— Так что же я видела — что вы мне показали? — я замотала головой, будто пытаясь утрясти в ней переизбыток информации.
— Историю мира… на пару веков вперед.
— Последнее видение — это… — я задохнулась, не в силах до конца поверить, — Это наше будущее?
Тео отрицательно покачал головой.
— Один из вариантов, который совсем не обязательно исполнится… — он с состраданием посмотрел на меня, — Тебе будет больно, но ты должна сделать правильный выбор.
— Как бы еще выяснить, какой из них правильный, — пробормотала я, потупив взор, хотя на самом деле прекрасно понимала, чего от меня ждут.
— Это война, Тесс, — голос его звучал величественно и сурово, он не оставлял мне ни шанса на компромисс, — А на войне не обходится без жертв.
Глава 9
…Если ко всему приделать сердце,
Если показать, кого любить…
Если все же будет иноверцем,
Никогда не поздно погубить…
Павел Кашин «Колыбельная».
Проснулась я, тяжело дыша, и далеко не сразу смогла сообразить, где же нахожусь. В комнате горела только один-единственный тусклый светильничек; возле него, согнувшись в три погибели, сидела Тома с вышивкой в руках. Сейчас я плохо помнила маму, но мне показалось, что моя сестра очень на нее похожа. Спокойным волевым характером, умением создавать домашний уют, и этой невероятной, врожденной мудростью, которой так не хватало мне. Вот и мама (насколько я помню) любила рукоделие, хотя многие и считали это бессмысленной тратой времени и ниток. На одной из полок шкафа до сих пор хранятся полотенца с красивыми орнаментами по краям. Сомневаюсь, что я когда-нибудь смогу что-нибудь с ними сделать: не хватит смелости ни выложить на видное место, ни выбросить. Это просто память о прошлом, слишком болезненная, чтобы оставаться близко, и слишком дорогая, чтобы избавиться от нее навсегда.
Тамара подняла на меня взгляд, и стало заметно, что она устала и хочет спать.
— Почему не легла еще? — отчего-то шепотом попыталась возмутиться я.
Она робко улыбнулась мне в ответ.
— Ждала, пока проснешься ты… Тесс, я боялась, — все же моя сестра — еще совсем ребенок, я иногда забываю об этом из-за того, что ведет она себя почти как взрослая…
— Чего ты боялась, глупенькая? — жестом подозвав ее к себе, я обняла сестру и погладила по мягким волосам. Тома тихонько всхлипнула, и теперь уже стало не по себе мне. Что случилось, пока я сбегала в мир грез от реальных проблем?
— Я не могла тебя разбудить, старалась-старалась… но ничего не получалось, — всхлипы стали громче, — А потом ты вдруг распахнула глаза, но так и продолжала спать, только…
— Что? — от резко накатившего страха — за сестру, за себя, за нашу жизнь, которая, похоже, катилась ко всем чертям.
Голос Тамары слегка подрагивал, чувствовалось, что она пытается взять себя в руки, но не может совладать с эмоциями.
— Знаешь, как в глазах, бывает, отражается то, что видит человек? В твоих тоже мелькали отражения… только это была не я, и не наша комната…
Что же такое увидела там Тома, я спрашивать не стала. Догадывалась… Если только то, что видела я — еще полбеды. Проблема в том, что я не знаю, какие чудовища могли выглядывать из моих зрачков, пока я находилась… А вот «где», это уже другой вопрос. И сомнений в том, что ответом на него будет «просто во сне» становилось все больше.
— Все хорошо, маленькая, все будет хорошо… — я так старалась убедить сестру, однако куда сложнее заставить поверить в эти простые слова себя саму.
— Да, да… — Тамара крепко вцепилась в мою ладонь, будто пытаясь удержать… или удержаться. Я еще крепче обняла ее, моля лишь об одном: чтобы меня не лишали хотя бы ее — последней части моей семьи…
Я знала, что просто этого не вынесу.
* * * *
А жизнь все идет по прежнему распорядку. И от этого мне хочется кричать. Потому что внезапно приходит осознание: я никто в этом мире, и даже когда моя жизнь разваливается на куски, жизнь всех остальных будет продолжаться. Война, жертвы — но почему же именно я!? Хотелось, чтобы все стало как прежде — не идеально, но просто привычно и понятно — так, как было до появление англов. В то же время, если все, что так упорно твердят мне — правда… Какое право я имею что-то менять? И это жалкое человеческое счастье — счастье одного-единственного существа — оно ведь действительно ничто перед тем будущим, что, возможно, грядет. Кто я такая, чтобы отбирать у не родившихся еще детей крылья и жизни… Кто? Но я готова была отдать очень многое, чтобы выкинуть эти правильные мысли из своей головы и продолжить бороться. Не за кого-то. За себя.
