— Но люди всегда видят друг друга впервые, когда знакомятся. И он не казался сомнительным, — возразила я, но из-за отсутствия микрофона меня едва ли кто-то услышал.
— Далее она позволяет вовлечь себя в неприятную ситуацию, покорно принимает грубость. Все это очевидные проявления наличествующего у нее комплекса жертвы.
— То есть, Артемида, вы хотите сказать, что она сама выбирает таких мужчин, которые будут с ней грубы? — невинно осведомился Монахов.
— Именно, — Артемида закивала, плотно сжав губы. — Либо же подсознательно провоцирует их на неадекватное поведение.
— Артемида, как вы считаете, является ли возможным для нашей героини построение благополучных отношений с мужчиной в будущем?
— Конечно, нет.
Почему бы сразу не сказать, что я сдохну в одиночестве, в приюте для нищих, с ампутированными ногами? С какой вообще стати эта женщина решила, что может рассуждать о моем будущем?
— Дайте мне микрофон, дайте микрофон! — попросила я.
Монахов оглох так удачно, что слышал всех, кроме меня, и микрофон переходил в чьи угодно руки, кроме моих. Каждому было что сказать.
— Вы знаете, я не думаю, что это «комплекс жертвы». Все проще. Посмотрите на нее — женщина за тридцать. Конечно, она готова на все.
— Профессиональная сваха ей поможет. Хотя, не факт.
— У нее низкая самооценка, причины которой нужно искать в детстве. Соня, скажите, вы были хуже всех остальных детей?
— Это естественный отбор. Она никому не нужна. Ее гены умрут вместе с ней. Не стоит плакать об этом. Это жизнь.
— Я экстрасенс и с уверенностью заявляю, что на ней венец безбрачия, надетый очень могущественной ведьмой, которую ей следует искать в своем ближайшем окружении.
Они говорили, и говорили, и говорили, и говорили. Гудели, как рой злобных ос.
— Замолчите! — закричала я. — ЗАМОЛЧИТЕ!
К моему удивлению, Монахов на этот раз поддержал меня, добавив к моим воплям свои. Мы почти не успели охрипнуть, а в зале уже наступила тишина. Наконец-то я получила микрофон.
— Люди, послушайте, я нормальная! Если бы я искала себе плохого мужчину, поверьте, я бы давно его нашла, потому что плохих больше, чем хороших. И если во время того несчастного свидания я не стала в истерике кататься по полу, так это не потому, что я не видела, как гадко он ведет себя, или что мне это нравилось! Я просто хотела сохранить достоинство, не дать себя расстроить, а затем уехать домой и забыть все, как страшный сон!
Я встретилась глазами с глазами Монахова и в его взгляде увидела понимание. Он был таким симпатичным человеком, с такой красивой прической. «Хотя бы один здесь нормальный, — подумала я. — Хотя бы один». А потом он раскрыл свой большой болтливый рот и начал вещать, обращаясь к студии:
— Наша героиня может не осознавать глубинных психологических проблем, разрушающих ее жизнь и отношения с мужчинами, но это не причина осуждать ее. Посмотрите на ее лицо, волосы и одежду. Она как цветок, увядающий до срока. Мы должны здесь, сейчас найти способ помочь ей, потому что без нашей помощи у нее просто нет шанса.
Его ладонь легла на мое плечо в заботливом, оберегающем жесте, но я стряхнула ее, как мерзкого тарантула. Какое ужасное место, ужасные люди. Если я и победила в конкурсе, то только за звание «Мисс Лох». Чувствуя, что вот-вот разрыдаюсь, я вскочила и побежала прочь — из студии, из здания, подальше от этой улицы.
Запыхавшись, я перешла на шаг, слишком расстроенная, чтобы отслеживать свой маршрут. Невнимательность всегда чревата, и через двадцать минут я была вынуждена признать, что не знаю, где нахожусь, а обстановка вокруг крайне подозрительная. Вот уж не думала, что в черте нашего города можно увидеть такое: облупленные заборы, покосившиеся одноэтажные домишки, колдобистые дороги, усыпанные битым стеклом. У дома в конце улицы паслась привязанная к колышку коза.
