Он был таким сентиментальным щенком.
Просто удивительно, какие вещи припоминаешь, если дашь волю мыслям.
Городская река протекала у подножия пологого холма. Пока Линделл пробирался по сугробам, мусорное ведро скользило и гремело в руках, полиэтилен внутри колыхался, надуваясь на ветру и обвисая. Линделл видел подвесной мост, соединявший два берега, — тросы, белые от снега, засыпавшего сталь, выделялись на черном. Линделл подобрался к воде шагов на сто и понял, что мелководье вблизи берега замерзло. Поначалу он решил, что огромная река застыла вся, но, прислушавшись, различил тихое журчание и бульканье. Приглядевшись, он заметил темную полосу воды, струившуюся по льду.
Линделл подошел к концу деревянного причала и спустился по лесенке. Лед, достаточно толстый, чтобы выдержать его вес, не стонал и не трещал, пока Линделл шагал к середине реки. Он помедлил, добравшись до воды.
Никого не было видно. Дул легкий ветер.
Он зашел так далеко, что казалась уместной какая-нибудь торжественная церемония, но потом Линделл понял, что собирается торжественно выбросить старое мусорное ведро, и подумал: «К черту». Он швырнул ведро в воду и увидел, как оно перевернулось, наполнилось водой, погрузилось на пару дюймов, но все еще продолжало дрейфовать по течению. Несколько обрезков бумаги выплыли из него и приткнулись у ног Линделла. Тот разобрал обрывки слов — «щание» от «обещание» и «новность» от «виновность». Он топнул по льду, и вода подхватила бумажки. Ведро плыло дальше.
Он немедленно ощутил облегчение. Наверное, так чувствует себя дамба, когда шлюзы наконец открывают, или бомба, когда на нее наступают. Документ был последним и, насколько знал Линделл, единственным осязаемым свидетельством, связывающим его с концом света. Пока он и остальные молчат, никто и никогда не узнает, что произошло.
Таким образом, можно сказать, вообще ничего не произошло.
Все нормально.
Ведро уже скрылось ниже по течению. Линделл больше его не видел — ни малейшего проблеска.
Он забрел к реке по чистой случайности, больше тут было нечего делать, поэтому он повернулся и вылез по лесенке на причал.
Когда он поднимался на холм, снег отнюдь не поредел, но Линделлу показалось гораздо проще идти со свободными руками. Он внезапно подумал: зачем он вообще тащил ведро в такую даль, если мог просто вынести и выбросить полиэтиленовый мешок с мусором? Это сэкономило бы массу сил, вот уж точно.
Впрочем, в городе хватало идиотизма. Может быть, он заразен.
Линделл не видел солнца на небе, но ему все-таки казалось, что свет, который сочился сквозь облака, медленно тускнел. Когда он вновь увидел вдали монумент, на город опустился вечер. Уличные фонари зажглись, и все вокруг засверкало — скамейки на автобусных остановках, пожарные гидранты, тысячи деревьев и миллионы листьев, на которых скопились маленькие холмики снега.
Линделл почти добрался до дома, когда услышал позади вороватые шаги.
— Да чтоб мне провалиться, если это не мистер Полная-Чаша! Как поживаешь, дружище? Холоднющий день прошел, а ты все такой же сукин сын? Скажи, почему ты не хочешь одолжить мне несколько баксов? Лишь бы хватило на горячий ужин и чашку дешевого кофе. Ключевое слово — «дешевый». Я прав? А? Да, да, ты знаешь, о чем я.
Линделл опустил голову и притворился, что не слышит.
Исключительное невезение. Он прошел полгорода, сделал то, что намеревался, стер подметки до дыр, измучился, полностью выбросил из головы чувство вины, наконец добрался до дома и уже собирался вытащить ключи из кармана, как появился этот тип в черных перчатках, протянул руку и начал клянчить мелочь.
12
ПТИЦЫ
Вторая палатка пропала. Лори тщательно обыскала все и перерыла вещи в задней части снегохода, но не нашла палатку. Несколько раз она случайно тушила огонек свечи рукавом и принуждена была снова ее зажигать. Тени метались туда-сюда в узком пространстве багажного отсека. Она не выносила палатку за пределы станции — Лори была в этом уверена. И сомневалась, что оставила ее в тайнике, на льду, хотя так измучилась, что могла, ей-богу, сделать любую глупость. Но она, хоть убей, не понимала, где палатка. Осталась в хижине? Или в глубине какой-нибудь трещины?
