— В эту пятницу.
Получив от телевизионщиков указания, когда и где, я добрела до остановки и поехала домой приводить в порядок расшатанную нервную систему.
Когда ко мне ворвался Эрик, я все еще сидела на диване и медленно пила воду.
— Привет!
Я посмотрела сквозь него, едва отмечая, каким измученным он выглядит.
— Ты все еще работаешь над тем проектом?
— Еще несколько дней. А у тебя как дела?
— Меня будут снимать для программы на ТВ.
— Все настолько плохо?
Я довольно бессвязно рассказала ему о произошедшем сегодня.
Эрик нахмурился.
— Ты пойдешь?
— Конечно. Я прославлюсь и мигом налажу свою личную жизнь.
— Чтобы прославиться на телевидении нужно быть прокладкой или памперсом. Все, что получишь ты — дурную славу.
— Не знаю, почему ты настроен столь мрачно. Я не сделала ничего плохого. Я даже не запустила салатом ему в голову. К тому же я выиграла конкурс!
Эрик попробовал было со мной спорить, но, поняв, что это бесполезно, со вздохом поднял взгляд к потолку.
— У тебя на люстре висят трусы?
— Это красные трусы, — объяснила я. — И они совсем новые. Поэтому ничего страшного, что они висят на люстре.
— Взяла идею из журнала «Мой уютный дом»?
— Нет. Они там, чтобы привлечь в дом любовь.
— А также быков и санитаров. Вижу, ты все еще увлечена этой ерундой, как ее там…
— Симорон. Знаешь, пренебрежительность вовсе не помогает тебе выглядеть умным. Если бы ты позволил себе выползи из раковины предрассудков, ты бы сам поразился, насколько улучшилась бы твоя жизнь. Дай себе свободу верить, поймай счастье, что витает в воздухе! Существует Небесная Канцелярия, в которой отмечаются все наши желания, все наши мечты и…
Не слушая, Эрик продолжал осматривать комнату своими тусклыми, запавшими глазами, вокруг которых отчетливо проступала синева.
— Зачем тебе кастрюля моркови на столе?
— Я пытаюсь с ней подружиться.
— Каким образом?
— Постоянно ее ем.
— Со мной бы такой способ наладить дружеские отношения не прошел.
Я задрала подбородок.
— Если подружиться с морковью, она подарит тебе любовь.
— В каком смысле?
— Не надо ехидных вопросов. На симороне я уже похудела на два с половиной килограмма!
— Это за счет мозга.
— Ничего подобного! Посмотри, — я привстала, и Эрик сощурил глаза, рассматривая меня.
— Да, кажется, чуток сбросила. В этом психотическом трипе ты вообще выглядишь довольно осунувшейся.
— Я буду худеть еще, я купила себе гель для душа.
— Либо ты сейчас объединила в одно два не относящихся друг к другу предложения, либо мне не понятна твоя логика установления причинно-следственных связей.
— Ну, знаешь, жидкость для мытья посуды растворяет жир. Я представлю, что гель для душа — это жидкость для мытья посуды, и он растворит мой жир.
— Не проще ли тогда сразу взять жидкость для мытья посуды?
Я задумалась.
— Раньше твои задвиги казались забавными, но сейчас мне уже страшно. Мы не общались всего-то… сколько-то дней. Когда ты успела так съехать?
— Ну вот, начинается, — я встала с дивана и зашагала по комнате. — Сейчас ты скажешь мне то же, что и Диана. Что у меня невроз навязчивых состояний, спровоцированный одиночеством и постоянным недовольством собственной жизнью. Что я прибегаю к сомнительным ритуалам, потому что они дают мне иллюзию контроля и тем самым снижают уровень тревожности, который у меня явно завышен! Но знаешь, что думаю я? Что на самом деле вы хотите, чтобы я оставалась несчастной! Что вам нравится наблюдать мои злоключения, потому что в сравнении с ними ваши собственные проблемы кажутся незначительными!
— Я не квалифицирован для того, чтобы поставить диагноз «паранойя», но мне кажется, это она.
— Думаешь, ты самый умный?
— Да уж выше среднего уровня, — отбрыкнулся Эрик.
— Меня никто не понимает! — закричала я.
