Наступила полная тишина, и двое возбужденных, раскрасневшихся мужчин замерли на несколько секунд, ожидая очередного выпада друг от друга. Первым прервал паузу комиссар.
- Между прочим, мистер Вольский, ваше заявление бездоказательно. Никто, включая вас, не видел этого документа. Существует лишь предположение, что он был, чего явно не достаточно для предъявления претензий к полиции.
- Тем не менее, согласитесь, что для вас основная версия смерти мистера Моррисона связана именно с завещанием моего дяди. Я хочу подчеркнуть, что вы сами считаете вполне вероятным такое развитие событий.
«Господи, как он действует мне на нервы со своей логикой!» — злился Сэм.
- Можете не сомневаться, Скотленд-Ярд достаточно квалифицированно ведет расследование, и вы будете ознакомлены с его результатами.
- Спасибо. Должен уведомить вас, что истекает срок моего пребывания в Англии, и я улетаю в Москву.
- Нет, мистер Вольский, вам придется задержаться до выяснения всех деталей; вопросы с визой и советским посольством мы решим сами.
Когда Наум уже стоял у двери, комиссар остановил его:
- Может быть, маленькой компенсацией за все неудобства будет тот факт, что шахматы, которые хотел подарить вам покойный адвокат, не утеряны. Пока они находятся в Оксфорде, но позвоните мне завтра-послезавтра, и я смогу передать их вам.
«Вероятно, этот господин хочет еще что-то сказать, потому что стоит у двери», — подумал Сэм, но не поднял головы, давая тем самым понять, что разговор закончен.
ГЛАВА 11
Уже битый час Сэм ворочался в постели, а сон все не шел — то ли переутомление от длительного и напряженного дня, то ли обильный ужин с вином и гостями по случаю их юбилея с Саррой, а, скорее всего, — и то, и другое. Он уже пытался считать до ста, до тысячи, сосредотачивался на приятных и спокойных воспоминаниях, но все безрезультатно. Мысли возвращались к беседе с начальством, к словесной перепалке с этим русским, затем останавливались на старой зануде Хаккете — сколько же энергии и времени необходимо потратить, чтобы вытащить его из апартаментов! Завтра еще раз придется его ублажить, но, как говориться, игра стоит свеч: глазомер и чутье Поля отменны, а авторитет — непререкаем.
Но все-таки самой большой неожиданностью, перебившей покой и сон, стало далекое воспоминание Сарры. Они уже лежали в постели, Сэм блаженно погружался в покой, а супруга, подложив ладони под голову, вела тихий монолог:
— Сэм, а помнишь, как нам было хорошо вдвоем? Ты был такой нежный, внимательный и… настойчивый каждый вечер! Сколько мы там пробыли — две, нет, почти три недели! Я хорошо помню этот домик с брусчатыми, пахнущими смолой стенами, стол на таких толстых ногах, словно он предназначался в качестве пьедестала для танка, дворик со старым колодцем. А помнишь, сколько мы гуляли? Виндзор, Итон, Слау; река, тишина. Но возвращались мы в наш Сток-Поджес, в теплый домик. Ты помнишь этот смешной памятник Грею?
«Что она говорит? Что смешного в памятнике? О чем стучит этот колокол, вытаскивающий из блаженной дремоты? Сток — Поджес, Сток — Поджес, Сток — Поджес…»
Последние остатки несостоявшегося отдыха слетели с ощущением холодного пола; Сэм в темноте пытался нащупать тапочки, но один, как назло, задвинулся под кровать. На кухне, не зажигая света, он раздвинул шторы на окне: звездное, чистое небо, редкий свет в соседних окнах. Где-то там, юго-западнее, в его родной конторе не спит дежурный. «Позвонить сейчас? Нет, не стоит. До утра терпит. Как же мы все так опростоволосились? Клюнули на первого попавшегося живца — район Сток-он-Трент- лишь потому, что в машине обнаружились кусочки характерной глины? Или потому, что маршрут был более естественный: Сток-он-Трент — Лонг-Кемптон — Оксфорд? И слова одного из парней в пабе: «До Стока ехать еще далеко?» Короче, оплошность на уровне начинающего сержанта.
- Сэм, ты плохо себя чувствуешь? — Сарра стояла в дверях в ночной рубашке.
- Нет, все в порядке. С головой плохо.
- Болит?
- Нет, стала совсем дурной.
Поспать удалось не более трех-четырех часов. И утром, входя во владения Хаккета и услышав его брюзжание, комиссар не выдержал обычного ритуала:
- Послушай, Поль, сегодня у меня нет здоровья с тобой воевать. Дай таблетку от головной боли, и поехали.
