Кроличья нора.
Лори пролезла в расщелину, выбралась на другой стороне и оказалась на гнездовье. Она не поверила своим глазам.
Пингвины заметили ее первыми. Они забормотали, захлопали крылышками по бокам. Шум эхом отражался от скал. Здесь было пятьдесят или шестьдесят птиц, а может быть — целая сотня, они перекликались и переваливались с боку на бок, как жирные черные метрономы. Они не подходили к Лори, но и не убегали. Лори подумала: должно быть, они уже привыкли к присутствию людей. В конце концов ученые изучали их больше ста лет. Пока она наблюдала за ними, один из пингвинов прыгнул в воду — в длинный изогнутый залив, похожий на палец. Он выскочил обратно, щелкая клювом и пожирая какую-то мелочь, которую удалось добыть, и вперевалку пошел к остальным. Ветер приносил резкий запах птичьего помета, лишь немного смягчаемый холодом.
Последнего дикого кита видели больше тридцати лет назад, примерно в то время, когда Лори родилась, и ученые пришли к общему выводу, что они вымерли, как и слоны, гориллы и все прочие крупные млекопитающие. Не исключено, что остались отдельные особи, по-прежнему обитающие в отдаленных районах океана, еще не освоенных человеком в поисках пищи, но эта версия казалась маловероятной. Разумеется, Лори не видела китов в Антарктике, и искать их было ее работой. На континенте до сих пор в большом количестве обитали тюлени и огромные стаи поморников — хотя и не в этой бухте, — но лучше всего себя чувствовали именно пингвины, питавшиеся крилем, в котором больше не нуждались вымершие киты. Птицы были именно такими огромными, как рассказывали Лори. Она бы не удивилась, выяснив, что некоторые весят больше сотни фунтов.
Луна отчасти скрылась за выступом черной скалы, но светила еще достаточно ярко, чтобы рассмотреть ландшафт. Лори устала и двигалась вяло, словно внезапно превратилась в старуху, замерзшее тело не гнулось, больше всего хотелось лечь и закрыть глаза. Но она знала, что если ляжет, то уснет, а позволить себе это было нельзя. Не сейчас.
Она отправилась в путь, прихватив запасную антенну. Здесь оказалось на удивление мало сугробов. Может быть, весь снег смерзся в лед. Или ветер сдул его в море. В любом случае, прошло немного времени, прежде чем Лори нашла остатки хижины — груду покореженного пластика, куски дерева, изогнутый металл, втиснутый во впадину в скале.
Похоже, хижину снесло лавиной или обвалом — огромный кусок льда и снега свалился на нее со склона горы и раздавил в щепки. Если именно так и обстояло дело, кусок был на редкость здоровенным. Лори увидела осколки льда, разлетевшиеся вокруг хижины от страшного сотрясения, кольцом диаметром в тридцать футов. Должно быть, при падении раздался грохот, как при разрыве бомбы. Оставалось лишь гадать, какой хаос начался среди пингвинов. Она представила, как сотни птиц в испуге прыгают в воду.
Внезапно Лори почувствовала страшную усталость. Глаза закрылись, и она заставила себя поднять веки. Что она ищет? Ах да, рацию.
Она осторожно пробиралась через обломки, переворачивая куски дерева, пластика и металла. Лори не нашла ни одного фрагмента передатчика, только погнутую алюминиевую панель, которая могла быть — хотя не факт — частью корпуса. Несомненно, рация разлетелась вдребезги, когда дом рухнул. То есть путешествие через лед — трещины, обморожения, дни и недели в постромках — было совершенно бессмысленным.
Бессмысленно. Бесцельно. Пусто.
Пустота. Мрак. Сон.
Спать, спать, спать.
Лори швырнула антенну в груду мусора, потом передумала и подобрала. Для чего она была ей нужна? Измерять глубину? Долбить лед? Лори не знала, но все-таки не решилась выбросить антенну. Честно говоря, она вообще не любила что-либо выбрасывать. Она всю жизнь собирала разные ненужности — безделушки, старые журналы, веточки, отломанные с деревьев, а потом смотрела на них, перебирала, крутила в руках и не могла вспомнить, откуда они взялись. Они походили на ущербные воспоминания раннего детства, которые иногда приходили в голову, когда мысли начинали мешаться, отдаляясь от всего, что привязывало их к реальности. Лори заходила в ярко освещенную комнату, и волосы щекотали ей лоб. Отец выносил из кабинета тяжелый кувшин. Собака с красным бантиком, приклеенным на носу. Столько мелочей и воспоминаний, подобранных непонятно где. Ее квартира напоминала разрушенный город, заваленный никому не нужными вещами — желудями, пластмассовыми ключами и тысячами прочих штучек, которым не было применения. Но Лори признавала, что любит держать их дома. Когда тебе четырнадцать-пятнадцать лет — когда ты еще не достигла зрелости и не поняла, кто ты такая, — приходится решать, будешь ли ты крепко держаться за все, что входит в твою жизнь вне зависимости от того, насколько это важно, или легко расставаться с мелочами. Жизнь проще для тех, кто охотно разжимает пальцы, но Лори поступила иначе, стала человеком, который не расстается с воспоминаниями, — и изо всех сил старалась не отклоняться с избранного пути.
