пытаются спасти, но... до чего неуклюже!
Сцены хорошо характеризуют положение вещей в современной российской медици-
не. И как же эта фантасмагория созвучна творчеству Сопина – ну прямо подтверждение
его стихов:
Две вечных российских проблемы –
«Что делать?» и «Кто виноват?».
Ни четкого плана, ни схемы...
Россия-Россия, виват!
Наконец, те, кому дорого творчество Михаила Николаевича, имеют право узнать о
последних минутах его жизни, и, я уверена, он этому не воспротивился бы.
Итак, поступает распоряжение везти больного в хирургический корпус, а это в дру-
гом здании, через дорогу. Санитарная машина есть, но пациента еще надо доставить с
пятого этажа вниз.
Идти сам он не может, а тележка не въезжает в палату. Приносят носилки, но их не-
кому нести. Сестра Галя пошла по палатам, призвала на помощь мужчин помоложе. Они
подняли Мишу прямо на окровавленной простыне и тонком одеяле, положили на холод-
ные прорезиненные носилки. Везут по коридору, все это сооружение подскакивает, а я
ведь знаю, что у него каждое неловкое движение вызывает боль. «Куда ставить в лифте?»
- «Кладите на пол». Ну прямо как в военно-полевых условиях, когда медсестра тащит ра-
неного по ухабам, у него ног нет, а она: «Потерпи, миленький...»
Вынесли на улицу, холод и ветер усиливаются. Стоим на крыльце, а проезд заняла
посторонняя машина, отогнать - нет водителя. Я в курточке, здоровая, мне и то холодно. А
149
он полуголый. Прикрыть нечем - захватить второе одеяло не догадались. Кричит: «Мне
холодно!» Я сняла курточку, пытаюсь укрыть, но она маленькая, сползает. Впрочем, вряд
ли он тогда оценивал ситуацию адекватно.
Привезли в хирургию, вышел главный, посмотрел:
- Для операции нет показаний. Зачем привезли? Разве не видно, что у него хрипы по
всем легким? - возвращайте в пульман, пусть лечат.
Тут даже медсестра возмутилась:
-Зачем издеваетесь? Ведь мы по вашему указанию доставили! Если ваш специалист
не компетентен, могли бы прислать пограмотнее!
Далее повторяется весь этот кошмар в обратном порядке с той разницей, что теперь
даже нижнее белье у меня в руках. Куда теперь? - в реанимацию, а такая всего одна, в кар-
диологии. Там не принимают:
- У нас только одно свободное место. А вдруг кого с инфарктом привезут?
Я взмолилась:
- Вы только снимите этот ужасный приступ. Куда такого в палату?
Галя трясет бумажкой из хирургии с указанием «принять», побежала договаривать-
ся...
Вобщем, согласились. Последние Мишины слова были: «Воздуху! Воздуху!» - и:
«Ты, Татьяша, от меня не уходи».
…В реанимацию меня не допустили. Я спросила Галю, что теперь будет.
- Дадут сильный наркотик, чтобы снять боли, и этим окончательно посадят сердце.
Потом рассудила, что раз уж в реанимации взяли, до утра все равно не выпустят, да и
в последующие два-три дня тоже. Лучше мне сейчас уйти, а утром позвонить.
Я пришла домой и позвонила Пете в Петербург:
- Сегодня ночью папа, наверное, умрет.
Но он умер не ночью... через пять-семь минут после того, как мы расстались. В это
время я еще не покинула стен больницы.
На похоронах я сказала:
- У Михаила была тяжелая жизнь, и все-таки он был счастливым человеком. Он
говорил: «Сколько ребят на Украине погибло от голода и болезней в тридцатые, а я вы-
жил. Потом – война, бои, бомбы... Сотни тысяч полегли, а я жив. Дальше - лагеря. Люди
умирали не только от голода, работы и расстрелов: спивались, уходили в наркоту, веша-
лись... Это продолжалось с ними и по выходе на свободу. Их целенаправленно уничтожа-
ли, физически и морально, а я все жив. И не просто жив! Успел сказать Слово от имени
этого поколения. Имею семью, замечательных сыновей, издаю стихи, принят в Союз пи-
сателей. Благодаря Интернету меня узнали в мире...»
