— Деньги? — спросил Ремер.
Я понимаю, — усмехнулся Дровосек, — мстящий за сестру армянин вряд ли бы стал шарить по карманам…
— Но лондонские бомжи… — покачал головой Ремер, — вся эта сволочь, промышляющая на помойках вдоль Темзы…
Перевод, — посоветовал Пухов, — миллионов двенадцать, не меньше, в Лондон на имя господина Хуциева через самый грязный банк со страховкой и отзывом суммы в случае невостребования в течение суток. Как только Хуциевы будут на месте — деньги должны уйти обратно.
— Логично, — прошептал Дровосек. — У меня такое чувство, майор, что происшедшее не застало вас врасплох. Ваш дар предвидения вызывает у меня искреннее восхищение…
— Это всего лишь моя работа, шеф, — ответил Пухов. — Когда-то она, не скрою, доставляла мне большое удовольствие, сейчас я действую, скорее, по инерции. Если вы испытываете временные финансовые затруднения, я могу одолжить вам требуемую сумму.
Майор Пухов не собирался этого говорить. Фраза произнеслась сама собой, и это насторожило майора. Он вспомнил, как в добрую минуту в баньке на Лубянке, на том самом как бы несуществующем этаже-музее, генерал Толстой, всласть намахавшийся веничком, заметил вскользь, что момент присутствия дьявола, так сказать, свидетельство его заинтересованности в происходящем обнаруживается не по запаху серы или ядовитым клубам дыма, а по немотивированно возникающей в разговоре теме денег. Речь идет совершенно о других вещах — и вдруг откуда-то деньги. «А знаешь почему? — хитро сощурился с полка генерал. — Потому что хозяин всех денег — он! Это его территория, людишки, в особенности, богатенькие людишки, на ней сугубо временно. Вот почему, — издевательски закончил генерал, — я стараюсь как можно реже повышать зарплату сотрудникам. Будь моя воля — я бы им вообще не платил!»
— Пока еще я не беру взаймы у начальников собственной службы безопасности, — сказал Дровосек. — Хотя, не скрою, мне льстит, что у меня работают столь состоятельные люди. — Повернулся к Ремеру: — Проведи платеж через владивостокский Океан-банк. У хозяина как раз подходящая фамилия… Кутуб-заде, да? А возвращение — только через Центральный с соблюдением всех формальностей. У нас мало времени. — Ремер вышел. — Хоть вы и богаты, как Крез, майор, — шеф пригласил Пухова присесть в черное кожаное кресло перед стеклянным столиком, — я тем не менее почему-то уверен, что ваше коммерческое предложение не связано с деньгами.
Майор Пухов подумал, что всю историю его отношений с генералом Толстым можно уподобить долгому качанию на качелях между двумя мыслями: генерал гениален — генерал безумен. Как всякий гениальный безумец или безумный гений, генерал Толстой много и с пафосом говорил на отвлекающие темы — о судьбе России, несчастьях, свалившихся на русский народ, и мимоходом и вскользь — о главном. Поначалу майор по наивности полагал, что главное — это деньги. Потом — что власть. Но и власть интересовала генерала только как средство реализации неких целей. Генерал почитал за благо жесткую консолидированную власть, у которой доставало сил и средств на проведение специальных оперший в масштабах страны. Нынешнюю российскую власть Генерал Толстой как бы не замечал. Она не могла ни серьезно ему помешать, ни сколько-нибудь существенно помочь.
Пухов однажды спросил его: а как быть с известным тезисом о том, что всякая власть от Бога? «Сердцу Господа милы постепенность и несуетность, — ответил генерал Толстой. — Сей тезис уместен только в отношении наследственных монархий. Потому-то, кстати, они и были повсеместно ликвидированы. Но он совершенно неуместен в моменты роения, как сейчас в России. Неужели тебя не удивляет, майор, что на многих старинных гравюрах дьявол изображался в виде кошмарного насекомого. А ад — это же классический муравейник, точнее — не будем оскорблять этих симпатичных созданий — антимуравейник». — «И все же не понимаю, чем, собственно, плох момент роения? — помнится не согласился Пухов. — В обществе утверждаются новые идеалы, к власти приходят новые люди, наконец, из ничего возникают огромные состояния…» — «Насекомые, — перебил генерал, — самые жестокие твари из всех живущих на земле. Есть мнение, — он понизил голос, как будто был членом Политбюро, в то время как Пухов — всего лишь членом ЦК, передавал же ему генерал Толстой неофициальную точку зрения генерального секретаря, — что их создал… вовсе и не Бог! Ладно пчелы, но… пауки, истязающие животных оводы? В момент роения, майор, общество существует по законам преисподней, то есть вне жалости, милосердия и первичной совестливости, свойственных теплокровным млекопитающим. Ведь так? Затянувшийся момент роения, майор, это уже не временный, так сказать, прорыв некоей силы, это — приуготовление человечества к чему-то совсем новому, неожиданному, но неоднократно предсказанному» — «Вы имеете в виду… Антихриста?» — Пухов в ужасе вспомнил его же, генерала Толстого, слова, что умные люди в глубокой старости обычно свихиваются на Боге и дьяволе, Простые же (генерал употребил средневековый термин — «простецы») — на еде и дерьме. Генерал Толстой, как гениальный человек, свихнулся не на Боге и дьяволе, а на Антихристе, не на еде и дерьме, а на («…изблюю тебя из уст своих…» — вспомнил Пухов Библию) блевотине, и не в старости, а гораздо раньше, хотя ни майор Пухов, ни другие знавшие генерала люди не представляли, сколько ему лет. Он был всегда. И при этом его как бы не было. Как загадочного этажа-музея с банькой на Лубянке.