Половину дороги комиссар молчал, закрыв глаза. Боль уходила потихоньку, но голова оставалась тяжелой, и мысли ворочались в ней соответствующие. Хаккет ерзал на соседнем кресле, но, трезво оценивая состояние коллеги, не решался начать беседу, хотя вопросы у старого криминалиста имелись, особенно один, который должен очень «понравиться» этому «великому Скульптору»: «Какого хрена он очухался только сегодня, через несколько дней? Кто бы другой допустил подобное — получил бы солидную взбучку от самого Шоу, а тут — сам себе барин».
Уже показались пригороды Оксфорда, когда комиссар, наконец, заговорил:
- Нас ждет эксперт с фотографиями и другими материалами — тот самый специалист, что первым работал на месте преступления. Могу тебя уверить, что все восстановлено в первоначальном виде, так что не беспокойся и не задавай вопросов. Должен также признаться, что уже при первой экспертизе возникло подозрение, что смерть Моррисона наступила от удара головой об один из выступающих камней.
- И чем же тебя не удовлетворил этот камень?
- Чем? Как бы тебе объяснить по-простому, чтобы сразу все стало понятно?
Сэм замолчал на несколько секунд и голосом школьного учителя произнес:
- Слишком много других камней.
- И ты хочешь, чтобы я всех их пощупал?
- Мне нужен один, но большой. Именно поэтому я трачу все свои нервы, чтобы вытащить сюда твою персону. Я хочу знать твое непререкаемое мнение по двум вопросам: действительно ли смерть Моррисона могла наступить от удара об один из этих камней, и, что не менее важно, чему соответствует сила удара — несчастному случаю или насильственным действиям.
Хаккет бормотал что-то, отвернувшись от Сэма к боковому стеклу.
- Может быть, ты произнесешь свою тираду более внятно, чтобы я еще раз убедился с кем имею дело?..
- Перестань умничать, Скульптор. Лучше объясни, почему ты тянул с этим делом столько дней?
- Обещаю ответить на твой вопрос по полной программе, но не сейчас. Поговорим попозже.
«Хоть с погодой повезло», — подумал Сэм, когда машина подъехала к воротам виллы. Время приближалось к полудню, а тусклое осеннее солнце лишь символически поднялось над горизонтом, покрывая верхушки деревьев бледно-желтым светом. «Освещение для сцены из спектакля, где у героев такое же, как у меня, приспущенное настроение», — констатировал комиссар.
Не было никаких сил выйти из машины, тем более, что криминалисты не нуждались в его присутствии. Мысли то концентрировались на деталях отдельных фактов, то расплывчато уходили в близкие или далекие воспоминания. На какое-то время он даже заснул, но это был скорее не сон, а состояние забытья, хорошо знакомое людям, привыкшим контролировать себя в окружающей обстановке. Сэм слышал голоса коллег, но периодически ловил себя на неприличном похрапывании. Тем не менее, когда работа была закончена и машина двинулась в сторону Оксфорда, комиссар почувствовал себя значительно бодрее. Хаккет молчал; по сценарию, хорошо известному в Скотленд-Ярде, сейчас, по окончании работы, он должен был ворчать, перемалывая кому-нибудь или чему-нибудь косточки и ожидая сочувственной реакции, но присутствие в машине посторонних лиц избавило Сэма от этой малоприятной процедуры.
Всю обратную дорогу до Лондона, несмотря на неоднократные, правда не очень настойчивые попытки, не удалось втянуть Поля в разговор о результатах осмотра места преступления. Только поднявшись к себе в лабораторию и выпив изрядную порцию виски, он, наконец, открыл рот:
- Существует устойчивое мнение, что у патологоанатомов профессионально атрофированы элементарные человеческие чувства. Между прочим, и о вас, полицейских, у обывателей мнение не лучше.
Хаккет продолжал ходить по лаборатории со стаканом виски; на третьем или четвертом витке он остановился перед комиссаром, сидящем на высоком стуле.
- Что ты молчишь? Может, тоже считаешь, что я резал Моррисона и напевал арию Фигаро?
- Допей свой виски, Поль, и сядь; от твоих пируэтов у меня снова начинает болеть голова. Что же касается твоих сентенций, то должен огорчить — мы действительно черствеем с годами, но не только в связи с нашей профессией, а скорее потому, что начинаем все чаще заглядывать в свои собственные болячки и проблемы. Что же касается равнодушия — это больше по части генов. Ты лучше скажи мне: рана Моррисона была смертельной, или..?
- Думаю, при своевременной помощи был шанс избежать летального исхода. Ты предполагаешь, кто-то был рядом?
