Однако Джордж Шелборн совсем не был уверен, стоит ли ему пить за вигов, которые, как он не без основания указал, прислуживают Наполеону. И все же, из чистой вежливости пробормотав невнятное согласие, он отхлебнул из бокала. Всю оставшуюся часть тщательно продуманной речи Хоуп обратил к Мэри, во взгляде которой некоторая настороженность смешивалась с мечтательностью.
— Свобода — это главное для любого свободного и истинного существа, — изрек он. — Мы должны прожить свои земные жизни в повиновении Господу нашему, но также в служении тем великим возможностям, которые Он нам дарует. Нельзя сковывать себя предрассудками, связанными с социальным положением, богатством или образованием, все это — устои, созданные людьми. Но надо неустанно стремиться совершенствовать себя и добиваться чего-то в жизни, ибо именно в этом слава Его и величие, и сердца наши чувствуют это. Прожив долгую жизнь, много раз спасаясь от смерти, пережив множество драм, которые едва не стали трагедиями, одно лишь могу сказать с полной уверенностью: главное для меня теперь — это свобода выбора. Впрочем, как и вся моя жизнь в целом, которую Господь даровал мне. И я хочу прожить ее согласно моим собственным воззрениям, Мэри, и коль на то будет воля Божья, делать то, что более всего желал бы в этой жизни, до самой смерти моей.
Страстность, с какой сия речь была произнесена, окончательно покорила слушателей. Джордж повернулся к Кэтрин, поцеловал ее руки и, казалось, готов был не спускать с нее взгляда весь остаток вечера, если не всю оставшуюся жизнь. Мэри слегка склонила голову, и Хоуп отвернулся от нее, мелкими глотками потягивая кларет, больше ничего он сделать не мог.
Тишина царила две или три минуты, и нарушила ее миссис Робинсон, которая вошла с новыми свечами, с усердием гостеприимной хозяйки предложив выпить еще немного портвейна.
— Песню! — воскликнул Джордж, который не желал, чтобы такой чудесный вечер заканчивался подобным образом. — Кто подарит нам песню?
Хоуп с радостью воспользовался приглашением, стремясь развеять те чары, которые навел на всех своей пламенной речью. Он вдруг ощутил, что его поведение могло привести к совершенно непредсказуемым последствиям, и потому он поспешно вызвался спеть.
— «Жалобы холостяка», — объявил он.
Миссис Робинсон позвала Энни: Джозеф отправился в Кокермаут с большим уловом озерной форели и должен был заночевать у своей сестры. Будь он дома, он вряд ли одобрил бы равноправное участие Мэри в необычной вечеринке.
Хоуп неожиданно оказался обладателем вполне приятного баритона, к тому же весьма музыкальным, однако слова звучали с явственным ирландским акцентом:
Холостяцкая жизнь безотрадна:Нет жены, что развеет кручину,И печали, и скорбь беспощадноУвлекают беднягу в пучину.
Он влачит свою жизнь одинокоБез друзей и без шуток сердечных,И удел, предначертанный роком, —Находиться в скитаниях вечных.
Бог отринет свой взор от страдальца,Небеса не даруют услады,И иссохшие губы скитальцаПоцелуй не получат в награду.
Узы дружбы навеки попрал он,Его мир безнадежен и мрачен,И какую б стезю ни избрал он,Его выбор всегда неудачен.
Стон молитвенный с уст не сорветсяЗа того, кто душою страдает,Сердце милой от ласк не забьется —Одинокий любви не познает.
И никто не пойдет по дороге,Скорбный путь орошая слезами,Провожая унылые дрогиОслепленными болью глазами.
Наградой ему были аплодисменты и шутливые выражения сочувствия, затем продолжил Джордж:
Мне помнится, один поэт сказал, что мир — подмосткиИ все, что в жизни мы творим, — театра отголоски.Но мнится мне: поэт не прав, мир — лишь мотив певучий,И всякий тщится, как струна, достичь своих созвучий.Весь мир — аккорд, его мотив звучит, не умолкает,И каждый струнный голосок себя в него вплетает.