— Учитывая специфику товара, с которым вам приходится иметь дело, майор, — сказал Дровосек, — я полагаю, что ваше коммерческое предложение — это чья-то жизнь и чья-то смерть.
— Ваша, ваша жизнь, господин Дровосек. — Пухов разговаривал с главой крупнейшей в России финансово-промышленной группы, но почему-то думал о генерале Толстом, вдруг давшем ему вольную, когда Пухов не только о ней не просил, но был готов работать на генерала даром. «Это мой крест, — вздохнул, прощаясь с ним у дверей кабинета, генерал Толстой, — я отпускаю людей в моменты, когда они мне нужнее всего». Необъяснимые и нелогичные поступки и действия генерала, столь удивлявшие и огорчавшие майора в последние месяцы их совместной работы, вдруг выстроились перед мысленным взором Пухова в прямую (и кратчайшую из всех возможных) линию к совершенно бредовой цели. «О боже, — ужаснулся майор, — он действительно в это верит!»
— А чья смерть? — услышал Пухов голос Дровосека.
— Генерала Сака, — автоматически и без малейшего выражения произнес майор. — Генерала Сака — президента и главнокомандующего вооруженными силами Республики Гулистан, которому, как я понимаю, вы немного задолжали. Или я ошибаюсь, господин Дровосек?
— Круто, — чуть слышно произнес Дровосек. — Это звучит круто.
— Визит братьев Хуциевых в Лондон — всего лишь отсрочка платежа, — сказал Пухов. — Генерал Сак придет к вам. И вы это знаете.
— Я все время думаю, майор, — посмотрел в окно, где не было ничего, кроме возобновившейся метели, Дровосек, — зачем вы у меня работаете? Кто вас послал? И… не вижу в России такого человека.
— Иной раз, господин Дровосек, — бросил быстрый взгляд на часы Пухов, — монета встает на ребро, а подстреленная птица падает не вниз, а вверх. Вы еще услышите в новостях про рейд гулийских террористов на станицу Отрадную. Они все время говорят про пожилую женщину, которая не расслышала приказа террористов следовать за ними и была расстреляна на крыльце своего дома. Эта женщина — моя мать, господин Дровосек. Она глухонемая. Как видите, наши намерения в отношении генерала Сака совпадают.
— Значит, вы это сделали…
— Ни в коем случае, — перебил шефа Пухов. — Поверьте, я неплохо знаю этих людей. Один из них на моих глазах выстрелил совершенно невиновному человеку в лицо. У меня не было другого выхода. Вернее, был. Но тогда на их месте сейчас лежали бы вы и Ремер.
— Вы верите в такие совпадения, майор? — покачал головой Дровосек.
«Если бы Бог сел с дьяволом играть в карты, — ни к селу ни к городу вспомнил Пухов слова генерала Толстого, — Бог бы, вне всяких сомнений, проиграл. Вот почему Бог никогда не садится играть в карты с дьяволом».
— Это уже не имеет значения, господин Дровосек. Боюсь, у нас просто нет иного выхода. Сколько вы задолжали генералу Саку?
— Все, — развел руками Дровосек, — я задолжал ему все, что у меня есть, и даже больше.
— Вы должны ему все, что Центробанк списал по так называемым гулийским авизовкам? Но ведь… — замолчал майор.
— Договаривайте, — усмехнулся Дровосек. — Вы ведь хотели сказать, что в этом случае и смерть генерала Сака для меня всего лишь очередная отсрочка?
— Он требует отдать долг?
— Часть долга и очень срочно, — ответил Дровосек. — Но этой части достаточно, чтобы компания рухнула. Они были очень настойчивы, майор.
