В практике Владимира были нередки случаи, когда люди, узнавая о несчастьях других, сами предлагали свою помощь, образцы крови, ДНК, подчас не требуя ничего взамен. Ярославцев искренне надеялся, что и с Александром все будет также, ведь он тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Если он действительно человек…
Глава 21.Твоя жизнь
Голос, улыбка, крылатая тень —Твой образ со мною всю ночь и весь день.
Незадолго до полуночи Александр слушал музыку, удобно разлегшись на диване. Динамики музыкального центра разносили песню «Не хочешь, не верь мне» в радиусе нескольких этажей. Услышав привычный стук по батареям, Александр выключил громкость, но лишь для того, чтобы крикнуть:
— И тебе спокойной ночи, друг!
Затем звуки рока вновь наполнили комнату. Стук по батареям продолжился, но он определенно не мог соперничать с грохотом музыки, а потому не слишком досаждал молодому человеку.
Вдруг через привычные аккорды прорвался новый звук. В дверь звонили. Решив, что это, верно, студент с нижнего этажа решил перевести их добрососедские отношения на новый уровень, Александр, не колеблясь, направился к двери, но по дороге все же прихватил из ящика пистолет, позаимствованный им некогда у одного из похитителей. И мера эта была принята, очевидно, не на случай появления незадачливого меломана.
Но ни одно из его предположений не оправдалось. На пороге стояла Мира.
— Ты забыл у меня свои часы, — прямо с порога сказала она, и в руках девушки блеснуло что‑то металлическое.
— Ты пришла, чтобы отдать мне их? — спросил Александр с несколько озадаченным выражением, принимая часы и впуская девушку в квартиру.
— Нет, но должен же быть у порядочной девушки какой‑то повод, чтобы вторгаться в квартиру к молодому человеку среди ночи.
— Этот, без сомнения, очень веский.
Мира обхватила Александра за плечи и привстала на цыпочки, чтобы глаза их были на одном уровне, чего, впрочем, так и не добилась.
— Я хочу понять тебя, — молодой человек ощутил на своем лице ее теплое дыхание. — Расскажи, как ты живешь. Я пыталась представить все эти дни. Это как фэнтези: новый мир, игра по другим правилам.
— Верно, игра по другим правилам, — согласился Александр. — С чего бы начать?
Он усадил Миру на диван, а сам прошелся по комнате пару раз, словно собираясь с мыслями.
— Мы с сестрой переезжали с места на место в среднем раз в десять лет. Обстоятельства бывали разные, но обычно к перемене мест подталкивали участившиеся замечания в мой адрес на тему того, как я удивительно молодо выгляжу. Мирра всегда была рядом со мной. Судьба лишь изредка разлучала нас, но и то ненадолго. Приходилось менять документы. В советские времена с этим было сложно — зачастую приходилось подделывать самому. Сейчас куда легче — стоит только выйти на нужных людей. Иногда поступал более или менее законно — говорил, что документы утеряны. В послевоенные годы этим вообще было никого не удивить.
А вообще чем только не занимался: работал, учился, иногда и то, и другое одновременно. У меня несколько высших образований…
— Шесть, — уточнила Мира.
Взгляд Александра взметнулся на нее:
— Нашла тайник?
Девушка кивнула:
— Ты как будто специально оставил лежать ключ на самом видном месте.
— Это была случайность. Ничего преднамеренного.
— Зачем же тогда дал ключи от квартиры?
— Чтобы узнать, могу ли я доверять тебе, — словно невзначай произнес Александр. — У меня и в мыслях не было, что ты найдешь тайник и тем более возможность его открыть.
— Как видишь, я довольно сообразительна. Впрочем, если бы не те двое взломщиков, у меня ничего бы не вышло.
Александр ошарашено посмотрел на нее. Мира успокоительно махнула рукой:
— Продолжай, я тебе потом расскажу.
Александр нахмурил брови, но повиновался:
— Не то, чтобы меня терзала извечная жажда знаний… Тут все дело в обстановке. Общаться с молодыми людьми мне гораздо легче, чем с теми, чья жизнь клонится к закату. Еще лучше — с детьми. От них исходит такое тепло! Даже когда малыши плачут, это не угнетает меня, а когда смеются — душа просто поет. Поверишь или нет, одно время я работал воспитателем в детском саду. Платили, конечно, мало — приходилось подрабатывать, но это были самые счастливые годы, — улыбка тронула уголки его губ и подкралась к глазам.
— Вся моя жизнь состоит из отрезков, — продолжал Александр, — десять ли лет, больше ли, меньше ли — каждый раз я начинал все заново. Новая фамилия, новые документы, новое место жительства, новая работа. Как бы хорошо не было в прошлый раз, я говорил: «Гори все огнем!» — и начинал заново.
— Почему? — изумилась Мира. — Что хорошего в том, чтобы метаться от одного к другому?
— А к чему стремиться? В чем цель жизни?
Мира молчала.
— А у меня ее нет. Что можно сделать за вечность? Заработать все деньги мира? Стать самым известным человеком на планете? Для меня жизнь не средство, а цель. Все время испытывать что‑то новое, смотреть вокруг и наслаждаться каждым моментом — вот чего я хочу!
— И это все, к чему ты пришел за свою сотню лет жизни? — в голосе Миры звучало явное осуждение. — Как насчет того, чтобы помочь другим, тем, кто в этом нуждается? Как тебе такая цель?
— То, кем я являюсь, накладывает ограничения. Страдания других меня убивают, и стоит мне протянуть кому‑либо руку помощи, сам пойду вместе с ними на дно. Я могу придти на выручку тем, кто, несмотря ни на что, надеется, не упал духом и заслуживает поддержки. Остальные же — пусть выкарабкиваются сами. Я не делал такого выбора, за меня было решено, но с годами я осознал, что и в этом есть своя мудрость.
— Я… понимаю твои чувства. В смысле, не понимаю, конечно, но могу предположить, что это такое. Но ты напрасно раскрасил мир в черное и белое. Готова поспорить, капля чужого страдания тебя не убьет. Это как уступить место в транспорте: лишиться толики собственного комфорта, чтобы помочь тому, кому это нужнее.
— Ты права… ты не понимаешь.
— Но очень хочу понять. Попробуй объяснить.
— У каждого свои особенности: что‑то такое, что выделяет его, но накладывает ограничения. Ограничения серьезные или совсем незначительные. Тот, у кого нет ног, никогда не сможет ходить, человек с аллергией никогда не насладится ароматом весенних цветов, а красивой девушке, — он ласково поднял ее голову за подбородок, — никогда не избавиться от назойливых поклонников. Так и я. Существуют места, появляться в которых — для меня непозволительная роскошь. Те места, где царят боль и страдание. В больницах мне настолько не по себе, что меня нередко принимают за тяжелобольного. В тюрьме я, должно быть, не протянул бы и дня, на кладбище же… я вспоминаю о сестре каждый день, но бываю у ее могилы не чаще, чем раз в несколько лет. Просто потому, что не хочу умирать. Избегаю мест, где контакт с нежелательными людьми практически неизбежен: почти никогда не езжу в общественном транспорте, не пользуюсь лифтом.
