рядом, кладёт морду ей на плечо. Из его горла исходит тихое жалобное подвывание, и Дарлинг начинает плакать ещё сильнее.
– Мы его спасём, Дарлинг, – говорит Пэн, вытирая слезинку с её щеки. – Ты меня слышишь?
– Обещаешь?
Пэн слегка колеблется перед тем, как дать ответ. Даже он понимает, что не может обещать этого.
Но он всё равно кивает. Мне кажется, ему самому нужно верить в это не меньше, чем Дарлинг.
Никто из нас не хочет, чтобы Вейн умер.
Я постепенно начинаю понимать, что мы все готовы отдать друг за друга жизнь.
Когда это произошло?
Когда я вдруг почувствовал большую верность, большую привязанность к этой разнородной названой семье, нежели к собственной кровной сестре?
Однако я чувствую абсолютную правильность этой мысли, дико стучащую у меня в груди.
Бальдр поднимает голову, глядя прямо на меня, и моргает ярко-голубыми глазами.
Ты обретёшь то, что тебе нужно, в тот час, когда будет нужно.
Ба любила говорить это нам, когда мы были мальчишками, и я не уверен, то ли я вспоминаю её слова, то ли Бальдр на самом деле произносит их у меня в голове.
И остров даёт всем то, что нужно, в тот час, когда нужно.
Я снова смотрю на волка. Его сходство с тем нашим Бальдром поразительно. Мне не хотелось верить, что это действительно он, что остров может сделать что-то столь великое, как возвращение кого-то к жизни.
И всё же он передо мной.
Хвост Бальдра громко стучит по полу.
– Давай отнесём его в лагуну, – говорю я.
Пэн смотрит на меня.
– В лагуну. Сейчас.
Уинни выпрямляется.
– Да. Он любит лагуну, а та – его. Ты сам говорил, Пэн, её воды могут быть целебными.
– Это правда, но своим непостоянством они тоже известны. Спроси близнецов.
Мы с Башем синхронно пожимаем плечами.
– Ну, в нашем положении можно и рискнуть, да? – предполагает брат.
Пэн снова садится на пол по-турецки и упирается рукой в колено, размышляя.
Он должен понимать, что у нас заканчиваются варианты.
Но он всегда опасался лагуны.
– Ладно, – наконец сдаётся Пэн. – Поднимайте его снова.
На этот раз мы с Башем берём Вейна за руки и закидываем их себе на плечи. Теперь он полностью отключился и ничем не может нам помочь, поэтому его ноги волочатся по земле, когда мы выбираемся из дома и идём через лес по тропинке.
С неба начинает лить дождь, и к тому времени, как мы спускаемся с Вейном на пляж, из тёмных клубящихся туч сыплются крупные круглые капли.
Как будто остров старается соответствовать нашему мрачному настроению.
У кромки воды, когда мы с Башем пытаемся затащить Вейна в лагуну, Дарлинг останавливает нас.
– Я пойду с ним, – говорит она, и когда я смотрю на неё через плечо, то вижу, что в её глазах сгущается тьма, жаждущая взять верх.
– Дарлинг, – говорит Пэн, – я не думаю, что это…
– Я пойду с ним, Пэн. Это должна быть я.
В её голосе звенит некая новая решимость. Сейчас она не просто наша непослушная, смелая Дарлинг. Она превратилась в нечто иное, нечто, что не отступает даже перед Питером Пэном.
– Хорошо, – Пэн смягчается и отходит на шаг. – Мы будем здесь, если понадобимся.
Она подходит ко мне и подлезает под руку Вейна, принимая на себя его вес.
Несмотря на то что он примерно вдвое больше её, она почти не сгибается под этой ношей.
Баш снимает вторую руку Вейна со своего плеча и спрашивает:
– С тобой всё хорошо, Дарлинг?
– Да, всё хорошо.
Обвив рукой талию Вейна, она тащит его в воду.
Глава 26
Рок
Терпеть не могу ошибаться в людях, но подозреваю, что очень многих недооценивал с момента, как оказался в Неверленде.
Я недооценивал Питера Пэна, Вейна и новую Дарлинг.
Джеймс всё ещё в подвешенном состоянии.
Он меряет шагами бар, заложив руки за спину: придерживает правой рукой левое запястье, крюк торчит позади него.
Почти в каждой комнате на деревянном полу видна изношенная дорожка, где с досок стёрся лак. Похоже, капитан любит вот так вышагивать.
Я давлю скорлупу арахиса и кидаю орешек в рот.
– Может быть, присядете?
– Я не могу думать сидя.
– А я не могу думать, когда вы ходите.
Он останавливается посреди комнаты и хмурит брови, зелёные глаза мрачнеют.
– О чём же тебе нужно думать?
– О нашей стратегии, капитан. Нам бы она не помешала. В идеале сейчас.
На вдохе он разворачивается и возобновляет ходьбу.
– Ты сказал, что члены королевской семьи Ремальди сотрудничали с королевой фейри? Так что нам нужно выбрать сторону…
– Я не занимаю ничью сторону. – Я кладу в рот ещё один арахис и с хрустом разгрызаю его. – Есть только моя сторона.
Он презрительно фыркает и взмахивает крюком.
– Ты просто смешон, и толку от тебя никакого.
– Ммм, ну, вы зря теряете время. В любую минуту в вашу дверь может постучаться Хольт, может быть, даже в компании королевы фейри, и вам было бы хорошо заранее определиться, что вы собираетесь им сказать. Тилли в конце концов захочет вас убить. Или подчинить, и хотя я полагаю, что вы вполне можете быть покорным, – яростный взгляд, который он бросает на меня, мог бы зажарить цыплёнка, – но подозреваю, что перспектива стать марионеткой королевы фейри вас не устроит. А Хольт просто захочет использовать вас и ваших людей в качестве пушечного мяса, так как Дарлинг убила несколько его стражников.
Я выбрасываю арахисовые скорлупки в пустой стакан на барной стойке, затем отряхиваю штаны.
– Скажите, капитан, а какой исход предпочли бы вы сами?
Он оборачивается на меня через плечо, подходя к окну.
– Чтобы ты был мёртв, Питер Пэн был мёртв, а Сми и Черри благополучно вернулись сюда.
– Ну, вы, вероятно, получите два из четырёх, это неплохой расклад.
– Я убью тебя, – обещает он.
– О, я не сомневаюсь. – Я улыбаюсь ему своей самой невинной улыбкой, но высоко вскидываю подбородок, чтобы он мог хорошенько рассмотреть крокодильи зубы, вытатуированные на моей коже.
Он фыркает и возвращается. Я догоняю его между двумя круглыми столами.
Ростом мы не сильно отличаемся, но он носит более объёмистую одежду, чем я, – всё такое пышное и торжественное. Мне это нравится. Есть что-то в Джеймсе, что напоминает мне корку грязи на красивых старинных часах. Хочется послюнить большой палец и потереть верхний слой, посмотреть, что там блестит под ним.
– У вашего желаемого исхода и моего желаемого исхода есть отличное пересечение в середине, – говорю я