Лишь закрыв отсек, Лори вспомнила приключение, которое пережила во время спуска по языку ледника к станции. Вспомнила, как залатала куском фанеры и как ковыляла под снегом, на ощупь искала вещи, выпавшие при столкновении. Внезапно она поняла, что именно там и потеряла палатку. Лори увидела себя словно через объектив камеры — свои собственные руки, которые, ощупывая землю, прошли в паре дюймов от палатки. Именно так все и произошло.
Несколько дней назад, карабкаясь на огромную искривленную глыбу гладкого снега, соединявшую шельф с пингвиньим гнездовьем, Лори в жизни бы не подумала, что потерянная палатка окажется первой в списке проблем. Было так много других вопросов. Что случилось с лыжами? Как искать дорогу в обход скал, чтобы добраться до возвышенности? Найдет ли она передатчик? А если найдет — кто ей ответит?
Но вскоре после того как Лори перевалила через хребет, во время первой ночевки неподалеку от пингвиньего гнездовья, отказал обогреватель. Она проснулась и обнаружила, что стенки палатки по краям заледенели, отчетливые сине-серые морозные завитки сверкали и переливались при свете свечи. Пот на горловине спальника замерз наподобие толстого ошейника, и пришлось сделать несколько сильных рывков плечами, чтобы проломить его и выбраться. Одежда смерзлась в сплошной ком, похожий на бутон. Лори потратила целый час, выколачивая ее и пытаясь разместиться внутри. Одевшись, она вручную собрала палатку. Это заняло больше времени, чем она рассчитывала. Было невозможно добраться до обогревателя, не разодрав ткань, — и в любом случае она понятия не имела, как его починить, не меняя спираль, — поэтому Лори запаковала палатку и остаток дня тащила сани мимо трещин, каменных глыб и хребтов у подножия утесов. Обычно ей удавалось сохранить немного тепла после сна, но только не сегодня. Лори замерзла гораздо сильнее, чем обычно. Она даже не представляла, что такое бывает.
На следующую ночь было еще хуже, а через день — тем более. Чтобы согреться, приходилось полагаться на то незначительное количество тепла, которое производило ее тело, и на огонь походной плитки, хотя Лори старалась включать ее не более чем на два-три часа в день, опасаясь, что горючее закончится. Наступило самое холодное время зимы, и температура упала до пятидесяти градусов ниже нуля, давно миновав точку замерзания. Пот, который выделяло тело Лори, когда она лежала в спальнике, превращал его в негнущуюся ледяную коробку. Лори не знала, сколько времени уйдет, чтобы вечером забраться в спальник, — в любом случае не меньше часа. Она протискивала ноги в горловину и медленно влезала внутрь, останавливаясь каждые несколько минут, чтобы растереть ноющие мышцы ног, — и так до тех пор, пока во льду не протаивал туннель. Ей с трудом удавалось уместиться внутри.
Наконец она засыпала скорее от усталости, чем от тепла. Сон был неглубоким, не столько чутким, сколько прерывистым, и длился не более шести часов. Лори просыпалась бесчисленное множество раз за ночь от дрожи и от судорог, которые как будто раздирали тело на части — ноги, живот, плечи. Потом наступал час, который она считала утренним, и снова начинался тяжкий труд — Лори вылезала из спальника и затыкала горловину сменной одеждой, чтобы она не смерзлась.
Ушло четверо суток, чтобы добраться от кромки шельфового льда до гнездовья, — втрое дольше, чем она рассчитывала. Подножие утесов испещряли ямы и трещины, глыбы камня размером с дом, бугры, которые внезапно подымались изо льда под совершенно непреодолимыми углами. Каждый раз, когда Лори думала, что приближается к гнездовью, она забредала в какой-нибудь ледяной тупик и вынужденно поворачивала назад.
Женщина часто задремывала на ходу и просыпалась, лишь наступив на собственные лыжи, или врезавшись в каменную стену, или наступив на гребень или край трещины. Просто чудо, что она не погибла.
Время от времени, когда ветер утихал, она слышала крик пингвинов — резкий, похожий на ржание, как будто тысяча дверей поворачивалась на ржавых петлях. Иногда казалось, что птицы всего в нескольких футах. Но затем впереди вздымался лед, ветер снова начинал рыдать, и звуки пропадали.
Наконец на четвертый день, после нескольких часов в постромках, когда Лори тащила сани дальше и дальше по ущелью, которое, по ее ощущениям, все суживалось и напоминало очередной тупик, она обнаружила накрытый снегом проход в скале. Он был достаточно высок и широк, чтобы протиснуться со снегоходом.
Кроличья нора.
Лори пролезла в расщелину, выбралась на другой стороне и оказалась на гнездовье. Она не поверила своим глазам.
