— Отчего вы не помогли нам?
Он пожал плечами:
— А зачем? Вы все делали правильно.
Она посмотрела на Джамилу. На лице толстушки-палестинки было полное довольство, и Лейла знала, по какой причине. Она повернулась к Хамиду.
— А как вы прошли через проволочные заграждения?
— Запросто. — Физиономия его расплылась в широкой улыбке. — Мы вырыли небольшую траншейку и профакали себе дорогу под проволокой.
Лейла сколько могла выдерживала строгую мину на лице, потом расхохоталась. У наемника-сирийца была странная манера острить, но он был забавный тип. Она вернула ему рацию.
— На, докладывай о нас, — сказала она. — Может, выпросишь для нас грузовик. Думаю, нам всем пора помыться горячей водой.
Пар подымался над душевыми при казармах. Плеск воды мешался с голосами моющихся женщин.
Душевые имели каждая по три рожка и были рассчитаны на совместное использование — четыре человека на кабину. Поскольку было всего две кабины, то там всегда была очередь из ожидающих душ женщин. Лейла любила пропустить всех и остаться последней, чтобы мыться не торопясь. Она прислонилась к окну, курила и слушала женскую болтовню.
Прошло почти три месяца, как она прибыла в лагерь, и все это время ее муштровали от зари и до темна. Если на ее теле где и был жирок, то давно его и след простыл. Теперь она стала поджарая, мышцы на животе и боках окрепли, груди словно два яблока. Ее блестящие волосы, которые по приезде коротко подстригли для удобства, теперь падали ей на плечи.
Каждое утро у них было два часа занятий культуризмом и еще строевая подготовка перед завтраком. После завтрака занятия по изучению оружия и уходу за ним. Также они овладевали техникой изготовления гранат, пластиковых бомб и взрывающихся писем, практикой применения транзисторных таймер-детонаторов. После обеда — техника и тактика рукопашного боя без оружия и с оружием. К концу дня время отводилось на политические занятия. Натаскивание на идеологические догматы было важной частью их подготовки, потому что предполагалось: каждая из них станет проводником идей нового порядка в арабском мире.
Позднее политические лекции уступили место занятиям по военной тактике, технике инфильтрации и саботажу, партизанским методам ведения войны и подрывной деятельности.
Последний месяц у них были военно-полевые занятия. Все, чему они обучались, должно было найти применение на этих занятиях. Постепенно Лейла почувствовала, как она грубеет. Все меньше и меньше думала она о себе как о женщине. Цель, к которой она себя готовила, полностью завладела ею и превратилась в образ ее жизни. Это через нее и таких, как она, придет новый мир. Ей вспомнилась ее прошлая жизнь, ее мать и сестра. Они жили в Бейруте, все еще в том, старом мире — ее сестра с никудышной семейкой и социальными проблемами; ее мать, до сих пор страдающая и безутешная, негодующая и обиженная на то, как она была отброшена их отцом на обочину жизни, но и ничего не предпринимающая, чтобы что-то изменить в своем положении. Она зажмурилась, восстанавливая в памяти тот день на юге Франции, перед тем как ее привезли сюда. Она думала о своем отце и его сыновьях, гоняющих на водных лыжах перед отелем «Карлтон». Ее отец нисколько не изменился с тех пор, как она видела его последний раз почти девять лет тому назад. Он был все так же высок и красив, преисполнен жизнелюбия и физической силы. Если б он только мог понять, если б только знал, как много он может сделать для освобождения арабов от империализма Израиля и Америки. Если б он только знал про нужду, про страдания, про гнет, под которыми томятся его братья, он бы не стоял в стороне и не потворствовал империалистам. Но это все лишь мечтания… Конечно же все он знал. Обязан был знать.
Просто ему все это было безразлично. Богат он был от рождения, и единственным его интересом было умножение этого богатства. Он любил роскошь и власть. И самое страшное было в том, что он такой был не один. Шейхи, принцы и короли, банкиры и богачи были все одинаковы. Арабы и не арабы. Они заботились только о себе. Если от них что-то и перепадало в виде благ для страны, то это происходило лишь от случая к случаю, как побочный эффект их усилий. В каждой арабской стране были миллионы крестьян, живших на грани голода, в то время как их правители разъезжали в шикарных «кадиллаках» с кондиционерами, летали в личных реактивных самолетах, владели домами и дворцами, раскиданными по всеми миру, и при этом они произносили помпезные речи о свободе собственного народа.
