и почти неощутимой, когда они через нее проходили, отделяла новую зону от остального Корабля, не давая двум непохожим атмосферам перемешаться.
Плавтине хватило нескольких шагов вперед, чтобы ощутить запах старой красной планеты, холодной, насыщенной силикатами, кварцем и углекислым газом.
Это была почти родная ей земля, вторая колыбель Человечества – того, что жило на Великой северной равнине. Планета, недостаточно адаптированная даже для того, чтобы Человек мог с большим трудом прожить там несколько минут, не задохнувшись. Сама она, маленький автомат из синтетических материалов, избороздила все долины, впадины и кратеры, чувствуя себя в них как рыба в воде.
Они ступили на грубый бледно-красный песок. Молодая Плавтина услышала за спиной тихий щелчок: очевидно, закрылся шлюзовой отсек. Она оказалась в другой вселенной. Вокруг небольшого холмика, на котором они стояли, немного скованные и взволнованные, простирался горизонт, обрамленный низкими дюнами. В бледно-розовом небе тихое свечение Фобоса и Деймоса спорило со светом низкого вечернего солнца – маленького далекого желтого шара, лучи которого не согревали кожу. От бледного зенита до грязно-красного надира по небу тянулись тонкие, почти бесплотные волокнистые облака. Это было похоже на огромное, окаменевшее, пустынное море, простирающееся, насколько хватало глаз, движимое лишь легкими, еле заметными дуновениями ветра. Дальше – снова дюны, еще дальше, чуть влево, угадывались рваные края кальдеры, которые едва возвышались над землей. Этот мертвый, пустынный пейзаж, полная противоположность Terra Nostra, все же неведомым образом притягивал людей. Возможно, грубость камня, неизменяемость, вневременность – полное безразличие огромных равнин и впадин к превратностям биологической жизни – такой ограниченной, такой посредственной, неприспособленной к царству человека, которому полагалось быть вечным.
Старшая взяла ее за руку. Плавтина задалась вопросом, как это возможно. Она не знала, да ей было и все равно, она сильно сжала руку в ответ, почти до боли, чтобы Ския навсегда осталась впечатанной в ее кожу, и чтобы это тихое мгновение запечатлелось в памяти.
– Это место – неотъемлемая часть нашего опыта, но также и подарок, который я желаю вам сделать.
Она замолчала на несколько минут, будто размышляла над смыслом своих слов – или уже унеслась мыслями далеко, туда, где ей уже не было нужды соблюдать условности обычного разговора.
– Садитесь.
Плавтина соскользнула на землю, не обращая внимания на тонкую ржавую пыль, которая уже липла к ее коже, а Ския села на корточки совсем рядом с ней, так что их лица разделяло всего несколько сантиметров, когда она прошептала:
– У меня для вас еще кое-что. Посмотрите в кармане.
Плавтина и не знала, что у нее есть карман. Она просунула туда два пальца и вытащила крошечную пластинку из металла или углеводорода. Положив пластинку на ладонь, Плавтина поднесла ее к глазам.
– Это, – сказал призрак, – накопитель, фармакон [41]для памяти. Пластинка – интерфейс, хранящий память Корабля, то есть воспоминания настоящей Плавтины. Их размер в несколько раз превышает объем вашей собственной памяти, но, возможно, в будущем они вам понадобятся. Я советую вам ее проглотить.
Плавтина сжала пластинку в ладони. Может быть, позже.
– А теперь послушайте меня, – продолжила Ския. – Вы в первый раз заснете. С этого момента и до окончания процесса вы должны внимательно следить за своими снами.
– Автоматы не видят снов, – пробормотала Плавтина.
– Если я была права, не захотев умирать и посвятив долгую одинокую жизнь вашему рождению, сны у вас будут. И сны не простые. Вы будете об этом помнить?
– Да, – сказала она взволнованно, не решаясь больше ничего произнести.
Старуха поднялась и начала песнопение. Сначала Плавтина ничего не могла разобрать в ее песне: теперь, когда Ския немного отдалилась, ее голос, отчасти заглушаемый ветром, звучал гипнотически. Потом она смогла вычленить слова, принадлежащие к древнему языку эллинов. Плавтина знала эту песнь. Она сама напевала ее много раз – древнее описание платоновского анамнезиса [42], – стоя на коленях в алом храме с изящными колоннами.
Знание на самом деле не что иное, как припоминание.
То, что мы теперь припоминаем, мы должны были знать в прошлом – вот что с необходимостью следует из этого довода.
Но это было бы невозможно, если бы наша душа не существовала уже в каком-то месте, прежде чем родиться в нашем человеческом образе.
Значит, выходит, что душа бессмертна…
Их секта верила в другую форму разума – высшую и трансцедентальную. Они почитали не только Число и Концепт из пифагорейского учения – официальной религии людей на старой красной планете, – но также Правду, Красоту и Справедливость, считая, что с их помощью можно выйти за пределы этого мира. А еще они верили в реминисценцию и предыдущие жизни.
Плавтина захотела задать Скии вопрос, но не смогла. Она впала в какой-то ступор, сладкий паралич, лишивший ее способности жестикулировать, говорить или думать. A Песнопение все продолжалось. Она его почти не слушала, и у нее было впечатление, будто оно длится бесконечно, так долго, что она уже вросла в песок и забыла обо всем, кроме завораживающих слов Платона.
Не оглянувшись, старуха повернулась и уверенным шагом спустилась с дюны по диагонали; где-то шагала, где-то просто соскальзывала по песку, не оставляя на нем никаких следов. Потом начала подниматься на следующий холм. Плавтина, как в тумане, следила, как та пропадает из виду, потом вновь появляется через пару сотен метров, становясь все меньше, превращаясь в простую точку, неразличимую в хаотическом пейзаже. А потом – ничего.
Солнце над ней продолжило свой бег по небу, настал вечер, и скоро в небе загорелись первые звезды. Воздух стал еще холоднее, но ее это не беспокоило. Она растянулась на земле в темноте, не сводя глаз с маленьких бледных лун, по-прежнему сжимая в кулаке единственный материальный подарок, который сделала ей Ския. И, не успев понять, что засыпает, она в первый раз в своей жизни соскользнула в сон.
Она спала. Душа ее вышла из тела и бродила по разным измерениям и временам, далеким и искаженным – как бывало у людей, которые, как говорили, проводили часть жизни в этом, похожем на смерть, состоянии, не осознавая ни себя, ни мира. Она спала; и скоро к ней пришли сны, и она ни разу не заметила, как отличаются они от яви, настолько она была захвачена этим странным состоянием; настолько – несмотря на свою вычислительную природу – стала теперь живой.
* * *
Маленький отряд попрощался с Отоном, после чего все четверо развернулись и отправились обратно в центр острова, откуда и пришли. Сам Отон жестом отослал
