«Выходит, не пробил еще час», – угрюмо усмехнулся Грязнов и вдруг подумал о том, что, может, его и спасло сейчас от пули то обстоятельство, что он не взял с собой хоть и смышленого, но еще по-щенячьи непослушного и оттого слишком уж ребячливого Агдама. В силу своих охотничьих кровей тот бы непременно, поддавшись таежным запахам, бросился от ручья к прибрежным кустам, в считанные минуты обшастал бы кромку таежной подковы, которую обрамлял густой березняк, и спугнул бы стрелка.
– Видать, отвел Бог, – по привычке едва слышно пробормотал Вячеслав Иванович и вдруг подумал о том, что ежели его сразу не прикончили, то, выходит, еще не судьба. А может, и промашку дал тот хмырь, слишком долго поджидая его в таежных дебрях. Расслабился человек, с кем не бывает.
Однако как бы он себя ни уговаривал, все равно не переставал ощущать между лопаток нацеленный в спину ствол. И ощущение это, паскудное от беззащитности, не покидало его до тех пор, пока не взялся рукой за дверную скобу и в лицо не дохнуло каким-то особым запахом таежного жилья. А под ногами уже скулил радостно-возбужденный Агдам.
– Место! – приказал Грязнов, ставя на пол ведро с водой и поплотнее прикрывая за собой дверь, обитую изнутри старенькой шкурой оленя. И только когда опустился на грубо сколоченные нары и выдохнул скопившийся в груди воздух, смахнув со лба капельки пота, стало пропадать почти животное чувство страха, уступая в то же время место непонятному облегчению.
Радостному облегчению и в то же время зыбкому. И состояние было такое, словно кто-то нашептывал на ухо: «Дыши, дыши! Перед смертью все равно не надышишься».
Выругавшись, отчего Агдам поднял на своего хозяина полный недоумения взгляд, Вячеслав Иванович заставил себя успокоиться и, когда почувствовал, что уже в состоянии здраво размышлять и думать, чтобы проанализировать всю эту чертовщину со следами непрошенного гостя, буквально обшарил глазами свое зимовье, в котором могли уместиться только грубо сколоченный стол из оструганных досок, табуретка подле небольшого оконца, выходящего на ручей, нары с брошенным на них спальным мешком, из которого выглядывал уголок подушки, да небольшая печурка, добротно сваренная умельцами из Пятигорья. Да еще небольшой самодельный шкафчик, намертво приколоченный к стене, в котором хранились не только крупы с сахаром и солью, но и более чем скромная посуда, без которой не обойтись в тайге охотнику.
И нигде, ни в одном месте, ни малейшего намека на то, что в избушке побывал гость. Возможно даже, что не один. В одиночку в буреломной тайге не очень-то далеко уйдешь.
И то, что на зимовье не осталось даже намека на «посетителей», тоже наводило на определенные выводы и особой радости не прибавляло.
«Пришлый», как мысленно называл теперь незваного гостя Грязнов, оставил все-таки четкий отпечаток своего сапога в прибрежном мшанике, видимо, оступившись на осклизлом валуне, когда ходил за водой к ручью, но при этом ухитрился не оставить в избушке ни единого следа или хотя бы малейшего намека на свое гостевание в зимовье. В тайге нормальные люди так себя не ведут. Ну а если у Пришлого были серьезные основания скрывать свое появление на зимовье…
Подумав об этом, Вячеслав Иванович вновь невольно выругался. Он ненавидел сейчас себя уже не за то, что практически бессилен перед черным зрачком нацеленного в него ствола карабина, а за то, что, подобно страусу, пытался спрятаться от грозившей ему опасности.
И какое, к черту, «непонятное появление», накалял он сам себя?
После телефонного звонка, когда ему пригрозили откровенной расправой, сказав, чтобы перестал генеральскую задницу рвать из-за кедровников и не мешал людям дело делать, ему надо было ожидать всего что угодно, вплоть до пули в затылок. И то, что его решились в конце концов приструнить, а может, и просто убрать с дороги неугодного охотоведа, – об этом ему следовало бы подумать пораньше, а не ждать у моря хорошей погоды. Чудес на свете не бывает, а ежели и случаются где, то только с другими людьми. И это он должен был знать, как бывший мент.
Видимо почувствовав излишнюю нервозность своего хозяина, заскулил пристроившийся у ног Агдам. И этот негромкий скулеж, но главное – преданные собачьи глаза, в которых светилось почти человеческое недоумение, сделали то, чего до этого не мог с собой сделать Грязнов. Он вдруг совершенно успокоился, потрепал по холке Агдама и смог проанализировать создавшуюся ситуацию.
