Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь настала очередь парикмахера, обслуживающего философа, искать мой взгляд в зеркале; подмигнув мне, он ответил:
— Следует крепко подумать, прежде чем соглашаться идти работать.
Кто-то — видимо, тот, что и прежде, — с трудом сдержал смешок. Один из клиентов набрался смелости:
— То, что в доме надо иметь по крайней мере два телевизора.
В ответ раздался единодушный хохот.
— Возможен и такой подход к делу, — неохотно согласился философ и упрямо продолжил: — Тем не менее позвольте мне добавить к вашим замечаниям еще одно, возможно, более точное. Подумайте вот о чем: несколько лет назад, не так давно, люди убивали из-за идеалов, из-за страсти, из-за ревности; теперь же, напротив, убивают из-за пульта дистанционного управления. Вам не кажется, что эта деталь лучше прочей статистики являет приметы времени?
И вот тогда, в каком-то моментальном озарении, на меня снизошло понимание. «Клаудия», — подумал я. Мне даже было странно, что до того момента я не осознавал столь очевидных вещей, а ведь все казалось неоспоримо ясным.
Я встал и прямыми неспешными шагами, выдававшими охватившую меня неизбывную тоску и жажду деятельности, вышел, не обращая внимания на доносящиеся вслед комментарии.
— Послушайте, куда вы? — спросил один из парикмахеров. — Сейчас, осталась одна минута.
А другой посетовал:
— Вот так и случается, когда стрижешь кого ни попадя.
11
У меня не был записан адрес Клаудии, и я не помнил его. Единственное, что я сохранил в памяти, — это короткая горбатая улочка, параллельная улице Республики Аргентины, прямо под Путжет, заканчивающаяся то ли лесом, то ли пустырем, то ли парком, и еще там было какое-то здание красного кирпича с привратницкой и большим застекленным холлом. Несмотря на это, я надеялся, что моя память, пришпоренная необходимостью, сразу же выведет меня к нужному месту. Я ошибся.
Таксист высадил меня на площади Лессепс. Я быстро зашагал вверх по улице Республики Аргентины, поглядывая в разные стороны и ничего не узнавая или, может, ничего не видя. Когда я очнулся, улица Республики Аргентины уже закончилась, и я оказался рядом со станцией метро Валькарка, на бульваре с газонами и скамейками: слева возвышалась Путжет, справа внизу простирался район Валькарка. Темнело, небо затягивали плотные серые облака. Я пошел той же дорогой обратно, в надежде сориентироваться старательно вглядываясь в окружающие детали и названия улочек, выходящих на улицу Республики Аргентины. Прошел мимо двух малюсеньких переулочков, затем пересек улицы Аграмунт, Травесия, Сципион. На следующем перекрестке мне показалось, что я узнаю булочную, где на прошлой неделе покупал продукты на завтрак; вывеска на углу гласила: «Улица Бальестер». Поскольку название улицы показалось мне знакомым (или я подумал, что оно знакомо), я свернул на нее и пошел в направлении Митре. Дойдя до перекрестка улиц Бальестер и Фернана Пуча, я взглянул вверх, на гору: улица заканчивалась неясным зеленым массивом. Без особой уверенности я подумал: «Это парк». Я несколько раз прошел вдоль по улице Фернана Пуча и вскоре понял, что Клаудия живет не здесь. Тогда я направился вдоль зеленого массива, показавшегося мне четким ориентиром, и дошел до огромных железных ворот тоже зеленого цвета, ведущих в парк, где росли кипарисы, пальмы и папоротники, а из травы вздымались наполовину закопанные гигантские камни. Хотя еще не стемнело, облепленные насекомыми фонари испускали неверный свет, окутывающий мертвенным ореолом силуэт металлической детской горки и вырастающий из земли двойной ряд качелей.
На этот раз я был совершенно уверен. Задыхаясь, в ознобе, с прилипшей к спине, мокрой от пота рубашкой, я бегом спустился вниз по улице и во втором квартале узнал дом; затем, с неким чувством благодарности узнал портье. Он сидел за стеклянным окошечком, одной рукой подпирая подбородок, а другой заполняя кроссворд. Против своей воли, поскольку сознание иногда проделывает с нами странные штуки, я, вместо того, чтобы подумать о чем-нибудь важном, вдруг вспомнил Джерри Льюиса.
