ему.
Между его бровями пролегает морщина, он ищет мой взгляд, пытаясь разгадать, в чём подвох.
– В каком месте?
– Смерть Питера Пэна.
– Почему ты хочешь его смерти?
– У меня есть свои причины.
Я мог бы рассказать ему о Венди. Это мотивировало бы его ещё больше. Но я пока не решил, хочу ли соперничать с ним.
Я, в конце концов, жадный ублюдок. И что моё, то моё.
Но, я думаю, вражда между Пэном и Крюком продолжается так долго, что ему больше не нужна разумная причина. Истории уже достаточно.
Джеймс не стратег. Он, конечно, так думает. Но он неверно использует свои силы. У Джеймса есть талант переманивать людей на свою сторону, даже если его позиция – полное дерьмо.
Если бы он перестал валять дурака и использовал эту способность на полную вместо того, чтобы гоняться за химерами, он бы горы свернул.
– Как насчёт того, чтобы объединиться и вместе убить Питера Пэна?
– Его невозможно убить, – говорит он, но я слышу по голосу, что он хочет, чтобы его разубедили.
– Или, возможно, никто не обращал против него правильное оружие.
Он едва заметно дёргает уголком рта. Не могу не бросить взгляд на это лёгкое движение, на неровный изгиб его губ. Грёбаный деликатес.
– У тебя есть такое оружие? – спрашивает он.
Я легонько шлёпаю его по щеке, и он издаёт низкий рык.
– Оно у вас перед глазами, капитан. В конце концов, я же Пожиратель Людей.
* * *
Сми возвращается вместе с Черри. Обе в крови.
Мне не приходится спрашивать, чтобы понять, чья это кровь.
Я узнаю запах своего брата где угодно.
– Что случилось? – спрашивает Джеймс.
– Я пырнула Вейна кинжалом, – отвечает Сми и идёт за барную стойку, чтобы налить себе выпить.
С невозмутимым выражением лица, не выдавая своих истинных эмоций, я спрашиваю:
– И как же тебе это удалось?
– У неё есть магический нож. – Голос Черри дрожит. На её веснушчатом лице видны мокрые грязные полосы. – Я думаю, она убила его. – Дорожки свежих слёз размазывают грязь ещё сильнее.
Я стискиваю зубы.
– Это так?
– Нет, – отвечает Сми и проглатывает стопку яблочного виски в один глоток.
Моё облегчение почти ощутимо.
– Но чтобы вылечиться, простой перевязки ему не хватит, – добавляет Сми.
Я ощущаю внезапный резкий стук в голове. Я же предупреждал братишку. Чёрт, я планировал сам преподать ему урок. Но одно дело – я, другое – она.
– Он умрëт? – спрашиваю я.
Она ставит стопку, упирается обеими руками в стойку и наклоняется вперёд.
– Он хотел убить Черри.
– Они же обещали вернуть её! – оскорблëнно восклицает капитан.
– Это я виновата, – вмешивается Черри дрожащим голосом, вытирая нос. – Только я.
– В чём именно? – спрашивает её брат.
– Уинни. Я заперла её в комнате с Тенью Смерти Неверленда, и та каким-то образом проникла в неё.
Ну, я определённо не мог бы предположить, что это произошло таким образом.
– Десять очков тебе, крошка Черри. Это было смело.
Она цепляет зубами нижнюю губу и качает головой.
– Ад и преисподняя. – Джеймс чешет в затылке. – Это всё усложняет.
– Нет, это не так. – Хотя вообще-то это так. – Это лишь упростит победу над Питером Пэном. – Не упростит.
– Почему ты так решил?
– Я видел Дарлинг в городе, помните? Она не контролирует тень. Из неё получится отличное прикрытие, именно то, что нам нужно.
Это как минимум сомнительная идея.
Но на самом деле я работаю лучше, когда импровизирую.
– Ты никогда не доберёшься до него, – говорит Черри, и мы все поворачиваемся к ней. – До Питера Пэна. Но Уинни и Вейн – его слабости. Это если ты хочешь знать, как его уязвить. – Затем разворачивается и выходит из комнаты.
– Похоже, твоя сестра уже показывает себя выгодным приобретением.
Джеймс делает шаг, словно собираясь пойти за ней, но останавливается объявить:
– Мы устроим встречу со всеми королевскими особами. С фейри и Дарклендскими. Покончим с Питером Пэном раз и навсегда.
Когда он уходит, я возвращаюсь к своему арахису. Я просто умираю с голода. Выпить полглотка пиратской крови было недостаточно. Даже не близко.
Сми снова наливает себе виски и взбалтывает в стопке.
– У меня есть вопрос, который очень меня беспокоит, Сми.
Она упирается языком в щёку изнутри.
– Ответ будет стоить фунт стерлингов.
Я лезу в карман, достаю монету и кидаю ей через стойку. Она легко ловит монетку в воздухе, смотрит на неё на раскрытой ладони. Говорит:
– Продолжай.
– Ты знала, что Венди Дарлинг была беременна, когда покидала Неверленд?
Она снова выпячивает языком щёку, затем облизывает нижние зубы.
Вторая монета громко звякает: я отправляю её к собеседнице вдоль по стойке, и металлический кругляшок звонко ударяется о стопку.
– Ты знала, что она была в Эверленде?
Сми встречается со мной глазами.
– Ты много путешествовала по островам, у тебя повсюду есть уши. Конечно, ты знала.
Она выпрямляется, отставив выпивку в сторону.
– А Джеймс знает, что девушка на другом конце острова – это его прапра…
Сми перегибается через полированную барную стойку и зажимает мне рот рукой.
– Не надо.
Храбрая женщина, не боится так близко подобраться к острым зубам крокодила.
Осторожно беру её за запястье и убираю руку.
– Ты собираешься рассказать ему?
– Какое тебе дело?
– Ответы стоят фунт стерлингов. – Я улыбаюсь ей. Она эффектно закатывает глаза и выдёргивает руку из моей хватки.
– Почему же ты не вытащила её? – спрашиваю я. – И не сказала ему?
– Венди Дарлинг сидела в тюрьме Эверленда. Её освобождению мешало множество препятствий и сложностей, и в мои обязанности не входило разбираться со всем этим бардаком. Что бы люди ни говорили о Джеймсе, у него, возможно, самое большое сердце во всём Неверленде. Венди ему правда небезразлична, глубоко небезразлична. И если бы я рассказала ему, он бы пошёл туда за ней и погиб – либо ему пришлось бы сражаться в двух войнах на двух островах, хотя война, которую он уже вёл, и тогда стоила ему больше допустимого.
– Кроме того, – продолжает она, – как ты думаешь, что сделал бы Питер Пэн, если бы понял, что наследники Дарлинг теперь одновременно наследники Крюка? Лучшим сценарием было спасти ребёнка и вернуть его в мир смертных.
– Ты так и сделала?
Пусть я враг Джеймса, а он, в свою очередь, один из самых близких друзей Сми, но я не враг Сми, а Сми не таит обиды. Она женщина действия, и она всегда действует по собственному плану.
Я подозреваю, то, что Джеймс спустя все эти годы жив и ему до сих пор не отрезали
