины буквально купали ее в своем безумии, затягивая в водоворот, из которого было уже не выбраться. Они подстерегали ее, идущую с работы, обрывали домашний телефон, номер которого она им не сообщала, больно хватали за руки, шептали горячие клятвы. Когда Алиса взывала к их разуму, то те, которые были потише, называли ее тупой сукой и распространяли про нее грязные слухи. Она так устала от этого, что однажды взяла да и сказанула одному настырному воздыхателю, что она – проститутка, попутно уведомив того о наличии свирепого сутенера, якобы готовом закрутить в узел любого, кто посмеет приблизиться к ней, не заплатив. Слухами земля полнится, поэтому поклонников у нее поубавилось – видимо, они пошли искать кассу – но зато зажили, наконец, синяки на руках и небольшие душевные царапины.
Ее друзья оценили выходку и принялись подыгрывать ей.
- Ты стоишь миллиона долларов, детка, - сказал развязно Павел и чмокнул ее в лоб. За этот вполне целомудренный поцелуй он заработал подзатыльник от Лавровича и безобразный скандал в исполнении великой Смоленской.
Алиса поежилась на ветру, и ее вдруг затопила горячая благодарность к Павлу Проценко, который пережил вместе с ней довольно неприятные моменты.
Зачем Лаврович сделал это с ней так? Чего именно ему так не хватало? Ведь он был единственным человеком, заполучившим не только ее тело, но доступ к содержимому головы!
«Врешь себе. Ай, как некрасиво! На вершину холма ведет множество тропинок, но ни одна из них не поднимается выше середины. Вернее, до этого момента ни одна не поднималась».
Алисины мысли снова вернулись к Бьорну. Она действительно рассказала ему о себе значительно больше, чем кому бы то ни было. Кое-что не знали даже Лаврович и ее обожаемая Анфиса. Она буквально затопила своего норвежца информацией и своими вязкими переживаниями: о детстве, о Васе, Асе умирающем отце и его наказе присматривать за ней. О тоске и одиночестве, которые мучают ее по ночам. О зависти, с которой она смотрит на брата и сестру и их незримую и, как оказалось, нерушимую связь. О неожиданной нежности к племяннику, который спас и продолжал спасать снова и снова ее мир от неизбежного разрушения.
«Может, не стоило так много болтать?».
Алиса никогда долго не размышляла над вопросами, ответ на которые не могла получить немедленно, тем более, если те вызывали фонтаны беспокойства и смятения или отдавались глухой болью в затылке, как сейчас. Она потерла руками лицо, решив прекратить бессмысленные терзания.
Ей до смерти захотелось увидеть Бьорна прямо сейчас, обнять его, прижаться головой к могучей груди, вдохнуть его запах, пощекотать, рассмешить его, а после прижаться губами к рыжеватой бороде, туда, где угадывалась улыбка. Она даже зажмурилась, радуясь, что никто не может подглядеть ее мысли, и подставила лицо порывам кристально чистого ветра, вдруг налетевшего с Осло-фьорда.
- Привет.
Алиса вздрогнула и вынырнула из своих воспоминаний. Она почувствовала, что ей не хватает воздуха: то ли от того, что она слишком глубоко нырнула в мутное озерцо своих чувственных переживаний, то ли от того, что перед ней стоял Олег, правая рука которого сжимала «Беретту» модели М-86. Алиса узнала ее: из такого пистолета Вася, замучившись отгонять от нее психованных любовников, научил ее стрелять.
- Привет, - ответила она с улыбкой, взяв себя в руки, - отличная пушка. Ствол откидывается вверх. Удобно для тех, у кого слабые руки.
Олег сжал руку с пистолетом так, что костяшки побелели, словно ему не терпелось показать Алисе, что его руки отнюдь не слабы.
- Что тебе нужно? – устало спросила она, откинув прядь волос с лица.
- Ты смеялась надо мной, - прохрипел Олег, - там, на причале…Вместе с этой деревенщиной…
«Деревенщина! – пафосно воскликнул житель города Б, столицы всея Земли».
