— Но кто тогда создал этот мир? И нас в нем поселил?
Кинг медленно опустил голову.
— Вы требуете ответа на вопрос, который выше моего понимания.
— Да, вы правы, — сказала Джозиана, — вопросы веры лучше оставить тем, кто разбирается в них больше, чем мы. В конце концов, не так важно во что верить, гораздо важнее оставаться самим собой.
Джозиана присела у спины Сэлвора, сняла с нее мокрую ткань, перевернула ее и положила обратно, что заставило Кинга вновь заскрежетать зубами.
Поднявшись, девушка взяла фонарь и услышала голос Кинга, мягкий и ласковый, так не вязавшийся с его смелой грубоватой натурой.
— Вы уже уходите?
— К сожалению, Сэлвор. Сейчас уже полночь и я не хочу, чтобы кто-то узнал, где я бываю.
— Вы правы, Джозиана. Ваш отец — сама жестокость и тем удивительнее, что у него есть вы — очарование и добродетель этого мира.
— Не думала, что вы умеете льстить, — с улыбкой укорила девушка ирландца.
Кинг тоже скривил разбитые губы в подобие улыбки.
— Еще не научился, миледи.
— Охотно верю.
— Будьте осторожны!
— Хорошо. В корзинке фрукты и хлеб.
— Благодарю вас!
— Постарайтесь уснуть. Спокойной ночи!
— Приятного вам сна!
Скрипнула потайная дверь, и фигура прекрасной англичанки, мелькнув в проеме, исчезла.
Кинг глубоко вздохнул и придвинул к себе корзинку. Голод дал о себе знать и неудивительно, что плоды и хлеб
Сэлвор уничтожил со всей возможной скоростью, на которую были способны его челюсти, выплевывая лишь то, что не мог переварить человеческий желудок.
Опустошив корзинку, он взял початую бутылку, и в темноте послышалось громкое бульканье, свидетельствовавшее о том, что жидкость переходит из сосуда искусственного в сосуд естественный. Выпив все вино, ирландец старательно вымазал бутылку и зашвырнул ее в темноту подвала так далеко, насколько позволяла ему израненная спина.
На сытый желудок сон приходит быстрее, и Кинг, поудобнее устроившись, смежил веки.
Утром Джозиана вышла к столу, как обычно, подшучивая над тропической погодой, островом, со смехом и улыбками. Она выглядела такой, как привык видеть ее отец, который облегченно вздохнул — проклятый раб вылетел у нее из головы, но ошибался. За завтраком Джозиана принялась вновь настаивать на освобождении ирландца, утверждая, что так необходимо поступить во имя справедливости. Губернатор, для которого счастье дочери было превыше всего, после недолгих возражений согласился, оговорив, правда, при этом, что еще одни сутки благотворно подействуют на строптивый нрав раба, и тут же приказал отнести в подвал порцию воды и пищи. Удовлетворившись этим, Джозиана уверила отца в своем дальнейшем послушании к великой радости последнего.
Ночью Джозиана навестила Кинга, принеся не только вино и хлеб с плодами, но и известие о скором освобождении ирландца. В свою очередь Сэлвор сказал, что его самочувствие значительно улучшилось, его здоровью можно было позавидовать.
— Напрасно все это, — неожиданно произнесла девушка.
— Что? — не понял Кинг. — О чем вы?
— Раб — пес, его бьют и он лижет хозяину пятки. А вы не собака, Сэлвор, а волк. Избивая волка можно принудить его к покорности лишь на время, но не навсегда — легче убить этого зверя.
— Вы сумели это понять, в отличие от вашего отца!
— Я никогда не любила его, наверное, это неправильно, но у нас с ним слишком разные взгляды. А брат — несколько другой, у него в характере нечто среднее между мамой и отцом.
На некоторое время собеседники замолчали, и в наступившей тишине было слышно, как с потолка срывались капли ледяной воды, падая вниз.
— Джозиана, — тихо произнес Кинг, — вчера вы сказали, что я благороден!
— Я не забываю своих слов.
— Но ведь я простой моряк с темным прошлым!
Джозиана слегка удивилась непонятливости ирландца.
— Я имела в виду благородство не рода, а души, потому что считала ее важнее «голубой крови».
Кинг удивленно смотрел на девушку: это говорит дочь губернатора, дворянка!
Видя сильное недоумение ирландца, Джозиана поспешила сказать следующее:
— Я думаю, что благородство заключается в самом человеке, а не в его происхождении. Ведь передавая «голубую кровь», нельзя также передать и доброту душу, мужество, верность.
— К чему высокие слова!
— Иногда только ими и можно выразить свои мысли, поэтому не надо стесняться их. Вы рискнули жизнью, чтобы спасти от побоев несчастную женщину, вы — мужественный человек.
Против такого утверждения у Кинга не нашлось доводов. Приложив заметные усилия, он поднялся на колени, улыбнулся и сказал:
— Это уже второй раз сегодня.
— Я рада, что вы поправляетесь, — произнесла Джозиана и поднялась с колен. — Мне пора, Сэлвор, извините.
Джозиана взяла фонарь, но осталась стоять на месте.
Кинг по опыту знал, что в такие минуты лучше ни о чем не спрашивать, если сочтет нужным, то будет говорить сама.
Глядя вниз, девушка произнесла:
— Сэлвор, мне почему-то, — я и сама не могу сказать почему, — не хочется, чтобы вы покинули остров, но вы все равно попытаетесь сделать это, ведь так?
— Значит, лучше будет, если я сгнию здесь?
— Нет, — быстро ответила Джозиана, — здесь вы не сможете долго оставаться, я это понимаю, но в то же время хочу видеть вас рядом.
Пока Джозиана так говорила, она старалась не смотреть ирландцу в глаза, но когда девушка закончила, Кинг сам уставился в землю. Джозиана улыбнулась.
— К сожалению, Сэлвор, это невозможно. А теперь я должна спешить, а вы ложитесь, ведь это очень больно, когда приходится вставать.
— Да, миледи, — сказал Кинг, — это очень больно, но необходимо, если хочется жить.
Было около десяти часов утра, когда Кинг услышал скрип двери и знакомую ругань надсмотрщиков. Лязгнул замок, противно запела решетка, открывая вход, и грязь зачавкала под ногами вошедших. Кинг ощутил упавший на него свет фонаря, поднял голову и увидел злобное лицо надсмотрщика.
— Жив, собака!
Две пары черных рук подхватили раба и выволокли его наверх. Тут, к удивлению ирландца, негры сорвали с него последнюю одежду.
— Эй, ребята, — пересиливая боль, произнес Кинг, — вы что, хотите проверить мой отросток?
Даже в самые трудные минуты своей жизни, Сэлвор старался не терять чувства юмора, но за эту шутку он немедленно получил сильный удар в живот.
— Заткнись, шелудивый пес! — злобно прошипел англичанин. — Была бы моя воля, я проверил бы какая у тебя кровь.
Негры надели на Кинга чистые штаны и рубашку и вывели его к дому губернатора.