…Он трудно умирал, но был не один. С ним были врачи, и я его не оставляла.
Памяти Михаила Сопина посвятили страницы крупнейшие вологодские газеты. В одной
из них опубликована статья Михаила Берковича из Ашкелона «Чему учит поэзия?» Но
мне кажется, это только начало. Его творчество нуждается в серьезном изучении.
Из последних стихов, опубликованных на сайте «Стихи.Ру»
* * *
Снимали в профиль и в анфас
Радетели родной сторонки,
И обеспечили для нас
Еще при жизни похоронки.
Сравнив, кто я и кто они,
Отвечу строчкой многоточий:
То ночи белые, как дни,
150
То дни бездоннее, чем ночи...
Нет безболезненных потерь,
А жизнь – властительная сводня.
Моя надежда – цепь потерь.
Твоя – как выглядит сегодня?
Взгляну на жизнь со всех сторон:
В каком-то смысле – все мы ровня.
Но, веря мудрости ворон,
Себе возьму беловоронье.
Чего хочу – то будет пусть.
Кто я на свете
И зачем я?
И отрекаясь – отрекусь
От собственного отреченья.
ВЕЧЕРНЯЯ СВЕЧА
За мной - стена. Передо мной - стена.
Душа от скверны освобождена.
От зависти,
Неправых слов сплеча.
Так много мы вокруг не замечали!
Теперь их нет.
Остался ровный свет –
Горит судьбы вечерняя свеча.
Глядят во пламя
Два зрачка печали.
И голова моя от дум седа,
От светлых дум...
Судьбу свою итожа,
Я счастлив тем,
Что выпало мне все же
Покаяться
До Страшного суда.
ПРОШУ
1.
Дышит надсаженно лира,
Смотрит, не видя, вперед.
Мне
Из погибшего
Мира
Память
Уйти
Не дает.
2.
Прошу об одном лишь:
Пусть будет не поздней расплата
За слово, за немость,
За помысел тайный, за стих.
Избавь от победы,
От зависти, славы, от злата.
151
Пошли мне прозренье -
Прозренье до действий моих.
КОРАБЛИ СОЧИНЕННОГО СЧАСТЬЯ
Моим любимым, собратьям и сестренкам по сайту «Стихи.Ру»
Я застыл
На черте переходной,
Посылая молитвы в зенит:
Мир - стихия,
А мы - пароходы.
Каждый сущий в себе знаменит!
По Завету,
По злому навету
Скоросменной политчепухи
Мы развозим по белому свету
Островками
Не наши грехи.
Предпосылка, закон сопричастья?
Неразгаданность света и тьмы.
Корабли сочиненного счастья,
В темный порт возвращаемся мы.
ДВА ЖЕЛТЕНЬКИХ КОРАБЛИКА
Доверчивая, чуткая, любимая,
С глазами –
Цвета не увядших ив!
Подумать страшно –
Мог бы, мог бы мимо я
Пройти,
Твоей души не оценив.
Судьба моя,
Причальная излучина,
По милости властительных невежд
Так много
В моей жизни взбаламучено,
Так много в ней
Загублено надежд.
Тепло мое,
Святого света капелька,
Дороги наши сожжены не все!
Плывут два наших
Желтеньких кораблика,
Качаясь
В предзакатной полосе.
152
ТАК СТРАННО...
Так странно:
Однажды
Исчезнут мой разум и тело,
Подвластны законам,
Единым для звезд и песчин,
И я не услышу,
Что рядышком ты пролетела,
Частичку меня
Окликая
В бездонной
Бессмертной
Ночи...
* * *
