Питер не думал, что Джозиана сумеет отвести наказание, но смягчить его она могла. Стэрдж строил расчет на отцовской любви и лояльности дочери губернатора к осужденным.
«Только бы успела!» — подумал врач, бросив вслед всаднице взгляд, полный надежды и тревоги, и поспешил к Элин.
В тот момент, когда Джозиана подъезжала к месту ремонта фрегата, во дворе губернаторского дома происходила следующая сцена.
Когда старший надсмотрщик доложил его высокопревосходительству о том, то произошло в порту, Эдвард Стейз пришел в неописуемую ярость. Стычки между рабами и колонистами не были редкостью на островах. Губернатор не обращал на это никакого внимания, надсмотрщики сами вершили суд и расправу, а затем докладывали губернатору и тот вполуха выслушивал сообщение — в конце концов, виноватыми всегда оказывались рабы, даже если и были правыми.
Но этот случай был особым. Никогда еще рабы не доводили дело до такого конца, да еще с матросом флота его величества! К тому же это сообщение пришло во время беседы губернатора с капитаном фрегата, и губернатор решил не медлить с разбором.
Этот странный и, на первый взгляд, необъяснимый взрыв служебного рвения можно было легко понять, если учесть отдаленность островов. Губернатору надоело прозябать в безвестности на этих богом забытых землях. Нет, он не желал возвращаться в Старый Свет — в Англии он ничего не смог бы добиться, это губернатор отлично понимал. Но новая колония, гораздо бóльшая, нежели эта — это было бы как раз то, что нужно. Отсюда весь рог изобилия, который осыпал своими благами английских моряков: отменный уход за ранеными, обильная и хорошая пища, особое внимание к офицерам, бесперебойная и своевременная поставка всего необходимого для ремонта, прекрасные помещения на берегу для рядового состава. Все это должно было, по расчетам Эдварда Стейза, оказать должное впечатление на капитана Чарникса который, по прибытии в Англию, конечно, не забудет упомянуть тот прием, который был ему оказан на Багамских островах.
Быстрая и жестокая расправа — вот что, по мнению губернатора, могло изгладить неприятное впечатление об этом инциденте. Именно с этой целью он появился во дворе. В расстегнутом камзоле, с позеленевшим от злости лицом, вращая налившимися кровью глазами, его превосходительство, сопровождаемый капитаном, подошел к повозке, с которой его раболепствующие подчиненные только что сняли Сэлвора.
Почтительно и быстро расступились они, давая возможность губернатору пройти к повозке, к колесу которой был спиной прислонен сидевший на земле ирландец. Едва удостоив последнего взглядом, Стэйз рявкнул:
— Ты что натворил, мразь?
Кинг медленно повернул голову в ту сторону, откуда донесся этот рев, и с трудом разжал губы. Между рабом и губернатором произошел короткий, но интересный диалог.
— Не маленький, сам знаешь.
— Не тыкать, скотина!
— Выкать не научили.
— Я тебя заставлю делать не только это, тварь!
— Это вы умеете, ваше превосходительство.
— А-а! Трусишь, собака! Значит, уважаешь, грязь!
— Ага. Как паршивую овцу.
Следующей реплики со стороны губернатора не последовало, но огромный мясистый кулак его превосходительства заставил ирландца замолчать, выбив изо рта кровь. От новых ударов Кинг свалился на землю и, вновь потеряв сознание, остался лежать в пыли.
— Воды!
Повторять не пришлось. Негр, стоявший поблизости, схватил ведро и через пару минут уже плескал на лицо ирландца холодную воду. Стейз, тяжело дыша, вытирая потное, красное от переполнявшей его злости лицо, неотрывно смотрел на лежавшего в пыли двора ирландца. Едва на его лице появились слабые признаки жизни, губернатор тут же заметил и, злобно усмехаясь, медленно произнес:
— Жив, собака, от меня просто так не уйдешь, хе-хе! Проси прощения, змееныш, или прежде чем уйти на тот свет, ты не раз пожалеешь, что родился на этот свет.
Губы, на которых лежал толстый слой пыли и запекалась кровь, разжались и произнесли так тихо, что Стейз еле расслышал:
— Простите.
Самодовольный губернатор повернулся к капитану.
— Ну, как?
Чарникс состроил недовольную мину.
— И это — все?
— О нет! — живо ответил Стейз. — Это искупление за оскорбление, нанесенное мне, за драку он ответит почище. Я не допущу, чтобы на моем острове вшивые католики оскорбляли благородных моряков его величества!
Пока они так говорили, Кинг попытался сесть, но сумел лишь перевернуться на живот — мешали связанные руки.
Негр, поливавший ирландца водой, помог Сэлвору, усадив его в прежнее положение. Кинг уже достаточно соображал и прекрасно знал, что говорил.
— Простите, господин губернатор, вы не собака.
— Я вижу, ты исправляешься, — довольно отметил
Стейз, но Кинг только скривил губы в подобии усмешки.
— Ублюдок ты поганый!
Кинг был не из тех, кто цепляется за последние мгновения жизни и согласен на все, только бы продолжить свое существование на земле. Он понимал, что его конец близок, губернатор не простит ему избиения матроса. Но в последние минуты своей жизни, он хотел быть достойным имени, данном ему при рождении.
Словно желая испытать ирландца, смерть никак не хотела принимать Кинга в свои объятия. Удары Стейза вновь бросили Сэлвора в темноту бесчувствия. Губернатор так быстро работал ногами, что невольные зрители были немало удивлены. Но ярость, захлестнувшая его, непривычная быстрота движений и зной яркого тропического солнца заставили Стэйза запыхаться, и он, тяжело дыша, отошел в сторону, отирая пот, струившийся по лицу, и приказал вновь отлить водой раба.
На капитана Чарникса эта сцена произвела впечатление, обратное тому, которое желал произвести Стейз. Подойдя к Эдварду, офицер сказал:
— И это все наказание? Позволю себе заметить, что это довольно примитивный способ внушать этим скотам уважение к британскому флагу.
— О, не беспокойтесь, сэр, это лишь цветочки, — заверил губернатор капитана. — На «кресло!»
Позади губернаторского дома находился рабочий двор, именовавшийся «черным». Здесь находились хозяйственные постройки, где рабы и слуги выполняли различные работы, обслуживая дом губернатора. В центре двора находился невысокий деревянный помост в виде квадрата, а посреди него, на высоте полуметра от земли, стоял другой квадрат — каменный, каждая сторона которого имела четыре метра в длину. На этом помосте стояли колодки: две горизонтальные доски с отверстиями для рук и ног, одна из которых была вделана в помост, а другая двигалась в двух вертикальных стойках.
