Некоторые районы Дрездена подверглись столь мощным ударам с воздуха, что там вообще не было шанса выжить. Одним из таких мест стала территория вокруг Зайдницер-плац. На ней тоже находилась стационарная емкость для воды, но не такая глубокая, как на Старом рынке. Пробившимся спасателям предстало жуткое зрелище: около двухсот человек сидели по краям емкости – там, где их застал ночной налет. Между ними повсюду зияли пустые места, освобожденные теми, кто скатился в воду. Все они были мертвы.
На углу площади и Зайдницер-штрассе располагалось общежитие девушек из отряда Имперской службы труда, а рядом – временный госпиталь для солдат, потерявших ноги. В момент, когда 13 февраля прозвучали сирены воздушной тревоги, девушки и солдаты смотрели кукольное представление в цокольном этаже госпиталя. Из всех, кто там был, чудом уцелели трое. Одна из уцелевших поделилась: «Никогда бы не подумала, что тела могут сжаться до такого малого размера из-за сильного жара; никогда не видела ничего подобного».
Вдоль южного края Большого сада размещались хаотично разбросанные зоопарки одного из самых знаменитых зверинцев Центральной Германии. Бомбы, попавшие на эту территорию, привели к тому, что значительное число животных прорвалось из разбитых клеток. Чтобы не дать крупным хищникам выйти на свободу, служителям было приказано отстреливать всех уцелевших животных в первые утренние часы после налета.
Сам Большой сад вместе с дворцом стали, как мы помним, особой целью для второй атаки бомбардировщиков Королевских ВВС, которые долго не могли заставить их загореться подобно другим районам города. Многие дрезденцы, бежавшие из полыхающего центра, нашли здесь свою смерть. Тела погибших оставались на лужайках больше двух недель.
Житель Швейцарии рассказывал, как отправился через разрушенный район, чтобы навестить друга. Его путь лежал вдоль широкой Штюбель-аллее, где у гаулейтера Мартина Мучмана находилась вилла. Пробираться было трудно не только из-за воронок и обломков камней, но прежде всего из-за наваленных повсюду груд из тел погибших. Позднее он писал:
Зрелище было настолько отталкивающим, что, даже не бросив взгляд во второй раз, я решил не пробираться между этими телами. По этой причине я повернул назад и направился в Большой сад. Но там все выглядело еще более жутким: проходя по земле, я видел оторванные руки и ноги, обезображенные туловища и головы, отделившиеся от тел и откатившиеся в сторону. В тех местах, где тела все еще лежали тесно, мне пришлось расчищать себе путь между ними, чтобы не наступать на руки и ноги.
Для девушек из отрядов Имперской службы труда авианалеты оказались особенно трагичны. Многие саксонские родители специально добивались того, чтобы их дочерей отправляли отбывать полуторагодовую трудовую повинность в Дрезден, который считался безопасным городом. Теперь жертв в этой части трудового фронта Германии оказалось больше всего. По оценке руководства организации, во время тройного удара по Дрездену одна только служба помощи фронту понесла потери в 850 человек. На Кениг-Йохан-штрассе тела были разложены рядами для того, чтобы их могли опознать родственники и соседи. Среди них находилось десять молодых девушек в форме – кондукторш из службы труда. К одной из них была приколота карточка с надписью: «Пожалуйста, оставьте мне тело! Я хочу похоронить мою дочь сама».
Когда дело касалось обязанностей в выполнении спасательных работ, девушки из службы труда и помощи фронту были такими же упорными, как и самые выносливые из солдат. Они не отлынивали, когда нужно было идти в подвалы, даже среди ночи, и вытаскивали тела на тротуары. В дополнение к этому от девушек требовалось, чтобы они снимали одежду с неопознанных жертв и отрезали куски от блузок и нижнего белья в качестве образцов, которые прикрепляли к телам и вкладывали в конверты с личными вещами.
Однако наиболее тягостно для выживших девушек было заниматься телами коллег. К примеру, в большом общежитии на Вайсе Гассе, узкой улице, примыкающей к Старому рынку, подвал был буквально заполнен мертвыми девушками – здесь насчитали 90 тел. «Девушки сидели там, как будто застыли посреди беседы, – рассказывал руководитель отряда, который первым добрался до подвала общежития. – Они выглядели вполне естественно, и с трудом верилось, что они мертвы».
