Чтоб не быть?
Тяжко, душно –
Вон месяц над чащей!
145
И молюсь на коленях, в пыли –
Будто мне
По ошибке дичайшей
Приговор
Безнадежный
Прочли.
* * *
К…
О разлуке не надо,
Родимая, помни о встрече:
О совместном о нашем,
Предельно коротком пути,
И о страшной беде,
Что легла черной вьюгой на плечи,
От которой уже
Нам с тобой до конца не уйти.
Думай, друг мой, о встрече,
Ее беспокойном начале.
Помнишь, шли мы с тобой
Сквозь метельный
Невольничий свей!
От меня ты тогда
Увезла половину печали
И оставила мне
Половину надежды своей.
И остались мы оба,
Чтоб легче нести свои муки.
Помнишь, я говорил,
Что бессмертие -
Голоса звук!
Во Вселенной в веках
Сохраняются слов наших звуки.
Наша встреча свершилась,
А вечность не знает разлук.
* * *
Не возвращайся, Бога ради,
Не вспоминай мой крестный путь:
Давно сожженные тетради,
Молитвы мертвые забудь.
Поверь –
К исходу все, к исходу! -
Душе и сердцу своему,
В мою тюремную свободу,
В твою свободную тюрьму.
Слепой толпы дурман,
Событий
Вихрь не коснулся нас ничуть.
Мы в жизни Богом не забыты!
А суд общественный забудь.
146
* * *
Родимая, что нам осталось?
Висков крутое серебро,
Неизреченная усталость
И недобитое добро.
И прежде, чем уйдем мы оба,
Я в остывающем дому
За несвершившуюся злобу
Стакан граненый подниму.
* * *
В каком это будет году?
Буранами,
Яровью ль синей
Я прежней Россией пройду,
Представ перед новой Россией.
Упрека не выскажу я,
Свободный от плеток,
От клеток.
Я клял тебя -
Раб пятилеток.
Я был им.
И жил не живя.
Привет тебе, век, исполать,
Приветь меня, вечного мима!
О чем же мечтать, что желать? -
Все мимо:
Ни дома, ни дыма.
Бог с ним, двум смертям не бывать.
Успеть бы к родимой купели.
Не стоит меня отпевать.
Еще в колыбели отпели.
Дождями прибьет лебеду.
Домой,
Через степь,
По туману
В простор на закат я пойду
И степью туманною стану.
147
![]()
СЧАСТЬЕ И СМЕРТЬ
Миша умер 11 мая 2004 года в
половине одиннадцатого вечера. За
три дня до этого сказал:
- Не хотел тебя пугать...
Помолчал, потом все-таки
продолжил:
- Сегодня ночью мне
привиделась собственная смерть.
Разрытая земля.
- Брось, - сказала я. - Тебе было
плохо и думал об этом. Вспомни -
сколько раз ты уже собирался
умирать, но обходилось.
Это было правдой, но в последние месяцы тяжелые мысли слишком приближались к
реальности. Однако до последнего момента Миша хотел еще немного пожить. Мы сходи-
ли в стоматологический кабинет и подготовили зубы к протезированию. Залечил язву же-
лудка. Готовился «довести до ума» сборник «Молитвы времени разлома», как это уже бы-
ло сделано с «Обугленными веком». Я купила ему новые кожаные ботинки - гулять, как
мы это делали минувшим летом, обсуждая главы совместной работы «Судьба поэта».
Впоследствии лечащий врач скажет:
- Я думал, он лето еще проживет, а уж будущую зиму - вряд ли.
Но до лета он не дотянул.
Катастрофа случилась, когда Миша по своей беспечности, удивительной в его
возрасте и при таком наборе болезней, пошел из больничной палаты ночью в обществен-
ный туалет в одной рубахе. Апрельское похолодание сопровождалось ветром и снегом,
снег несло в раскрытое окно... Простуда сразу перешла в воспаление легких.
Его еще пытались спасти. Врач доставал через руководство больницы дорогостоя-
щие препараты. Две недели я ночевала у него в двухместной палате, на вторую койку ни-
кого не помещали. После мучительной шестичасовой капельницы начали отекать ноги. Я
купила ему растягивающиеся шлепанцы (на «залипах»), чтобы можно было делать изме-
нения по объему ног. Однажды врач зашел в палату и с удивлением констатировал, что
Михаил из кризиса, кажется, выбрался: такой крепости организма врач, похоже, сам не
ожидал.
… По телевизору транслировали празднование Дня Победы. Еще вечером девятого
мая мы с Михаилом обсуждали электронную почту и стихи с сайта «Стихи.Ру», я запи-
сывала ответы авторам. А десятого утром он позвонил по мобильнику:
- Приезжай, мне плохо.
Дальше были двое суток кошмара. Я снова ночевала у него, но сна не было обоим…
Никто не мог определить причины тяжелого состояния. Вызывали хирурга. Сделали рент-
ген, проверили язву, сердце, легкие, желудок - все в пределах «возрастной нормы». А ме-
жду тем боли шли по нарастающей. Он почти все время стонал или кричал. Вот так же
описывалась смерть Блока...
К вечеру 11 мая я пришла к нему с ночевой, но соседнюю койку занимал новый па-
циент. Это было для меня некоторой неожиданностью, да и для соседа, надо думать, при-
сутствие в палате чужой женщины в ночное время составляет неудобство. Медсестра Галя
сказала, что мне сейчас лучше уйти («Сделали хороший болеутоляющий укол, и теперь он
будет спать, я дежурю и прослежу»). Придти посоветовала утром.
148
Однако укол не подействовал. Боли усиливались. Муж просил то приподнять его, то
опустить, то помочь повернуться на бок... От не зажатой вовремя вены рубашка была кро-
ваво-мокрой, я просила Мишу приподняться на локтях, чтобы её вытащить, но он уже не
мог, а у меня не было сил. Я гладила его по незакрытым местам тела, ему это нравилось и
немного успокаивало, только просил не касаться области воспаленного солнечного спле-
тения. Внезапно я ощутила, что опухшие ноги под моими поглаживаниями холодеют (не
прокачивает сердце!), но ничего ему не сказала.
Снова пришел хирург и велел везти в хирургический корпус на операцию.
Я немало колебалась - стоит ли рассказывать дальнейший эпизод, он компрометиру-
ет порядки в городской больнице, врачи которой сделали для Михаила так много хороше-
го.
Для врачебного персонала Сопин был не рядовой больной. Думаю, главную роль
играло внимание властей, которые время от времени по «наводке» Союза писателей Рос-
сии о нем справлялись. Врачи приходили к нему не только как к пациенту, но и как к ин-
тересному собеседнику. Видели, что он здесь не просто лечится, но работает (всегда обло-
жен рукописями). Особенно часто заходил лучший вологодский кардиолог Виктор Алек-
сандрович Ухов. Помню, как он однажды насмешил нас, сказав:
- Я, Михаил Николаевич, знаете, как Вас уважаю! У меня первым очень знаменитым
пациентом был Виктор Астафьев, я тогда еще совсем молодым был. А теперь вот Вы. Вы
для меня... прямо как Маяковский.
Маленький черно-белый телевизор Ухова постоянно «дежурил» в Мишиной палате,
а гастроэнтеролог приносила редкие книги и магнитофонные записи.
Но вечером 11 мая никого из них здесь не было. И дежурного врача на отделении –
тоже.
Не будь даже безобразных сцен, о которых я напишу ниже – спасти Мишу не уда-
лось бы. Это уже была агония, она продолжалась вторые сутки. Все-таки больного честно
