— Смею ли я узнать твою тайну?
— Это не тайна, это твоя давняя любовь… великий Гильгамеш.
— Гильгамеш? — изумился Набусардар.
— Да, — ответил ваятель; глаза его сияли.
— Я хочу его видеть. — Набусардар встал. Он поставил мокрые ноги на полотенце из льняного полотна, приготовленное Текой, обтер слегка ступни и хотел идти.
— Терраса накалена от солнца, — напомнила прислужница и обула ему легкие сандалии из кожаных ремешков.
— Скоро пойдем и по более раскаленной земле, — засмеялся полководец, — теперь недолго ждать.
Он имел в виду войну с персами.
Затем, полный нетерпения, вышел. Но, ступив на порог мастерской Гедеки во внутреннем дворе, он замер в изумлении.
Там стояла колоссальных размеров фигура Гильгамеша, высеченная из диорита. У героя было строгое выражение лица и мужественный взгляд, как будто обнимающий просторы страны между Тигром и Евфратом и стерегущий покой халдейской земли. Губы твердо сжаты, но не безжизненны. Казалось, они произносили в этот момент: «Велик не тот, вблизи которого люди цепенеют от страха, а тот, к кому они приближаются с чувством уважения. Я — покровитель и дух этой страны, во мне живут ее великие мужи, герои прошлого и настоящего. Во мне слиты тысячелетия славы и подвиги предков. Смотри на меня, и ты станешь таким, как они».
Набусардар смотрел на статую в немом восхищении. От каменной фигуры легендарного царя исходила какая-то неведомая сила и передавалась ему. Он снова чувствовал в себе славу и мощь великой истории халдейского народа, как будто и он, подобно Гильгамешу, зажавшему под левым локтем львенка, душил врага своей родины. Ему не терпелось выйти отсюда и встретиться лицом к лицу с недругами своего народа — и душить их, душить.
Набусардар все еще не произносил ни слова о творении скульптора, который легко мог истолковать его молчание как знак неодобрения.
Поэтому Гедека сказал:
— Если я не угодил тебе, светлейший, прости меня.
Набусардар очнулся, и до него дошел смысл его слов.
— Напротив мастер, это поистине великое произведение, — произнес он. — Я буду приходить сюда и черпать мужество в тяжелые минуты, которые предстоит нам вынести в скором времени. Твое искусство вольет в меня новые силы.
— О, — ваятель опустился перед Набусардаром на колени, — я не достоин столь высокой оценки.
— Встань, — строго приказал Набусардар, — великий дух парит высоко и не падает ниц.
— Я не достоин твоих слов, — прошептал скульптор, вставая.
— Ты достоин любви и почитания всего народа, — ответил полководец.
Он еще раз пристальным взглядом окинул изваяние и, с трудом оторвавшись от Гильгамеша, поднялся на террасу.
Великое произведение заслуживает и высокой награды, и он спросил Гедеку, чего тот желал бы за свой труд.
Ваятель отозвался тотчас, словно давно уже обдумал ответ: ему хотелось иметь учеников, чтобы воспитать их и приобщить к святому искусству.
— У тебя есть кто-нибудь на примете?
— Я думаю о сыне покойного Гизага, которого его величество царь Валтасар прогнал из своего дворца. Он очень талантлив, но прозябает, ютясь где-то под городскими стенами, не имея денег даже на еду, а тем более на резцы, глину или камень.
— Ты сказал — сын покойного Гизага? — удивленно переспросил полководец.
— Да, Непобедимый, сын прославленного Гизага.
— Разве Гизаг умер?
— Да, от горя, так как ему пришлось оставить любимое искусство. Его величество царь распорядился наказать его палками и бросить в подземелье.
— Царь Валтасар?
— Да, его величество царь Валтасар.
— Непостижимо, — гневно выдохнул Набусардар и закусил нижнюю губу.
Ваятель тоже понурил голову и задумался о жестоком времени, которое смертоносным объятием сжало в своих тисках Халдейское царство.
— Что было причиной царского гнева? — продолжал расспрашивать Набусардар.
— Гизаг как раз завершил изваяние Навуходоносора, над которым трудился много лет. Скульптор высек на постаменте надпись: «Величайший властелин Халдейского царства», и это было неугодно его величеству царю Валтасару. «Никто ни до, ни после меня не может превосходить Валтасара ни в чем», — сказал он. И Гизаг был обречен на смерть.