Начальник отдела регистрации умерших Ганс Фойгт хотел лично присутствовать на как можно большем числе операций по вскрытию подвалов. Через десять дней после тройного авиаудара его вызвал командир отделения службы безопасности в дом возле Пирнайшер-плац. Отряд румынских солдат отказался входить в один из подвалов – они очистили ступеньки, ведущие вниз, но что-то необычное произошло внутри. Рабочие молча стояли вокруг входа в подвал, когда Фойгт, желая подать пример, спустился по ступенькам с ацетиленовой лампой в руке. Самые нижние ступеньки оказались скользкими. Пол подвала был покрыт жидкой смесью крови, мяса и костей – оказывается, небольшая фугасная бомба пробила четыре этажа здания и взорвалась в подвале. Вернувшись, Фойгт не рекомендовал командиру отделения пытаться вытащить кого-либо из жертв, а посоветовал обработать подвал хлорной известью и дать ей подсохнуть. Местный дворник сообщил, что «в ту ночь внизу было двести-триста человек; столько всегда собиралось при сигнале воздушной тревоги».
Столь же жуткие сцены предстали перед взором спасателей на Зайдницер-штрассе. Даже закаленные солдаты, бывавшие на фронте, не могли долго выдерживать напряжения работы на завалах. Зафиксирован случай, когда двоих военнопленных, наотрез отказавшихся вернуться к работе, расстреляли на месте, а тела сразу же погрузили на повозки, вместе с гниющими телами жертв авианалетов.
Чем сильнее спасательные и восстановительные команды углублялись в городской центр, тем безнадежней казалась задача регистрации жертв. В конце концов было решено ограничиться только снятием обручальных колец и взятием образцов ткани одежды, которую носила каждая из жертв.
Все же Ганс Фойгт создал достаточно изящную систему индексов, которой мог пользоваться даже малоквалифицированный персонал и которая позволяла каждому обращающемуся за справкой получить хоть какую-то информацию о судьбе пропавших родственников.
Первая система индексов содержала несколько тысяч учетных карточек с образцами одежды, указанием места и даты обнаружения тел, места захоронения и общим порядковым номером. Карточки хранились в отдельно стоящем домике, поблизости от бюро – их поместили туда из-за сильного запаха гниения. Вплоть до капитуляции было заполнено 12 тысяч таких карточек.
Вторая система индексов строилась на разнообразных личных вещах неопознанных жертв, обнаруженных в домах или на улице.
Третьей системой индексов стал простой алфавитный учет идентифицированных тел по обнаруженным при них удостоверениям или документам. Однако этот список оказался одним из самых коротких, и его составление завершили 29 апреля 1945 года.
Четвертую систему индексов можно назвать самой мрачной из всех: список собранных обручальных колец. По немецкой традиции инициалы того, кто носит кольцо, должны быть выгравированы на его внутренней стороне. Часто полное имя или имена были выгравированы вместе с датой помолвки и бракосочетания. К 6 мая было собрано около 20 тысяч таких колец. Все их поместили в специальные ведра объемом около девяти литров, которые хранились в здании Министерства внутренних дел на Кенигсуфер.
С учетом всех систем индексации отдел регистрации Фойгта сумел опознать 40 тысяч погибших. Еще одно число, которое не слишком отличается от приведенного, дает главный инженер гражданской обороны города – в отчете он записал: «Официальные данные по опознанным среди погибших выражаются цифрой 39 773, объявленной утром 6 мая 1945 года».
Однако в результате вмешательства официальных лиц из Берлина работа по идентификации несколько раз прерывалась и даже прикрывалась. К примеру, в начале марта высшие чины СС прибыли в Дрезден и, в частности, посетили бюро Фойгта, чем совершенно дезорганизовали его работу.
Понятно, что идентификация, проводившаяся отделом регистрации умерших, задерживала захоронение жертв, и опасность эпидемий в городе от этого возрастала. Поэтому частично идентификацию перенесли на кладбища. Были предприняты все усилия для того, чтобы как можно больше погибших было похоронено должным образом, пусть и в общих могилах. Скажем, только на кладбище Хайде-фридхоф к концу войны были похоронены останки 28 746 погибших. Причем это число точно не по количеству идентифицированных, а по количеству останков, доставленных к местам захоронения. Главный садовник кладбища свидетельствовал:
Обезображенные и обуглившиеся тела, со сгоревшими или разбитыми головами, можно было учитывать в той же малой степени, как и те, что заживо сгорели в огненной буре и от которых не осталось ничего, кроме кучки пепла.