В конце концов это должно было прийти. Война была не только против иноземцев — это был лишь первый шаг. Вторым шагом и, по-видимому, более тяжелым будет война против их доморощенных угнетателей — людей, подобных ее отцу, людей, которые отбирали все и не делились ничем.
Душ освободился, и Лейла перебросила через перегородку свое большое махровое полотенце и ступила под струи душа. Горячая вода облила ее словно успокоительный бальзам. Она чувствовала, как расслабляется мускулатура. Неспешно принялась намыливать себя, прикосновения пальцев к коже доставляли ей чувственное удовольствие. В этом смысле она была похожа на своего отца. Снова она представила его на водных лыжах, мускулы напряжены усилием буксировки, все его существо наслаждается физической силой и мастерством равновесия.
Она взбивала мыльную пену на мягком лобке, покуда черные кудряшки не оказались сплошь покрыты белым кружевом. Затем она выпятила вперед бедра, и душ отвесно падал ей прямо туда. Истома и тепло наполнили ее изнутри. Нежно, почти машинально она поглаживала себя. Оргазм и видение отца на лыжах с выпяченными вперед бедрами возникли почти одновременно — к ее удивлению. Прежде чем она осознала это, еще один оргазм сотряс ее тело. Это был для нее шок… сменили его гнев и отвращение к себе. Ей была тошнотворна даже мысль об этом… Она резко закрутила горячую воду и подставила себя под ледяную струю, покуда не посинела вся от холода. Затем вышла из кабины завернувшись в полотенце.
Это была какая-то жуть… Ничего подобного ей раньше не приходило в голову. Видимо, это у нее в крови… Столько раз ей говорила об этом мать. Она была, как ее отец. Им управляло его тело: его похоть и аппетиты были вечно ненасытны. Мать рассказывала им кое-что про его похождения. Он не был тем человеком, который может довольствоваться одной добропорядочной женщиной. Дурная кровь, сказала мать, как бы предупреждая ее.
Она насухо вытерлась и, завернувшись в полотенце, пошла в казарму.
Соад — ее койка стояла рядом — была почти одета.
— Ты что делаешь вечером?
Лейла взяла халат.
— Ничего не делаю. Хотела полежать с книгой.
Соад принялась красить губы.
— У меня свидание с Абдуллой и с его дружком. Почему бы тебе не пойти с нами?
— Я что-то не в настроении.
Соад поглядела на нее.
— Пойдем. Тебе надо немного развлечься.
Лейла не ответила. Она помнила Соад в первый день здесь. Она сюда пришла, чтобы быть рядом со своим парнем, и говорила всем и каждому о том, как ей не терпится поскорей с ним встретиться. Но когда он здесь так и не появился, она не была огорчена. Она очень серьезно относилась к феминизму: женщины в армии пользовались равноправием с мужчинами, и к настоящему моменту она перетрахалась со всем лагерем — и нимало не переживала сей факт. «Здесь не то, что в Каире», — сказала она, вульгарно расхохотавшись.
— Послушай, — серьезно повторила Соад. — Если пойдешь с нами, я тебе отдам Абдуллу. Он самый лучший мужик в лагере. Для подруги не пожалею.
Лейла посмотрела на нее.
— У меня на это свой взгляд.
— Для кого ты ее бережешь? — спросила Соад. — Если тебе самой неохота, то не забывай, что это входит в наши обязанности. Помнишь, командир нам так и сказала: мы обязаны ублажать наших мужчин. Вот я, например, даже не знаю лучшего сочетания долга и удовольствия одновременно.
Лейла засмеялась. У Соад одно на уме.
— Ты меня поражаешь, — сказала она. — Но ни один из этих мужчин не вызывает во мне симпатии.
— В этом никогда не разберешься, пока не попробуешь, — возразила Соад. — Мужчины просто удивляют. Самые сильные любовники иной раз выглядят замухрышками.
Лейла покачала головой.
На лице Соад появилось недоумение:
— Ты невинная?
Лейла улыбнулась.
— Нет.
— Тогда ты влюблена!
— Нет.
Соад сдалась.
— Тогда просто не понимаю тебя.
Соад никогда не была ближе к истине, чем сказав это. Но как было заставить эту легкомысленную женщину понять, что для нее, для Лейлы, существуют более важные вещи, чем секс?
Глава 8
Через десять минут после побудки дверь в казарму неожиданно распахнулась, и Хамид проорал с порога:
— Внимание!
Мгновенный переполох, и все женщины, кто в чем был, заняли, как положено, места перед своими койками.