Набусардар промолчал — не пристало осуждать поступки царя, и лишь стиснул зубы. Он тоже считал Навуходоносора — после Хаммурапи — наиболее значительной фигурой в истории Вавилонии. Он преклонялся не только перед его военным гением, но я перед величием его духа, проявлявшимся решительно во всем. Валтасар в своей гордыне, разумеется, не мог снести подобного оскорбления, не покарав Гизага самой жестокой карой. Как ни старался Набусардар умерить капризный нрав и жестокосердие царя, ему на каждом шагу приходилось убеждаться в том, что упрямый и слабый духом Валтасар причиняет стране один лишь вред. Валтасар взошел на трон при тайной поддержке Набусардара, но лишь печальная необходимость вынудила его помочь Валтасару получить власть из рук Мардука и во время новогодних празднеств провозгласить себя владыкой Халдейского царства. Царь Набонид, подстрекаемый Эсагилой, не захотел отказаться от престола, но скорый на расправу и жестокий Валтасар добился того, что отец объявил его соправителем. В действительности же он захватил всю полноту власти, а безвольный Набонид постоянно пребывал в своей резиденции в Куте, целиком отдавшись наукам, раскопкам и восстановлению разрушенных храмов. Набонид правил больше десяти лет, но за годы его правления бывшее великое царство Навуходоносора постепенно клонилось к упадку. В особенно жалком состоянии находилась армия. Для Валтасара же с юных лет армия, сражения и завоевательные походы составляли главную страсть. Он мечтал о могущественном воинстве, с помощью которого для него открылись бы ворота всех государств мира. Впрочем, Валтасар оказался столь же бездарным владыкой, как и его отец Набонид, лишенным государственной мудрости, как и множество слабых правителей, сменявших один другого после Навуходоносора. Чтобы удержаться на троне, Валтасар сеял в народе страх бесконечными кровопролитиями. Так в который раз подтвердилась старая мудрость: кому не дано разума, тот правит жестокостью.
Жертвой этой жестокости пал и Гизаг. Его участь разделили и многие другие мастера, служившие истинному искусству и не желавшие угождать прихотям царя. Их место заняли иноземцы, для которых Валтасар гостеприимно открыл границы государства и казну; они наводнили Халдейское царство поделками, превозносящими царя царей, его величество Валтасара. Халдейские мастера были вынуждены отступить перед ними и, словно нищие, искать приюта под городскими воротами и крепостными стенами. Тут и наткнулся творец Гильгамеша на вконец отчаявшегося сына Гизага и дал слово спасти его.
Набусардар охотно согласился исполнить желание Гедеки. Пусть сын Гизага приходит хоть сейчас и поселится во дворце.
Набусардар в свою очередь обратился к Гедеке:
— Есть просьба и у меня к тебе, немалая просьба, и касается она того, что дорого моему сердцу.
— Светлейший может приказывать своему покорному слуге, а не просить его.
— Тебе не пристало унижаться. За то немногое, что я тебе даю, ты расточаешь мне столько благодарности, между тем именно тебя должны благодарить и почитать все халдеи.
— Поверь, я довольствуюсь малым. Были бы резец да камень.
— А всеобщее признание, слава и власть не нужны тебе?
— Нет, господин мой, ибо источник моего искусства заключается не в признании, не в славе и не во власти, он во мне, и этого никто из людей не в состоянии ни отнять, ни дать мне.
— Для кого же, в таком случае, ты создаешь свои произведения? Какой смысл в твоем искусстве, если люди безразличны тебе?
— Я творю из любви к жизни, ради правды и справедливости, мне нет дела до мира, который чинит насилия над жизнью и извращает истину.
— Не хочешь ли ты сказать, что твое искусство существует лишь само по себе?
— Оно — словно оазис в пустыне, который бесценен лишь для того, господин, кого мучает жажда.
— Я понял тебя, мастер. Я и сам долго блуждал по бесплодной пустыне, пока не нашел источник веры, правды и жизни в твоем произведении. Великий Гильгамеш утолил мою жажду, придал мне силы, словно путнику родник оазиса. Я буду снова и снова приходить к нему, как к живительному источнику вдохновения и любви к отчизне. Когда я с моей армией сокрушу персов, знай, это победил твой Гильгамеш, чей дух вышел из камня и наполнил мою плоть и кровь своим мужеством. Без искры твоего гения и камень и я остались бы ничем. Ты вдохнул в Гильгамеша жизнь из любви к жизни, ради правды и справедливости — таким он и вошел в мою плоть. Победит твой гений, великий гений художника. Да, теперь я могу сказать, что постиг, в чем смысл твоего искусства и почему тебе достаточно только резца и камня, чтобы заставить мир преклонить перед тобой колени.
