О. — Да.
В. — Какой была ваша реакция?
О. — Обвиняемый, казалось, собирался бежать… Я, видимо, чисто рефлексивно, ударил его, не знаю даже, как… Вероятно, ребром ладони в основание горла…
Защита. — После чего извлекли из кармана собственный револьвер — марки «Ф. Н.» — и пригрозили им обвиняемому?
О. — Да.
Защита. — Как случилось, что в такой момент у вас оказалось при себе подобное оружие?
О. — У меня есть разрешение как у автомобилиста, вынужденного часто пускаться в дальние поездки.
Защита. — Допустим. Но этот револьвер должен был находиться в салоне вашей машины, а не в кармане вашего костюма.
О. — Я переложил его туда из чистой предосторожности, прежде чем доверить машину на всю вторую половину дня госпоже Хамбург. На обратном пути я так спешил вновь оказаться в «Жнивье», что забыл вернуть его на обычное место.
Защита. — Удачная забывчивость… Что сказал вам подсудимый, придя в чувство?
О. — Ничего.
Защита. — Ничего?
О. — Ничего такого, что стоило бы повторять и что могло бы повлиять на прения.
Защита. — Минуту, мэтр Лежанвье!
Председатель. — Минуту, мэтр Маршан! Слово остается за судом, который вынужден затронуть деликатную тему… Мэтр Лежанвье?
— Да, — сказал Лежанвье.
Лучше, чем кто бы то ни было, он знал, что должно последовать, несколько месяцев готовился к этому.
Все же он достал из жилетного кармана таблетку, незаметно поднес ко рту, разгрыз двумя зубами и, как по волшебству, его загнанное сердце стало биться ровнее.
Жаль, подумалось ему, что нет рядом Сильвии, чтобы протянуть как обычно стакан с водой, рассеять горечь лекарства…
Он качнул головой. Если подумать, Сильвия, конечно же, здесь, затерянная в толпе, ловит малейший его жест, переживает за него и так же, как и М — ран с его шарообразными глазами, чувствует себя внутренне оскорбленной.
И оба, прячась друг от друга, должно быть, скрещивают потихоньку пальцы, желая ему удачи.
Лежанвье внезапно почувствовал внутренний прилив сил.
Что бы ни случилось, эти двое будут с ним до конца.
В. — Вы жили дружно с госпожой Лежанвье?
О. — Необычайно дружно.
В. — Но госпожа Лежанвье была заметно моложе вас?
О. — Да, на пятнадцать лет.
В. — Подобная разница в возрасте не отражалась на ваших отношениях?
О. — Нет.
В. — Извините, что я настаиваю… Всем известно, какой вы занятой человек, большую часть своего времени вы отдаете работе. Госпожа Лежанвье, женщина красивая и светская, много общалась… с друзьями. Не случалось ли вам в прошлом прощать ей какое-нибудь преходящее увлечение, мимолетное приключение?
О. — Никогда.
В. — К несчастью, следствием установлено, что жертва и подсудимый поддерживали интимные отношения… Вы знали об этом?
О. — Нет. И я по-прежнему отказываюсь в это верить. Обвиняемый волен сейчас как угодно чернить память моей жены, она не может протестовать…
Защита. — Обвиняемому нет никакого смысла лгать по этому пункту. Напротив, он признал факт обольщения только под нажимом следствия, против своей воли.
О. — Мне это видится в другом свете. Если общественное мнение поверит, что обвиняемый поддерживал связь с моей женой, из этого неизбежно последует вывод, будто она угрожала ему собственным револьвером в приступе ревности, и он убил ее случайно или в состоянии вынужденной обороны…
Гражданский истец. — Заключение судебного медика идет полностью вразрез с подобным выводом. Напомню, что на горле жертвы остались следы пальцев.
Защита. — В любом случае, мой клиент не говорит о вынужденной обороне, как он не преминул бы сделать, если бы события разворачивались именно таким образом. Он заявляет о своей полной невиновности, утверждает — и будет утверждать до конца процесса, — что оказался на месте убийства лишь после убийства и застал там свидетеля.
О. — Это еще одна ложь.
Лазар подскочил, он хотел было закричать, но побоялся возобновить неравную схватку с жандармами.
— Я лгу, да? Во всем? (Он говорил с ядовитой мягкостью в голосе.) Спросите-ка меня лучше, папаша, делали или нет Диане операцию аппендицита?.. Не было ли у нее родимого пятна на левом бедре?..
ОБВИНЯЕМЫЙ НАМЕРЕННО СТРЕМИТСЯ ВЫЗВАТЬ К СЕБЕ ОТВРАЩЕНИЕ?
