В итоге подъём случился аж через пять часов, когда очнулась женщина. Она резко дёрнулась, пытаясь сесть, но трибун машинально придавил её за плечо, фиксируя в изначальном положении. Через мгновение он сам окончательно проснулся и разжал руку.
— Не суетись, — поморщился абсолют, заметив, как заметалась, стремительно заливаясь краской, его спутница. Всё, что она подумала, было написано на лице крупными буквами, причём на нескольких языках сразу. — Это было какое-то психогенное воздействие. Сейчас мы покинули опасную зону, так что всё в порядке. Пей, надо идти, — сын Тора протянул женщине шлем с водой и легко поднялся на ноги.
— Спасибо, — пробурчала она, старательно отводя взгляд, и приняла «посуду» из рук спутника. Правда, сначала она от неожиданности чуть её не уронила; титанидовый шлем весил порядка семи килограммов, и это оказалось для гостьи из прошлого сюрпризом. Но справилась, и с немного ошарашенным видом напилась воды, неловко придерживая ёмкость обеими руками. Вернула вещь хозяину, и, внимательно оглядевшись, направилась совсем не в ту сторону, куда им было надо.
— Куда? — недовольно рявкнул Ульвар. Женщина от неожиданности слегка присела, затравленно оглянулась.
— Мне… э-э-э… в кустики надо, — замявшись, призналась она. Трибун Наказатель смерил её тяжелым немигающим взглядом, от которого Ольга испуганно замерла, готовая вот-вот припустить бегом в лес.
Это оказалось очень большим искушением: припугнуть её ещё, и тем самым спровоцировать всё-таки на этот глупый поступок. То есть, окончательно избавиться от большей части своих проблем. И, пожалуй, ещё прошлым утром Ульвар именно так бы и поступил. Но сейчас пришлось наступить на горло голосу разума и подчиниться зову долга.
— Делай свои дела здесь, — поморщившись, велел он и отвернулся.
Некоторое время Ольга неподвижно стояла, то ли пытаясь осознать, что всё ещё жива, то ли заставляя себя смириться с неизбежным. Наконец, тишина сменилась торопливым шуршанием.
— А почему мне больше не жарко? — спросила она, чтобы заглушить самые предательские звуки.
— Я починил терморегуляцию в скафандре, — с недовольством ответил мужчина.
— Спасибо, — вздохнула гостья из прошлого, выпрямляясь и торопливо одеваясь.
В этот момент женщина ненавидела свою одежду ещё сильнее, чем раньше. Никогда она не любила комбинезоны вот именно из-за этого недостатка конструкции, не рассчитанной на женскую физиологию. Чтобы просто сходить в туалет, нужно было и скафандр, и наряд под ним практически снять, обнажившись выше колен. А тут ещё всё это надо было делать рядом с мужчиной! Он, конечно, неожиданно проявил тактичность и повернулся спиной, но после произошедшего на той злополучной поляне она стеснялась просто находиться с ним рядом, а уж в такой неловкой позе!
Нет, она запоздало сообразила, что была неправа в своём желании забиться в самый густой и раскидистый куст, и была благодарна, что от опрометчивого поступка её удержали. Кто знает, что могло жить в том кусту, и что могло прийти туда, привлечённое шумом? Но легче от этого не делалось.
По смыслу догадавшись, что за «психогенное воздействие» имел в виду Ульвар, Ольга, в отличие от мужчины, так просто успокоиться не смогла. Если сын Тора для себя совершенно однозначно определил причины собственных поступков и дальнейшую линию поведения, выкинув происшествие из головы, то гостья из прошлого так просто разобраться в своих эмоциях и желаниях не могла. И хоть та сумасшедшая жажда, что накрыла её возле злополучного озера, действительно схлынула вместе с перешедшим в тревожный сон обмороком, взять себя в руки никак не получалось.
Сложно сказать, в чём была причина подобной несправедливости. Может быть, Ольге просто не хватало воли окончательно перебороть странное наваждение. Может быть, дело было в обыкновенном возрасте и жизненном опыте, и сын Тора, в отличие от своей спутницы, уже давным-давно разучился совершать необдуманные поступки и волноваться по пустякам. Может быть, в разнице характеров: уверенный в себе местами до непробиваемой самоуверенности чёрный трибун просто не мог допустить каких-то сомнений, а вечно пытающаяся поступать правильно Высоцкая никак не могла решить, что именно считать правильным, а что — собственной прихотью. А, может, всё было ещё проще, и Ульвар был мужчиной, причём мужчиной опытным и бесконечно далёким от сентиментальности, а Ольга — пусть довольно разумной, но совершенно не чуждой романтике женщиной, не способной без сомнений поставить разумное выше эмоционального. И вот сейчас это эмоциональное здорово мешало спокойно жить.
Стоило взгляду зацепиться за монументальную фигуру, и несчастная окуналась в водоворот воспоминаний, заливаясь краской до кончиков ушей. Казалось, кожа в тех местах, где её вчера касались мужские руки, буквально вспыхивала от одних только мыслей, а губы до сих пор чувствовали жадные поцелуи. Ей, уже теперь вполне самостоятельно, хотелось потрогать, а какой он на ощупь под этими тяжеленными доспехами? И кто бы мог подумать, что взгляд ледяных глаз этого угрюмого викинга может быть таким горячим!
Ольга ругала себя, корила, называла последней дурой, извращенкой, ставила себе диагноз «стокгольмский синдром», проклинала день похода в пещеры, закончившийся в совсем другом времени и пространстве. Напоминала себе про собственные страхи, про жестокость этого мужчины, про спокойствие, с которым он в случае малейшей необходимости оборвёт её жизнь.
Страх-то как раз никуда не делся, и оценившая иронию судьбы женщина даже посмеялась бы, если бы не было так грустно. Она продолжала до полусмерти бояться полубога, особенно когда он бросал на неё хмурые или задумчивые взгляды. Казалось, что каждый раз он взвешивает жизнь спутницы, и весы вот-вот качнутся в сторону её прекращения.
Как это ощущение могло соседствовать с вожделением, Ольга не представляла. Совершенно определённо, это было ненормально, но — было. Оставалось только надеяться, что впечатления со временем немного поутихнут, и всё вернётся на круги своя. Потому что иначе женщина боялась, что не выдержит такой раздвоенности собственного состояния и попросту рехнётся.
Но время шло, эмоции лишь немного ослабли, утратив болезненный накал, но никуда не делись. Волшебные бинты позволили гостье из прошлого вновь обрести способность к самостоятельному передвижению, и это несказанно её радовало. В итоге устоялся определённый распорядок: с рассвета и до вечера они шли, потом останавливались возле какого-нибудь водоёма (благо, недостатка в них не было), мужчина добывал еду и разводил огонь, а женщина — готовила. После чего они уже в темноте ели и ложились спать.
