Покончив с кофе, он зашагал к зданию в дальнем конце Эрендира-стрит, отпер служебный вход и вновь закрыл за собой дверь. В вестибюле было темно и тихо, здесь царило странное театральное — или пещерное — ощущение необычайного простора, как всегда бывает в офисных зданиях в выходные. Линделл поднялся на лифте на седьмой этаж. Документ, который он искал, лежал в верхнем ящике стола. Он уже не первую неделю думал, что лучше бы не оставлять эту бумагу в общем доступе, но лишь накануне вечером, потягивая виски и проклиная какого-то неандертальца, из-за которого поневоле весь дом слушал кошмарную музыку, Линделл наконец решил, что делать. До сих пор о документе знали лишь человек десять (и то частично, поскольку, несмотря на опыт, никто в корпорации не смог сложить фрагменты воедино), и они согласились, что нет никаких разумных причин рассказывать остальным. Зачем в конце концов устраивать проблемы там, где царят покой и неведение? Там, где покой, по сути, и есть неведение, а неведение — мир?
До последнего вздоха Линделл продолжал бы отрицать свою причастность к случившемуся. Это была не его вина. Он ничего не изменил бы. Тем не менее оставалось фактом, что вирус запустили буквально через несколько месяцев после того, как Линделл и его пиар-отдел начали «кампанию белого порошка». В конце концов ему в голову пришло, что, возможно, вся последовательность событий как-то связана с этой кампанией — или даже возникла как реакция на нее. Отдел по работе с потребителями получал огромное количество жалоб, когда в конгрессе шли слушания, а в прессе бушевали страсти, — в том числе как минимум одно рукописное письмо с обещанием уничтожить мир, но Линделл знал по опыту, что в мире есть бесчисленное множество дураков и неудачников, которые винят какую-нибудь крупную корпорацию в том, что у них паршивая работа, убогий достаток и незавидная личная жизнь. Видимо, им нечем заняться, кроме как яростно звонить по телефону и писать угрожающие письма. У таких людей редко — если вообще когда-нибудь — хватает смелости, чтобы реализовать свои угрозы, по той простой причине, что они уже потерпели поражение.
Но тем не менее кто-то решил использовать «Кока-колу» в качестве распространения вируса. Здесь сомневаться не приходилось. Единственный вопрос: кто и зачем?
Некоторые в пиар-отделе были уверены, что виноваты исламские фундаменталисты, или фанатичные анархисты-экологи, или даже корпорация «Пепси», хотя это и казалось нелепой мрачной шуткой.
Впрочем, Линделлу казалось вполне вероятным, что человек, издавший вирус, не имел особых претензий к «Кока-коле». Он просто искал продукт, который мог достигнуть отдаленных уголков планеты и содействовал бы максимально эффективному распространению вируса, и таким продуктом была кола.
Лет десять назад, в ответ на падение стоимости перевозок, с одной стороны, и возросший уровень загрязнения воды — с другой, корпорация решила централизовать производство, сосредоточив его на единственном заводе на побережье Венесуэлы. Выгоднее очищать весь объем безалкогольного напитка в одном месте, а затем экспортировать, нежели производить колу в пятидесяти разных, далеких друг от друга, точках и пытаться там же произвести очистку. Линделл никогда не бывал на заводе в Венесуэле и не знал их системы, но подозревал, что кто-то пролез в корпус, где находилось оборудование, и внедрил вирус непосредственно в цистерну с сиропом. Его смешали, разлили по бутылкам, газировали, а затем упаковали и разослали по всему свету. И несомненно, употребили.
Конечно, по большей части, это были лишь догадки. Линделл как единственный представитель пиар-группы присутствовал на первом совещании между президентом компании и сотрудниками Инфекционного отдела. «Инфекционные агенты» могли сказать наверняка лишь то, что вирус, судя по образцам, тесно связан с «Кока-колой» и что они намерены отслеживать ситуацию и далее.
Дальше разговор был коротким. Линделл прекрасно его помнил.
— О скольких людях идет речь? — спросил глава корпорации. — Несколько тысяч? Несколько сотен тысяч?
Один агент посмотрел на другого, и оба нахмурились.
— Что? Несколько миллионов? — уточнил президент.
— Нам бы не хотелось строить предположения, сэр.
— Больше?
— Я уже сказал, сэр.
— И что теперь делать? Вы хотите, чтобы компания отозвала свою продукцию? Вы, наверное, работаете над лекарством. Какое-нибудь противоядие…
— Вирус смертелен. Вот что мы уполномочены вам заявить. — Агент понизил голос. — Могу лишь добавить, что он стремительно распространяется, причем не только среди потребителей кока-колы.