Правда, непонятным оставалось одно.
Отчего еще он пока жив и почему вдруг его отпустили с ручья, если на него действительно была устроена охота?
Следуя логике, вывод напрашивался один.
Каким-то образом прознав о том, что он собирается навестить свое зимовье и привести его после зимы в должный порядок, Пришлого, а может быть, и не его одного, забросили на этот ручей, где «охотники за скальпами» и должны были поджидать свою жертву. Однако он задержался в Пятигорье, и заброшенный в таежные дебри «десант» вынужден был убраться отсюда, так и не дождавшись его.
И никогда бы он не узнал об этом, если бы не тот след резинового сапога у ручья, случайно оставленный Пришлым.
Этот вариант был бы самым приемлемым для Грязнова. По крайней мере в него хотелось верить.
Правда, был еще один, который нельзя было сбрасывать со счетов. Прибыв в какой-то день на зимовье, Пришлый убрался отсюда в тайгу, чтобы не наследить. И спокойно ждет его сейчас где-нибудь неподалеку от избушки, уютно устроившись в схроне с карабином в руках.
Однако и в том и в другом случае не давал покоя вопрос, который занозой засел в его голове.
Кто?! Кто из конторских служащих, которые знали о том, что Грязнов собирается в ближайшие дни навестить свое зимовье, мог продать его за тридцать сребреников.
И когда стал перебирать в памяти «конторских», то насчитал не менее дюжины коренных пятигорцев, которые держали зуб на главного охотоведа хозяйства. И та перспектива, что его могли назначить генеральным директором зверопромхоза, лишала сна не только конторских, но и многих промысловиков.
Придя к столь неуспокоительному выводу, Вячеслав Иванович горько усмехнулся. Нет, его не подставили, его сдали со всеми потрохами, и ему в этот раз просто повезло по жизни, что он вынужден был задержаться в Пятигорье, а не уйти сразу же в тайгу, как и намечал.
Так кто же его все-таки сдал?
Грязнов прекрасно понимал, что на первый вопрос ему ответа не получить, по крайней мере в ближайшее время, а вот что касается второго вопроса…
Впрочем и здесь он не очень-то надеялся на то, что сможет выйти на твердый ответ.
Если не считать потомственных охотников, деды и прадеды которых рубили первые избы в Пятигорье, то народ в поселке живет самый разный. Кроме того, довольно много пришлых, осевших здесь в девяностые годы, когда в городах рушилась промышленность, и поручиться за этих людей – значило быть полнейшим идиотом, который видит свет только в розовых тонах.
И еще один фактор, который также нельзя было сбрасывать со счетов.
Что ни говори, но хоть и уважали бывшего генерала в хозяйстве, однако были и такие, кто поимел на него зуб и только подыскивал случая, чтобы поквитаться с ним «по-свойски». Не в пример своему предшественнику, Грязнов изучил по карте богатые зверем и дичью места, на которых паслись в свое время боровские браконьеры, и за дело свое взялся довольно круто. Штрафанул на крупную сумму несколько человек, решивших проверить нового охотоведа «на вшивость», отчего и поимел как в самом Пятигорье, так и в Боровске не только надежных друзей, но и заклятых врагов.
Думая обо всем этом, Вячеслав Иванович потянулся рукой за двустволкой, что висела на вколоченном в бревно гвозде. Переломил «тулку» надвое и, порывшись в рюкзаке, выудил оттуда два патрона, заряженных жаканами, загнал их в стволы.
Теперь вроде бы можно было поговорить с тем, кто умудрился оставить отпечаток сапога на влажном мшанике.
Перед тем как выйти на улицу, подумал было, не оставить ли Агдама в избушке, но уж слишком велик был риск самому нарваться на пулю, и он кивнул собаке, чтобы шла за ним. Преданно смотревший на него Агдам уперся лапами в дверь, радостным лаем напоминая всем и вся, кто здесь настоящий хозяин.
– Тихо, тихо, Агдам, – проворчал Грязнов, набрасывая дверной крючок и прикидывая на глаз, с какого места лучше всего начать обход «подковы» по периметру.
Расчет был прост. Если Пришлый действительно забрался в эту таежную глухомань по его душу, а в этом Вячеслав Иванович уже не сомневался, то он должен был подстерегать его не в самой избушке, куда охотовед мог завалиться в паре с кем-нибудь из промысловиков-соседей, а уже в самой тайге, возможно даже, на кромке поляны, заросшей густым березняком и оттого практически непроходимой. И если он еще поджидает его в своем схроне, то пущенный вперед Агдам обязательно вспугнет его.