Сегодня я решила не пытаться избегать общества. В конце концов, вечно отсиживаться в комнате или опиваться снотворным не получится. Но когда я зашла в комнату, служившую теперь столовой (старая оказалась в зоне разрушений), все разговоры моментально стихли, а на меня уставились несколько десятков пар глаз; в некоторых сквозило сочувствие, но по большей части в них не было ничего кроме откровенного любопытства. Я спокойно поприветствовала соседей, сделав вид, что совершенно не замечаю столь пристального внимания к собственной персоне. К счастью, мне приберегли местечко между Томой с одной стороны и двумя из ангелов — Сильвой и Гелием — с другой. Лоа и Кайл сидели от нас довольно далеко, и это было невероятно хорошо… так у меня будет меньше шансов что-нибудь вытворить.
— Как ты? — сочувственно шепнул Гелий, так, чтобы никто больше не слышал. С угрюмой миной я показала ему под столом большой палец. Мужчина усмехнулся и покачал головой — ясное дело, не поверил. Да и не слишком я старалась его обмануть.
Ела я, с каким-то ожесточением впиваясь зубами в пищу, кажется, некоторые даже стали на меня как-то странно посматривать — ну и пусть. Поймав себя на мысли, что совершенно не хочу есть — как не хочу вообще ничего, абсолютно! — я испугалась и буквально заставляла себя проглатывать завтрак. Остается лишь надеяться, что когда-нибудь у меня получится снова жить по-настоящему, желать жить, а не просто заставлять себя это делать. Назло непонятно кому заставлять…
Трапеза уже подходила к концу, а я радовалась, что, кажется, все прошло вполне спокойно. Но стоило мне (одной из первых) подняться и направиться к выходу, как за спиной послышались чьи-то торопливые шаги. И даже не оборачиваясь, я была практически на сто процентов уверена, кто же это…
Я схватилась за ручку двери и приготовилась, сцепив зубы, игнорировать прикосновение к своему плечу.
— Тереза, нам нужно поговорить! — прошипел Кайл. Он что, наивно полагает, будто говоря шепотом, не привлекает к нам внимания!? Да на нас все пялятся. Как же, такая мелодрама у них на глазах разыгрывается! Хотя, мне происходящее все больше напоминает театр абсурда…
Я всерьез задумалась, врезать ли своему бывшему еще раз или просто попытаться убежать, но тут рядом словно из под земли вырос Гелий.
— Отойди от нее, — негромко, но с нескрываемой угрозой произнес он.
Кайла я всегда считала человеком неконфликтным… и верным. Похоже, вывод напрашивается сам собой — в людях я ни черта не разбираюсь.
— А то что? — м-да, парень откровенно нарывается…
Гелий задумчиво опустил взгляд на свою ладонь, которую то сжимал в кулак, то разжимал, будто думая о том же, о чем и я минуту назад: заслуживает ли Кайл того, чтобы марать об него руки? Наверное, в другой ситуации мне это должно было польстить — двое парней чуть ли не подраться готовы из-за меня! Но эта мысль меня почему-то абсолютно не радовала.
К чести ангела, он все же не стал махать кулаками, а велел:
— Перестань мучить себя и других, ты выбор уже сделал, — а после этого взял меня, застывшую изваянием, за руку и буквально потащил прочь из столовой. Уж не знаю, как это выглядело со стороны и на какие мысли наводило, но мне вслед донеслась оскорбительная фраза Кайла:
— Быстро же ты утешилась, Тесс!
Его обвиняющий тон ударил меня, напомнив, что мнение «больнее не бывает» в большинстве случаев оказывается ошибочным. Можно было, конечно, проигнорировать идиотский выпад и просто уйти… не совсем гордо, как получится. Но это стало для меня последней каплей.
Я обернулась, не обращая внимания на попытки Гелия увести меня подальше отсюда, и посмотрела Кайлу в глаза, вкладывая в свой взгляд всю боль, отчаяние и… призрение. Кажется, теперь я действительно призирала человека, еще совсем недавно так любимого. Однако, мой бывший остался глух к немому укору и лишь вновь повторив свое обвинение:
— Быстро же ты утешилась.
— Ты тоже… — прошептала я, чувствуя, что вот-вот заплачу. И после сама уже ринулась прочь, все еще сжимая руку Гелия в своей. Только когда мы оказались достаточно далеко, чтобы точно не быть услышанными, и когда я убедилась, что никто за нами не следует, то позволила себе разреветься… Обещала же, что больше не буду этого делать! Видимо, есть вещи, которые сильнее меня…