— Извините, вы не подскажете… — обратилась я к прохожей, но она проволокла свое грузное тело мимо, даже не глянув в мою сторону. Ну и ладно, от бесед с такими особами добра не жди.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вон еще человек идет. Когда он приблизился, я посмотрела ему в лицо. Пожалуй, и на этот раз мне следует воздержаться от коммуникаций.
— Козочка, милая, — обратилась я к кроткому животному. — Где я нахожусь?
Я доблестно попыталась самостоятельно отыскать выход в нормальный мир, но мои поиски закончились вместе с прочностью моей босоножки. И тогда я села на один из заготовленных для колки на дрова чурбанов и позвонила единственному человеку, который мог согласиться мне помочь.
— Эрик, пожалуйста, прости меня. Я не должна была так говорить о твоей матери, и…
— Что у тебя произошло? — после недавней ссоры голос Эрика звучал холодновато.
— У меня порвалась босоножка, и телефон вот-вот разрядится, и… я не знаю, где я.
— То есть?
— Ну, это где-то в получасе ходьбы от телецентра, и тут все очень деревенское на вид.
— Еще что?
— Здесь коза, — телефон вырубился, помешав Эрику высказаться насчет моего несомненного таланта давать ориентиры.
Через полтора часа меня, впавшую на бревнах в кататонию, привели в сознание звук и ослепительный свет фар подъезжающего такси.
— Ты не перестаешь поражать меня, — заявил выпрыгнувший из машины Эрик. У него было мрачное выражение на лице и веселая морда Багза Банни на футболке.
— Это потому, что я такая удивительная женщина, — кисло пошутила я.
— Нет, это потому, что ты чудо гороховое, — Эрик был суров, но справедлив. — Нельзя делать закон Мерфи основным законом своей жизни.
— Что за закон Мерфи?
— «Если что-то может пойти не так, оно обязательно пойдет». И что за хламида на тебе?
В такси Эрик положил свою тяжелую усталую голову на спинку сиденья и заморгал, пытаясь не заснуть.
— Прости, наверное, счетчик много накрутил, пока вы меня искали. Я верну деньги.
— Не нужно. Мне хорошо заплатят за проект. К тому же ты так заботилась о нас, пока я был занят работой.
Я широко улыбнулась. Не то чтобы я ждала благодарности, но она в любом случае приятна.
— Ты закончил проект?
— Ровно за минуту до твоего звонка, — Эрик посмотрел в окно. — Скоро будем дома.
— Эрик, — я вцепилась ему в руку, — я не хочу домой!
— Почему?
— Лучше бы я была прокладкой. Или памперсом. Если сейчас я окажусь в тишине своей квартиры, я начну думать обо всем, что я натворила, и просто умру от стыда.
— Если бы от стыда умирали, никто не пережил бы подросткового возраста, — возразил Эрик, но попросил остановить машину возле кафе.
— Соня, что ты будешь?
— Салат с морепродуктами.
— Два таких салата, пожалуйста.
— Эрик, как ты думаешь, я могу запретить им трансляцию выпуска с моим участием?
— А ты подписывала бумаги?
— Да…
— Тогда, скорее всего, у них все схвачено.
— Что пить будете? — спросила официантка.
Я печально посмотрела ей в глаза.
— Водку. Принесите сразу целую бутылку.
У Эрика были свои причины для печали:
— Кофе. У вас маленькие чашки?
— Да.
— Тогда четыре. И перелейте в кружку.
В последующие три часа я подливала водку и проливала слезы.
— Мама убьет меня…
— Соня, судя по тому, что я узнал о твоей маме, она убьет тебя вне зависимости от.
— Может, она подобрела бы, если б иногда купалась в бассейне с парнями, как твоя?
— Я видел эту фотку. Мамин салон устроил для сотрудников корпоратив в бассейне. Моя мать обучает новичков для всей сети, и те парни, чтобы были с ней, Соня, все геи.
— Да?
— И, как ни странно, мясо, тушеное с овощами и творогом, получилось ничего, тем более что я помешал ей добавить сгущенное молоко. Нам с Деструктором понравилось.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— У вас крайне оригинальная семья, — рассмеялась я, наконец прекращая плакать. — А в симорон я больше не верю.
— Что смогло тебя образумить?
— Он не спас меня от очередной лужи.
— Наверное, ты просто не нашла нужный ритуал…