Пока Джордж переводил дух, попивая непривычный для него спиртной напиток, Кэтрин и Мэри дуэтом исполнили песню «Жалобы влюбленного». Миссис Робинсон пропела трогательную балладу о смерти пары влюбленных в Скафельде; Энни тоже затянула горестную песнь, но сию же секунду смутилась и убежала прочь под пронзительное мяуканье Дэмсон: «Не-ет, не-ет». Весьма успешно подтвердив свою славу трезвенника, Джордж завершил поэтический вечер, зачитав наизусть стихотворение «Застенчивый поклонник». По его словам, этот поэтический шедевр был написан «величайшим поэтом Камберленда и Вестморленда, человеком, который живет среди нас сегодня, нашим собственным Робертом Бернсом — Робертом Андерсоном из Карлайла…».
Часом позже Джон Август уже гулял по берегу между Берт-несским лесом и озером. Он отправился подышать свежим воздухом, в то время как Мэри вернулась к своим хозяйственным обязанностям. Душевный порыв заставил зайти его гораздо дальше, нежели он намеревался. И теперь, гуляя по линии прибоя и слегка успокоившись, он размышлял над своим поведением и пришел к выводу, что поддался эмоциям и теперь принужден будет каким-то образом разрешить те трудности, которые возникли в их с Мэри отношениях.
Нисколько не сомневаясь в собственных чувствах, Хоуп прекрасно осознавал, что предметом его любви — совершенно бескорыстной и чистой, насколько это позволял его характер и прошлое, — могла быть только Мэри. Именно эта скромная, провинциальная девушка стала тем неотъемлемым компонентом некоей волшебной алхимической реакции, которая даровала ему свободу и обещала благоденствие и покой в маленьком, укромном уголке. Именно Мэри, столь же одинокая, как и он сам — Хоуп прекрасно это чувствовал, — могла бы стать для него близкой, впрочем, как и он для нее. Он прекрасно осознавал, сколь неистово и горько чувство разочарования в Мэри. Ее природная чувственность оставалась под спудом, к тому же она страстно желала вырваться из тисков привычной жизни, из той ловушки, которую уготовила ей судьба, оказаться далеко за пределами этого края, дабы не страдать и не играть навязанную ей от рождения ненавистную роль. И в той жизни, которую он намеревался избрать для себя в ближайшем будущем — простую и естественную жизнь на природе — и которой он отдался бы со всей страстью и удовольствием, Мэри стала бы самым очевидным и естественным выбором.
Тогда почему же он медлит? Казалось, он совершенно не был привязан к тому образу жизни, который вел теперь. Он мог уехать куда угодно. Он мог сбежать от Ньютона.
Время от времени Хоуп останавливался, внимательно вслушиваясь в неутомимый плеск воды и шелест легкого ветерка в кронах деревьев. Иногда до него долетали шорохи и звуки леса. Полковник никогда бы не смог отчетливо определить их, однако они помогали увериться в одиночестве, в котором он сейчас нуждался более всего. Ему и в голову не могло прийти, что все это время всего в десятке ярдов от него крадется Китти. Зная, что именно он оказался предметом тревог и волнений ее юной подруги, старая женщина тенью следовала за ним, точно совесть.
Прилив чувств, заставивший Хоупа отправиться на эту ночную прогулку в лес и подстегивавший его принять скорое решение, наконец принял вполне отчетливые формы. Однако эта внезапная отчетливость и простота вовсе не понравилась полковнику.
«Ты должен оставить ее в покое, — сказал он самому себе. — Ты ничего не сможешь ей дать, кроме несчастий и страданий. Беги из этого края! Это будет лучшее, что ты можешь сделать для нее. Ты должен уехать отсюда завтра же — и не назад, к Ньютону с его прежними планами на будущее, а куда-нибудь еще, подальше отсюда — прочь, в Америку, без пенса в кармане, разве это имеет какое-нибудь значение? Другие поступают именно так. Но ты должен оставить эту женщину в покое».
Однако, еще целый час гуляя по берегу озера, Хоуп словно проверял собственную решимость следовать тому пути, который внезапно открылся перед ним. Он в точности знал, что совершенно прав. И более того, полковник чувствовал, что душа его еще не безнадежно погрязла в грехах. Господь предоставил ему возможность идти праведным путем, и следовало воспользоваться этим малым шансом. Он еще сможет найти в жизни свою, лучшую дорогу, однако доведись ему поддаться искушению и ступить на путь греха, путь широкий и легкий, и в конце этого пути его ждет ад.
Возвращался Хоуп прямиком через теплые, залитые лунным светом луга, лишь ненадолго остановившись перед гостиницей. Все его размышления на обратном пути только укрепили решимость покинуть Мэри. Это праведное благодеяние согревало его душу, как хороший глоток бренди согревает тело в промозглую погоду.