Портье бросил на меня скучающе-подозрительный взгляд, встал, вышел из своей будки, открыл дверь холла и, внимательно изучая выпученными глазами стоящего перед ним задыхающегося растрепанного типа, спросил со свойственным ему хамством:
— Куда?
И только тогда я осознал свою ошибку. Я понял, что нетерпение, охватившее меня у дома Клаудии, вызвало временное помрачение рассудка. Было ясно, что следовало бы подождать, пока портье отойдет со своего поста, и тогда попробовать незаметно пробраться внутрь, потому что на связке Клаудии наверняка был дубликат ключа от входной двери. Или, во всяком случае, я мог бы придумать какой-нибудь хороший предлог, объясняющий мое присутствие. Да все, что угодно, но не явиться, как на заклание, беззащитной и потной жертвой перед этим бездушным инквизитором. Подобные мысли и чувства пронеслись в моей голове в один миг; что же до вопроса портье, то я склонился к наиболее простому выходу, а наиболее простым выходом было сказать правду.
— Я не видел ее с выходных, — сообщил мне портье в ответ на мое признание, что я иду к Клаудии.
Новость меня не удивила: она лишь способствовала тому, что мои подозрения превратились в уверенность. Он продолжил:
— Это странно: вчера она должна была выйти на работу, но до сих пор не подает признаков жизни.
С поразившей меня самого быстротой и дерзостью я сымпровизировал:
— Не знаю, она мне звонила сегодня утром и просила полить цветы у нее на террасе.
— Это также очень странно, потому что перед отъездом в отпуск она поручила это мне. — Два гигантских зрачка немигающе уставились на меня, и на миг я ощутил себя голым. — Откуда, вы говорите, она звонила?
В эту минуту мне в голову пришла одна мысль. «Благодарю тебя, Господи! — подумал я, испытывая невероятное облегчение. — Она жива».
— Из Калейи. Она там проводит часть отпуска с родителями. Полагаю, она приезжала поработать в Барселону, а потом вернулась к родителям, чтобы продлить отпуск.
— И речи быть не может, — безжалостно отрезал привратник. — Она все равно должна была сначала зайти сюда за своими вещами. И я бы обязательно ее увидел. Кроме того, — добавил он, окончательно превращая в осколки охватившую меня было надежду, — ее родители сняли дом в Калейе только на август, а сегодня уже второе сентября.
— Ну, тогда не знаю, — улыбнулся я, моментально отброшенный назад в пучину тоски и смущения. — Может… может, она звонила откуда-нибудь еще. Я не очень ее понял. Но я ей пообещал, что прямо сегодня же полью ее цветы. Вот и пришел…
Привратник недоверчиво почесал кончик носа и с усилием сомкнул губы, спрятав два передних резца, которые секунду спустя, когда его губы разъехались, как жалюзи, снова оказались на виду. Поскольку он так и не мог решиться, пускать меня или нет, то я рукой отодвинул его в сторону со словами:
— С вашего разрешения. На самом деле я немного спешу.
Я быстро зашагал по холлу, как вдруг услышал позади себя:
— Хотите, я поднимусь с вами?
Я резко обернулся.
— Нет, большое спасибо, не беспокойтесь, — проговорил я торопливо. — Я прекрасно справлюсь сам.
— А как вы собираетесь попасть внутрь?
Я вытащил из кармана связку ключей Клаудии и помахал у него перед носом.
— Она мне оставила дубликат, — сказал я и довольно глупо добавил: — На всякий случай, полагаю.
