наблюдая, как брызги горячего напитка разлетаются по кухне.– Конечно, нет! Раз Лерой так хочет, то я обязательно присмотрюсь к Павлу! Да и вообще, можешь готовиться к свадьбе!
Забываю о правилах приличия и пулей вылетаю из кухни. Мне всё равно, что отец ещё не договорил.
– Арина! – доносится в спину его рык, но мне наплевать!
Как же в эту минуту я ненавижу Амирова! Негодяй! Подонок! Пока я лью слёзы, надеясь, что он вспомнит обо мне, этот урод ищет варианты, кому бы меня сбагрить.
Моя злость на Амирова приобретает невероятные масштабы, а желание расцарапать его милую мордашку разрывает на части.
Пересекаю гостиную и несусь к лестнице. Запереться в комнате на ближайшие дни – моя цель! Я не хочу видеть отца, не собираюсь ужинать ни с каким Павлом и даже слышать не хочу о Лерое.
Лерой...
Его мощная фигура вырастает передо мной совершенно внезапно, тормозя меня в двух шагах от лестницы – в метре от спасения. Как же сильно отцу удалось взвинтить меня, что я сразу не заметила его присутствия в доме!
До боли знакомый аромат кедра и лайма ударяет в голову. Ласковые карие глаза сладкого медового оттенка пронзают своей теплотой. Амиров смотрит на меня как ни в чём не бывало и улыбается! Этот сукин сын просто улыбается мне в лицо! Ненавижу его! Ненавижу!
– Привет, мелкая! – Он протягивает ладонь и шутливо треплет меня по голове. – Не в духе?
– Что ты сказал?! – медленно проговариваю каждое слово, поражаясь беспросветной наглости Амирова. – Руки от меня свои убрал! Быстро!
– Эй, потише, девочка. – Лерой поднимает ладони в примирительном жесте и делает шаг назад, продолжая улыбаться во все свои тридцать два зуба. – Какие на сегодня планы? Пробежка? Йога?
Мотаю головой, не понимая, как можно быть такой сволочью, а потом вспоминаю совет Поли играть по его правилам. Что ж, Амиров, клин клином вышибают!
– Йога отменяется, Лерой. Мы едем в магазин нижнего белья. У меня сегодня вечером свидание!
Глава 13. Ревность
Лерой
Просыпаюсь от дикой головной боли и мерзкого дребезжания мобильного где-то поблизости. Значит, жив. Врач обманул. И отчего-то я этому рад.
В окна нещадно барабанит дождь. Кажется, ещё немного, и от этого невыносимого грохота просто свихнусь. С каждым новым ударом капель о стекло в висках давит всё сильнее.
Открываю глаза, но серый приглушенный свет, едва проникающий в спальню сквозь плотные шторы, заставляет зажмуриться. Чёрт! Какого лешего я вчера так напился?!
Даю себе несколько минут, а потом через силу возвращаюсь в реальность. За окном хоть и пасмурно, но уже достаточно светло, а значит, есть вероятность, что я проспал на службу к Кшинскому. По привычке тянусь за мобильным к прикроватной тумбочке, но нащупать его не могу. Ещё бы! Дай Бог, смартфон вообще остался жив после вчерашнего... Хотя он до сих пор где-то вибрирует поблизости. Значит, живой! Побитый, всеми забытый и потерянный, но живой! Как и я.
Знаю, что нужно ответить, а потому встаю, невольно наблюдая последствия своего сумасшествия: спал на голом матрасе, из шкафа выкинул на пол все вещи, в ванной... Вот же чёрт! Зеркало! Клянусь сам себе, что больше не пью, и лезу под кровать, где упорно сигналит телефон.
– Да... – Мой голос звучит глухо и безжизненно. Я даже не взглянул, кто стал виновником моего пробуждения.
– Лерой! – орёт в трубку Горский, явно переживающий за меня после вчерашнего.
Вчерашнее... Мои воспоминания обрываются на моменте летящей в стену пустой бутылки из-под коньяка. Что дальше? Как я оказался в кровати и почему лежал в ней совершенно голый, не помню. Лучше бы я забыл причину своего срыва... Но хрен мне, а не амнезия! Вчерашнее «Горько!» до сих пор набатом стучит в голове...
– Господи, Амиров, какого рожна ты не подходил к телефону?! Смерти моей хочешь?! – надрывается Коля, не понимая, как невыносимо больно его голос разрывает мою многострадальную голову.
– Я был пьян, – отвечаю честно, продолжая окидывать взглядом устроенный мною хаос.
– Идиот! – вздыхает Горский. – Тебе же нельзя пить!
– Я справлюсь, – бормочу в ответ и плетусь в гостиную, от разрушенного вида которой у меня опускаются руки. – Она счастлива?
– Лерой! – взрывается Коля. – Да когда же ты уже поймёшь, что не сошёлся клином белый свет на моей дочери?! Когда сам начнёшь жить?! Когда?!
– Ну, сейчас дом восстановлю и попробую...
– Пробовал уже!– прерывает друг. – Хочешь совет?
– Не особо, – потираю виски, ногой расчищая осколки битой посуды.– Но тебя же не заткнуть.
– Вот именно! – рычит Горский. – Возьми выходной. Смотайся до сестры. Остынь!
– У меня обязательства перед Кшинским, – бормочу под нос, хотя понимаю, что Горский даёт дельный совет. Начни я сейчас собирать осколки – напьюсь снова: слишком многое в этом доме напоминает о Ксюше. Да и к Кшинскому в таком виде лучше не являться: эта мелкая пигалица опять начнёт таскать по всему городу, а я чертовски устал. Прерываю сердитое ворчание друга и соглашаюсь: – Да, наверно, ты прав. Съезжу.
Возвращаюсь в спальню и кидаю самое необходимое в сумку. В этом бедламе не могу отыскать нужные вещи и забиваю на них. Наспех одевшись, вылетаю на улицу и прыгаю за руль.
«Потом! Всё остальное – потом!»
Кшинского набираю на полпути к Москве: знаю, что будет недоволен, но не оставляю себе шанса передумать. На удивление, Петя с лёгкостью отпускает меня, даже не вникая в причины. Отлично! Два дня тишины! Сорок восемь часов в окружении единственных в этом мире близких и родных мне людей.
Ритка крепко обнимает меня и шепчет, как скучала, как рада видеть меня, и я чувствую, что кошки на душе скребут всё меньше. В коттедже Алцыбеевых ничего не напоминает о Ксюше, а маленькая Ульяна