Прошло несколько секунд, прежде чем глава корпорации разгадал намек. Агент имел в виду, что уже слишком поздно принимать меры. Ситуация вышла из-под контроля. Оставалось только наблюдать издалека и надеяться на лучшее.
Президент вздохнул:
— Мне крышка.
— Возможно, сэр.
А потом агенты Инфекционного отдела ушли, а остальные остались сидеть за столом в конференц-зале, тупо глядя друг на друга, пока кто-то не прервал молчание словами «Господи Иисусе». Президент попросил присутствующих хранить тайну.
Через несколько дней Линделл работал над срочным пресс-релизом, отрицающим все слухи о причастности «Кока-колы» к распространению вируса, когда в Интернете появились сообщения о том, что заболевание передается по воздуху и воде. Через пару дней Линделл готовил кризисный отчет для президента компании, который предстояло прочесть на собрании директоров, когда узнал, что эпидемия достигла границ США.
Он почти ничего не видел, когда возвращался домой вечером.
Линделл умер рано утром.
Документ, который он искал, лежал именно там, где его оставили, за папками в верхнем ящике стола, — список из десяти имен. Десять человек, которые присутствовали на встрече с агентами Инфекционного отдела и, следовательно, знали о связи «Кока-колы» с распространением вируса, но пообещали не раскрывать этих сведений никому, считая прочих многочисленных сотрудников корпорации, также обитавших в районе монумента. Соглашение подписали шестеро из десяти — те шестеро, кто уже завершил переход и кто предположительно знал пресловутую Лори Берд, хотя Линделл, хоть убейте, не мог ее вспомнить. Остальные четверо еще не появились в городе, и прошло достаточно времени, чтобы прибывшие поняли, что ждать, видимо, не стоит.
Так решил президент компании, и Линделл согласился: раз уж документ — единственное серьезное свидетельство, лучше его уничтожить.
Хотя никто не приказал ему напрямую, он был почти уверен — скорее да, чем нет, — что никто не будет возражать, если он сделает шаг и возьмет инициативу на себя.
Стоя в темноте кабинета, освещенного только настольной лампой, он сунул эту мерзость в шреддер и увидел, как полоски бумаги падают бахромой в мусорное ведро, обтянутое изнутри полиэтиленом. Там скопилось столько воздуха, что отверстие сузилось и напоминало сфинктер; обрезки остались на поверхности словно дешевые, плавающие в аквариуме хлопья корма для рыбок. Пришлось постучать по стенкам, выдавить воздух, чтобы бумага упала на дно. Несколько отдельных кусочков слетели на пол, пока он возился с ведром. Он различил слоги «Линд» и «ола». Линделл собирал обрезки, когда услышал позади какое-то шарканье.
— Не ожидал найти здесь кого-нибудь в субботу.
По спине Линделла словно пробежал разряд электрического тока. Он выпрямился и увидел уборщика.
— Да, но иногда работа покоя не дает, — сымпровизировал Линделл. Он держал мусорное ведро в руках, прижимая его к себе, как большую птицу с поврежденными крыльями. — Сами знаете, как бывает.
— Не знаю, — ответил уборщик.
— Э… ладно.
«Заткнись и проваливай».
Уборщик указал на ведро:
— Вынести мусор?
— Нет-нет-нет. Я сам, — сказал Линделл. — Я отнесу. Спасибо. Большое спасибо.
Он поспешно протиснулся мимо тележки, нагруженной моющими средствами, вышел в коридор, дождался лифта и спустился в вестибюль.
Через две минуты Линделл стоял на улице, держа в руках маленькое металлическое ведерко. Ну и какого черта ему с ним делать? Нельзя просто оставить ведро на улице, где всякий, снабженный любопытством, терпением и бутылочкой клея, сможет вытащить и склеить документ. По той же причине Линделл боялся выбросить мусор в один из многочисленных городских контейнеров — неизвестно, кто его найдет. Если отнести ведро домой, придется пройти мимо портье, который носит на шее серебряный крестик и задает тысячу вопросов: «Как поживаете? Ну надо же, сколько снегу выпало за ночь. Что это у вас в руках, мистер Тримбл? Мусорное ведро с обрезками бумаги? А что на них написано? Про „Кока-колу“?» А если вернуться обратно в офис, придется иметь дело с уборщиком.
Возможно, Линделл дал волю паранойе. Но на его жизненном пути хватало людей, которые только и ждали возможности подставить ближнему ножку, и он давным-давно решил, что сделает все возможное — предаст, соврет и так далее, — лишь бы оставаться наверху, а не барахтаться в пыли.