— Помнится, еще недавно ты заявляла, что моя мама с серьезным прибабахом, а ведь она всего-то посоветовала купить кулон.
— Что? Она тебе рассказала? С вами вообще возможно общение один на один? Без последующей передачи содержания диалога третьему?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— А ведь моей маме, расставляющей свечи по фэн-шуй, далеко до тебя, вешающей трусы на люстру…
— Это мне далеко до твоей мамы! — воскликнула я. — Я не веду себя, как глупый подросток! Не набрасываюсь с воплями на незнакомых людей! Не одеваюсь, как… как… как…
— Что?! — возмутился Эрик. — Вот так, значит? Да ты просто ей завидуешь!
— Как же, буду я завидовать расфуфыренной дамочке без царя в голове! Да она смекнет, как должна вести себя женщина под сорок не раньше, чем ей стукнет восемьдесят!
— Если это не зависть, то почему тогда такая аффектация по отношению к моей матери?
— Она не сможет вывести меня из себя, даже если поселится в моей ванной!
— Она твоя полная противоположность. У нее есть все, что ты хотела бы иметь. Она уверена в себе. Она легко относится к жизни. Она нравится мужчинам. И каждый раз, когда ты видишь ее, ты вспоминаешь, что твоя жизнь обернулась крахом.
— Я тоже могу напялить короткую юбку и выставить себя на посмешище! Я тоже могу добавлять к мясу сгущенное молоко! Если я захочу, я стану такой же, как она! — закричала я.
— Ты собой-то можешь быть едва-едва, — тихо произнес Эрик и вышел из моей квартиры, плотно прикрыв за собой дверь.
— Вот и проваливай, — обессиленно прошипела я. — Меня покажут по телевизору, и ко мне прибегут десять, нет, тридцать парней, и я устрою с ними оргию, сделаю фото и поставлю его на аватар в «контакте»! И твоя мать будет мне завидовать!
А Ирина уволит меня с работы…
Вечером пятницы я с тревогой наблюдала в зеркале, как опытные руки гримерши меняют мою внешность к худшему.
— Вы уверены, что это необходимо? Мой изначальный макияж был неплох.
— Он не подходит для съемок.
— Но я получаюсь какой-то невзрачной…
— Мне лучше знать, — отрезала гримерша.
Я посмотрела на ее грубое скуластое лицо и усомнилась. Да еще это платье… оно было серое, а мне не шел серый. Оно меня полнило. Зачем вообще его на меня нацепили, если я пришла в таком миленьком наряде?
— Готово.
Меня выставили в коридор, где я проторчала около часа, глядя на заурядную пыльную улицу за окном. Люди так заворожены телевидением… я же чувствовала себя разочарованной. Потом меня забрала коротко стриженная женщина в очках и поставила за занавеску.
— Выходите, когда услышите ваше имя.
Ожидая, я едва понимала, о чем говорят в студии. В желудке громко урчало. Наконец назвали мое имя, и на негнущихся ногах я вышла и села на красный диван, скованно улыбнувшись ведущему. Его звали Сергей Монахов. Я видела его по телевизору. Он говорил с такой скоростью, что, наверное, смог бы связать шаль, используя язык вместо крючка.
— Здравствуйте, София!
— Здравствуйте, — я нерешительно посмотрела на присутствующую в зале публику. Среди редких хлопков послышались смешки. Я понимаю, что зрители оживляют шоу, но участникам они мешают.
На большом экране на стене позади красных диванов продемонстрировали запись моего знакомства с Александром и последующего душераздирающего свидания с ним же. Пока шло видео, я раздумывала, какую бы позу принять, чтобы выглядеть менее толстой. Это правда, что камера визуально добавляет пять килограммов? Тогда конец мне.
Экран погас, и ведущий развернулся к зрителям:
— Напоминаю, что тема нашего сегодняшнего шоу «Любовь по-русски» — почему русские женщины позволяют мужчинам унижать себя.
— Что? — беззвучно прошептала я, поднимая глаза на Монахова. — А как же конкурс?
— Послушаем комментарий психолога, — игнорируя меня, Монахов передал микрофон женщине в ярко-малиновом костюме.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Артемида, психолог, — представилась она. — Первое, что привлекает внимание: легкость, с которой девушка дает согласие на встречу с сомнительным мужчиной, увиденным ею впервые в жизни…