Алисе не хотелось объяснять Олегу, который явно был не в себе, что она смеялась вовсе не над ним, а просто так. И что «деревенщина» ни имела никакого понятия о существовании Олега, члена молодежного движения «Новый век» со страстью к огнестрельному оружию. Поэтому она решила действовать наверняка.
- А ты сидел и смотрел, как меня насилуют, - холодно сказала она, поднимаясь с лавочки и делая шаг ему навстречу.
Олег опешил. Он глупо, не по-мужски, хлопнул ресницами и уставился на Алису, прикидывая, откуда и как та узнала о ночи в лодочном сарае.
- Ты говоришь о том, когда твой мужик тебя отодрал при всех? – нашелся он.
- Нет, - сказала Алиса, сузив глаза и делая еще один маленький шажок, - я говорю о том, как меня накачали рогипнолом, привели на ваше уродское сборище, раздели и отдали в лапы насильнику, почему-то приняв его за моего мужика.
Алису захлестывал гнев. Олег стал первым человеком из лодочного сарая, которому можно было предъявить обвинения. Алиса упивалась своей правотой до того момента, как в ее голове всплыл опостылевший ей вопрос.
«Чем я заслужила?».
- Чем я заслужила такое обращение? – взревела она в отчаянии и кинулась на Олега, лупя его кулаками куда придется, - почему вы сделали со мной это? Что ты от меня хочешь?!
Из Алисиных глаз хлынули слезы, размывшие противника до состояния нечеткого пятна, но она не перестала молотить его кулаками. Ее ярость вела ее, и она почувствовала, как щелкнула под ее рукой челюсть Олега, как сбилось его дыхание. Алиса подумала было, что побеждает, и что этот хорек никогда не сможет использовать «Беретту» против человека, как вдруг…
- Чокнутая стерва! – прохрипел он и, размахнувшись, ударил Алису в висок рукоятью пистолета.
Алиса погрузилась в темноту.
***
Она поднималась по холму. Ее окутывала темнота, влага, падающая на нее сверху тугими каплями, заставляла зябко ежиться. Холм было перерезан тропинками, словно морщинами, а на вершине стоял старый заброшенный дом из серого камня. Его северная сторона была покрыта мхом, южная подпорчена дождями, а западное крыло освещалось неровным светом. Как и сто ночей до и сто ночей после в зале с наборным паркетом и полированным обеденным столом горел огонь в камине.
Алиса в мгновение ока вознеслась на вершину холма, дернула почерневшую от времени входную дверь и двинулась по коридорам, не издавая ни единого звука. Она знала этот дом. В нем жили ее Три Истории.
История первая. 2005 год. Февраль. Город Б. Квартира Алисы.
- Ты проститутка? – спросил дерганый молодой человек. Он был наголо обрит, постоянно шмыгал носом и умоляюще смотрел на Алису своими черными, какими-то мертвыми глазами. Какие-то два темных безводных колодца, а не глаза.
- Да, - сказала она, надеясь тем самым пресечь его домогательства.
Алиса жила в двухкомнатной «хрущевке», доставшейся от родителей. Простенькая обстановка ее жилища напоминала больше квартиру, снятую для свиданий, нежели квартиру молодой девушки. Вася сотни раз предлагал провернуть здесь хотя бы косметический ремонт и выкинуть рухлядь, что знала три-четыре поколения семьи Заваркиных.
- Поживешь пока у нас, - уговаривал он, - я знаю ребят хороших, они провернут все за пару месяцев.
Алиса отказывалась. Ей не хотелось ввязываться в столь сложное мероприятие, куда-то переезжать и вообще лишний раз шевелиться. Ей казалось, что она пустила корни в этот старый полуразвалившийся раскладной диван, который, впрочем, никогда не бывал сложен.
- Это ужасно, Лисенок, - сетовал всякий раз Сан Саныч Барашкин, оставаясь на ночь, - давай я тебе хотя бы кровать куплю. Ее доставят, соберут…
