Что вы сделали с «Викторией».
— И правда, — вмешался Роман Иванович, — изволь объясниться перед сударыней.
— Ваше высокоблагородие, всё проверяли несколько раз! — стоял на своём мужик. — Карбюратор как новенький, хоть продавай. Створки фильтра не сломаны, вся резьба на месте, можете сами поглядеть!
— Но почему-то он не заводится!
— Видно, что-то с топливной системой. Будем разбираться.
— И сколько времени это у вас займёт?
Трофим почесал в затылке.
— Сперва разберём насосы. Это займёт дня два, не меньше.
— Чего там разбирать?! — практически закричала на него Гладерика. — Вы систему-то эту видели?
— Ну, видели! Без сна, еды и отдыха эта работа на сутки.
— Так делайте, что хотите — но чтобы через сутки «Виктория» была исправной, — холодным приказным тоном ответила девушка.
— Сударыня, так ведь регламент-то у нас не под ваши прихоти подстроен. У нас график есть, нам платят в соответствии с ним.
— Ах так… — разгневалась было Гладерика, но тут её осадил Роман Иванович:
— Успокойтесь, Гладерика Дмитриевна, — тихо сказал он. — Они трудятся достаточно, чтобы заслужить отдых. Не лучше ли будет вам хорошенько отдохнуть и набраться сил, а через два дня полететь?
Личико Гладерики стало красным не то от возмущения, не то от досады.
— Как же это я… В свой первый полёт — и не отправлюсь?..
— Отправитесь, милая Гладерика, обязательно отправитесь! Вас смущает то, что вы в таком случае полетите последней?
— Да, — дрожащим голосом произнесла девушка, и глаза её заблестели.
— Ну, полно вам, — ласково молвил Роман Иванович. — Произошло не зависящее от вас происшествие. Это не должно быть поводом для позора. К тому же, никто из вас не выбирал, с какой фамилией родиться. Кто у вас последний в списке?
— Шереметев Олег…
— Видите! Каково было бы ему, если бы он придавал данному фактору слишком большое значение? А он спокойно относится к такому раскладу вещей.
Гладерика чуть успокоилась. Тяжело вздохнув, она посмотрела внимательно на Романа Ивановича.
— Вы даёте мне слово, что я полечу?
— Не может быть иначе, не будь я полковником Корниловым! — громко и уверенно ответил он.
Гладерика улыбнулась.
— В таком случае, я временно покину борт «Виктории».
— Вот и славно! Давайте вы чуточку подождёте своего часа. Это время обязательно придёт! Позовите сюда, пожалуйста, господина Друцкого.
— Так точно! — ответила Гладерика и побежала к месту, откуда на всё это действо наблюдал Миля.
Гладерике пришлось ему объяснить, отчего перенесли её вылет и почему он идёт впереди. Он сразу принялся утешать девушку и обнадёживать, говоря, что неполадку быстро устранят, что данное обстоятельство — совершенно не повод для беспокойства. Гладерика приняла эти утешения с улыбкой и, поблагодарив своего приятеля за поддержку, проводила его к аэропланам. Оттуда уже были слышны причитания и ругань Герра Брауна, который отчитывал на чём свет стоит, подчас на своём родном языке, команду техников, допустивших такую оплошность. Несмотря ни на какие увещевания, Гладерика чувствовала себя крайне паршиво. Она ясно видела, как идёт вдоль палаток, а на неё изумлённо таращится десять пар глаз; как заходит она в свою палатку и видит обеспокоенную Глашу, которой приходится докладывать о случившемся. Это казалось ей в тот момент в высшей степени неприятным. И тем сильнее становилось отвращение, чем яснее проявлялось осознание неизбежности этих разговоров и взглядов. Впрочем, делать было нечего, и Гладерика направилась ко своей палатке, стоящей у опушки леса.
***
Со дня полёта Стёпы Адлерберга минуло двое суток. Все, кроме Гладерики, уже успели опробовать на себе ощущения полёта, которыми грезили на протяжении всего времени обучения на этом аэродроме. Аэроплану девушки под названием «Виктория» техники вынесли неутешительный вердикт: внутренности топливной системы не годятся для полётов. Когда девушка услышала эту новость, её дыхание перехватило так же, как в первый раз, когда она поднималась по лестнице в кабину летательного аппарата. Отличие было лишь в том, что в тот миг её охватывало волнение и живой страх, а сейчас — разочарование и отчаяние. Ей казалось, что собственным аэропланом ей не удастся овладеть больше никогда, и никакие тёплые слова со стороны её приятелей и подруги Глашеньки не помогали…
Впрочем, было одно событие, размышления о котором не давали Гладерике полностью упасть духом. Как только одиннадцать кандидатов завершили свои первые полёты, Роман Иванович поспешно собрал свои вещи и ранним утром покинул территорию аэродрома. На построении перед завтраком Гриша Добров объявил, что командир их эскадрильи отправился в Ш-бург, а оттуда — в столицу вечерним поездом, а также то, что сам Гриша лично заявлен сопровождать его в этой поездке.
— Сегодня в полдень я покидаю нашу базу и направляюсь в Ш-бург. Мне нужен один доброволец, который поможет мне перевезти кое-какие документы и посылки, — сказал он.
Никто не решился выйти из строя.
— Хорошо, — продолжил он, — тогда сделаем по-старому. «Жасмин», выйти из строя.
Лёша Левашов с позывным «Жасмин» — стройный маленький паренёк — выбежал и встал рядом с Гришей.
— «Жасмин» по вашему приказанию прибыл!
— «Жасмин», назначаешься ответственным за переноску некоторых ценных вещей. Они хранятся у меня в квартире, так что поедем вместе в столицу. Заодно город посмотришь.
— Так точно! — громко ответил он.
— Всем остальным же, — переменил Гриша тон и посмотрел на личный состав, — я строго-настрого запрещаю заходить на территорию лётного поля, покидать территорию аэродрома под каким бы то ни было предлогом, пренебрегать физическими нагрузками и изучением полётных инструкций и техники безопасности. Я приеду вечером следующего дня, и будьте уверены — проверю каждого из вас! Конечно, вы будете не одни. За вами будут пристально наблюдать караул и дневальные. Всем всё ясно?
— Так точно! — хором ответили все двенадцать человек.
— Я рассчитываю на вас и ваше благоразумие. Теперь — вольно, разойтись!
Все тотчас разбрелись по своим палаткам. И вновь, точно как неделю назад, к Гладерике по пути в свою палатку подбежал Миля.
— Ты же помнишь о нашей затее? — спросил он.
— О полёте?
— Ну, а о какой же ещё?
— Помню, помню. Ох, не нравится мне она…
— Ты просто боишься! Сегодняшняя ночь, возможно — наш единственный шанс. Только представь: ни Романа Ивановича, ни Гришки. Можно делать всё, что душе угодно!
— Нам запрещено сейчас почти всё, — скептически ответила Гладерика. — И потом: вокруг ходит караул и дежурят дневальные.
— Разве какие-либо запреты являются помехой? Что касается караула и дневальных, то нет такого голодного солдата, которого нельзя подкупить рублём.
— Рубля будет мало, — усмехнулась Гладерика.
— Уже не протестуешь. Значит, всё-таки прогресс существует. Будет надо — подкупим и двумя, и тремя!
— Миля, ты подбиваешь меня на преступление. И одно лишь обстоятельство меня заставляет согласиться