Я сел в лифт, нажал кнопку и поднялся в мансарду, ощущая легкое механическое гудение и наблюдая в зеркале достойное сожаления зрелище: какой-то тип, с торчащими во все стороны липкими волосами, с потной кожей и несчастным выражением лица; от высокой температуры глаза блестели, зрачки расширились, а скулы, нос и подбородок осунулись. Зеркала не лгут: отражение в этом зеркале явно принадлежало мне. Человек никогда заранее не знает, как он будет реагировать в пиковых ситуациях; в тот момент единственное, что мне пришло в голову сделать, это слегка привести себя в порядок: волосы, пиджак, рубашку, брюки, — словно я надеялся, что кто-то будет меня встречать наверху.
Само собой, наверху меня никто не ждал. Ждала меня там лишь маленькая лестничная площадка с одной-единственной деревянной дверью белого цвета, на которой виднелась одна-единственная замочная скважина, и лестница, ведущая вниз, и еще одна лесенка, покороче, через совсем крохотную площадку (ее стены были украшены небольшими квадратиками из прозрачного стекла) вела на крышу; а еще ждала полная тишина, почему-то повергшая меня в ужас. Я не первый раз стоял перед этой дверью, но мне показалось, что вижу я ее впервые. Тоска перехватила мне горло. Я попытался взять себя в руки и действовать спокойно. Однако первое мое движение тут же доказало несостоятельность этого благого намерения: не столько в надежде, что кто-нибудь ответит, сколько с желанием избавиться от гнетущей тишины, я нажал кнопку звонка; звук — мрачный, гулкий, резко-пронзительный — заставил меня вздрогнуть от страха: мне почудилось, что он слышен по всему зданию, и я подумал, что ни к чему и даже опасно привлекать внимание соседей. В любом случае на мой звонок, как и следовало ожидать, никто не ответил. Едва затихло эхо от звонка, как снова навалилась тишина, уже не давящая, а тревожная. Я дал волю воображению: я видел Клаудию, лежащую, как сломанная тряпичная кукла, на полу в гостиной, ее тело, распростертое на кафельном полу на кухне, погруженное в воду цвета крови в ванной. Хотя я знал, что за дверью меня ожидает зрелище, не сильно отличающееся от этих кошмарных видений, я все же усилием воли прогнал их и попытался успокоиться, несколько раз вдохнул и выдохнул, а потом настроился действовать методично. Для начала я внимательно осмотрел замочную скважину. Затем я то же самое проделал со связкой ключей, отобрал три из них и дрожащими руками испробовал их: только один подходил к замку. Потом я понадеялся, что моим неуклюжим рукам удастся совершить чудо, которое я безуспешно пытался сотворить неделю назад, вместе с Клаудией. Мне понадобилось потеть и мучиться всего каких-нибудь пятнадцать минут (причем я постоянно бегал включать свет на лестнице, который гас автоматически), чтобы стало окончательно ясно, что мне никогда не удастся открыть дверь, поскольку даже Клаудия, несмотря на ее ловкость и близкое знакомство с этим дефектным замком, смогла это сделать лишь с большим трудом. Однако я не поддался унынию. Расхрабрившись от приложенных усилий, я в припадке отчаяния стал обдумывать другие способы проникновения в квартиру Клаудии. Я прекрасно сознаю, что в этом контексте выражение «в припадке отчаяния» может показаться неуместным, — смешным или утрированным, но это не так: в каком другом состоянии, кроме полного отчаяния, человеку может прийти в голову идея войти в мансарду иным способом, кроме как через дверь, особенно если эту дверь не удалось открыть специально предназначенным ключом? Понятно, что вопрос носит риторический характер; тем более что данное выражение очень точно характеризует мое состояние души в тот момент.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Законы границы (СИ) - Серкас Хавьер - Современная проза
- Сожженная заживо - Суад - Современная проза
- Грани пустоты (Kara no Kyoukai) 01 — Вид с высоты - Насу Киноко - Современная проза
- Целая вечность и на минуту больше-1 - Рена Юзбаши - Современная проза
- Где деревья достают до звезд - Вандера Гленди - Современная проза
- Слуга господина доктора - Арсений Дежуров - Современная проза
- Дети Ванюхина - Григорий Ряжский - Современная проза
- Просто дети - Патти Смит - Современная проза
- Бумажная девушка - Гийом Мюссо - Современная проза