Знает ли он, что пропал? Прячет ли козырь в рукаве?
Достаточно взглянуть на его манеру держаться, чтобы утратить всякое снисхождение.
«Ля Пресс»
В. — Как вы считаете, мэтр, если добродетель госпожи Лежанвье остается выше всяких подозрений, какой мотив двигал подсудимым?
О. — Я не знаю. Может быть, воспользовавшись тем, что он остался с ней наедине в «Жнивье», он попытался ее изнасиловать и?..
В. — У вас был раньше повод подозревать, что он… интересуется госпожой Лежанвье?
О. — Нет, он, казалось, интересовался только моей дочерью.
В. — Вы не возражали?
Защита. — Все это совершенно бессмысленно! Защита предполагает доказать, что обвиняемый не может быть виновен по той простой причине, что не имел никакого мотива для убийства!.. Был он или не был любовником жертвы, ничего не меняет в деле! Он не мог жениться на Жоэль Лежанвье, так как женат. Представим на мгновение, как утверждает свидетель, что обвиняемый лжет, — вопреки собственным интересам, повторяю, так как вынужденная оборона гарантировала оы его оправдание, — что жертва из ревности действительно угрожала ему своим «Лилипутом»… Разве, разоружив ее, стал бы он трижды стрелять в нее с намерением убить? Ни за что! (Эти невольно сорвавшиеся слова были охотно перепечатаны всеми газетами.) Я взываю к суду!.. Не осуждают челвека в здравом рассудке за убийство без причин!
Председатель. — Мэтр, ваша защитительная речь еще впереди.
Ж.-Ж. Жура почесал за ухом своей шариковой ручкой. (У него вечно были следы зеленых чернил за ушами.) Он с большой неохотой занимался разделом судебной хроники в «Ль Эпок». Он предпочел бы писать в рубрику «Зрелища», хорошо разбираясь в эстраде и хореографии.
ОЧКО В ПОЛЬЗУ ЗАЩИТЫ
Сомнения будут в пользу обвиняемого до тех пор, пока не станет ясен мотив убийства
Так он рассчитывал начать свою статью, когда внезапная тишина, предвестница грозы, заставила его поднять голову, взглянуть на судей.
Все взгляды были устремлены на мэтра Лежанвье, бледного как смерть, внезапно ссутулившегося, вцепившегося обеими руками в барьер, отгораживающий место для свидетелей, чтобы не упасть.
«Он этого не скажет! — весь в поту, думал Лазар. — Он не сделает этого! Он не станет губить себя, лишь бы меня утопить!»
— Не убивают, не имея мотива! — повторял защитник с пафосом, гордый собой. — Пусть кто-нибудь докажет, что наш клиент имел повод для убийства!
О. — Он шантажировал меня! (СТЕНОГРАФИЧЕСКИЙ ОТЧЕТ О ПРЕНИЯХ. ВЫДЕРЖКИ.) Если вы помните, я обеспечивал защиту обвиняемого во время последней сессии суда, тогда он обвинялся в том, что зарезал свою любовницу Габриэль Конти. Само собой, я верил в его невиновность. Но это было не так, он сам мне в этом признался после своего несправедливого оправдания, угрожая мне, что, если я не удовлетворю его требований, он расскажет всему свету, будто я — я, Лежанвье, — убедил его защищаться, отрицая вину… Я больше всего боялся потерять уважение своей жены, ее любовь, Я испугался, отступил перед угрозой скандала вплоть до того дня — накануне убийства, — когда Диана случайно узнала правду. Я думал, что потерял ее, она меня поддержала. Как я понял, обвиняемый после своего оправдания неосторожно доверился ей, и она полагала, что имеет средство давления на него, возможность заставить его отказаться от своих безумных требований… Вот почему она просила меня уехать в Париж на другой день, забрав с собой Жоэль, оставить ее с ним наедине… Вот почему подсудимый, осознав внезапно собственное бессилие, убил ее с заранее обдуманным намерением, как он умышленно убил Габриэль Конти!
(Оцепенение в зале.)
— Это самоубийство! — пробормотала ошеломленная мэтр Сильвия Лепаж.
Вернер Лежанвье только что добровольно поставил крест на своей карьере, никогда ему больше не выступать в суде в качестве адвоката.
— Нет, это казнь! — поправил возбужденный М — ран.
Обвиняемый это заслужил, нельзя безнаказанно бросать вызов самому Лежанвье.
Однако что-то, какое-то чувство, близкое к стыду, помешало ему зааплодировать.
Защита. — Защита протестует! Мэтр Лежанвье только что разгласил — и это неслыханно — профессиональную тайну! Его следует вычеркнуть из списков адвокатского сословия!