Не было никаких признаков того, что Джойс и Пакетт добрались до гнездовья — ни брошенного снаряжения, ни следов снегохода. Лори сомневалась, что снова увидит друзей. Впрочем, об этом она не думала уже давно.
Она разбила палатку на ледяной площадке, достала спальник, плитку, кухонные принадлежности. Руки у нее так онемели, что не удалось вогнать колышки в лед. Лори прижала углы палатки четырьмя камнями, лежавшими у подножия утеса.
Она невольно вспомнила тайную крепость, в которой играла летом, когда ей было десять. Так она говорила — тайная крепость, — хотя на самом деле это был просто общественный туалет возле реки, на огороженном участке, проданном под застройку. Несколько месяцев, пока его не снесли, чтобы построить офисное здание, Лори и ее лучшая подруга, Минни Ригс, ходили туда почти каждый день, чтобы поболтать о мальчишках, спрятаться от родителей и вместе построить планы на будущее. Иногда они воображали себя взрослыми женщинами, матерями семейств, а иногда — шпионками, баскетболистками или биологами. Лори хорошо помнила день, когда они пролезли сквозь дыру в проволочном заборе и увидели, что кирпичи, плитка и фаянс тайной крепости превратились в удивительно маленькую кучку расплющенных обломков. Они казались такими мелкими и жалкими, как будто никогда ничего не скрывали, как будто внутри не было даже унитазов, металлических раковин и сушилок, не говоря уже об удивительно сложных мирах, которые воображали две девочки. Рухнувшая крепость выглядела точь-в-точь как обломки хижины на гнездовье — наверное, именно поэтому Лори о ней и подумала.
Но прежде чем крепость сломали, они с Минни ходили туда почти каждый день, в июне и июле, за исключением одной недели, когда Лори уехала в летний лагерь. Обычно они встречались возле дома Минни и пробирались через заросли на заднем дворе магазина, а затем по длинной серой ленте проселка к реке, балансируя на камнях у воды. Густая стена деревьев скрывала крепость, и, если девочки никому не попадались на глаза по пути, они пролезали под забором и проходили на стройку незамеченными. Просто два ребенка, играющих у реки. Никто им не мешал. Дверь крепости, как и высокие наклонные окна, стояла не запертой, и всегда без проблем удавалось попасть внутрь.
— Тебе что больше нравится, лето или зима? — спросила однажды Минни, когда они сидели в крепости. Она любила задавать такие вопросы. — Например, когда хороший день. Нет ни дождя, ни снега, и солнце светит.
— Не знаю. Наверное, зима. Если бы ты спросила меня зимой, я бы сказала: лето, а сейчас я скажу: зима.
— Я тоже выбираю зиму, — сказала Минни. — А вот еще вопрос. Кого ты любишь больше, маму или папу?
— Не знаю. Наверное, это как с зимой и летом. Я люблю того, кого сейчас нет со мной… — Лори уселась на край раковины. — Но твоя мама мне нравится больше, чем твой папа.
— Ага, — ответила Минни. — Мой папа просто придурок. Знаешь, что он вчера сделал? Нарочно сбросил пепельницу на пол, прямо на ковер, а потом заставил меня убрать. Я ее не роняла. Я сказала: «Это не я». А он сказал: «Я не спрашиваю, кто виноват. Я велю тебе навести порядок, юная леди». Он всегда что-нибудь такое делает. Однажды… — Минни склонила голову набок. — Эй, ты слышала?
— Что?
— Слушай.
Лори прислушалась, напрягая уши. Она уловила тонкое быстрое жужжание, которое раздавалось в воздухе, и спрыгнула с раковины. Звук исходил из люка в центре потолка. Лори, вместе с Минни, встала под ним и посмотрела вверх. Оса билась о стекло. Ее коричневые крылья трепетали так быстро, что были почти невидимы, жало висело высокомерно и неподвижно, как водолазный колокол на днище лодки.
— Ты так никогда не выберешься, — сказала Лори. Она понимала, что разговаривает с осой, хотя и не предполагала, что та слушает. Она обратилась к Минни:
— Нужно ей помочь.
