— Мне жаль, мне жаль! Дерьмо! — взорвался Льоренс, и на какой-то миг его лысина покраснела, а букли, по контрасту, побелели. — Это мне жаль. Наверное, деканша уже отослала заявку в ректорат. Ты даже не представляешь себе, что это за женщина: знаешь, какой скандал она поднимет, когда я скажу, что заявку надо менять? Нет, само собой, не знаешь. Так я тебе вот что скажу, Томас. Мне осточертело нянчиться с тобой. Я сыт по горло. Так что на этот раз я не стану подставляться из-за тебя. Если ты хочешь изменить заявку, то сам звони деканше и сам с ней разбирайся. Можешь даже сказать, что ты действуешь от имени нашей кафедры. Мне все равно. Единственное, чего я требую, это чтобы ты сам решил проблему, которую сам же и создал. Логично, да?
Мне, как и Льоренсу, было хорошо известно, что, может, логика здесь и присутствовала, но поступать следовало явно не так; если мы действительно намерены были заменить заявку на эту вакансию, то к деканше нужно было идти не мне, а ему. Я это все знал, но не чувствовал в себе сил спорить с Льоренсом, да и пытаться было бесполезно, так что я согласился.
Льоренс выскочил, не попрощавшись, а я, глядя, как он бредет вдаль по коридору своей разболтанной странной походкой, меланхолически подумал: «Проблемы никогда не приходят поодиночке: одна притягивает другую. В конечном итоге, наверное, это я их притягиваю». Сделав усилие, я взял себя в руки: «Эту проблему можно решить». Однако данная идея меня не сильно утешила, поскольку проблема с Клаудией явно решения не имела.
Мне показалось, будто, войдя в аудиторию, я заметил удивленный и насмешливый взгляд одного из студентов, устремленный на меня; студент тут же опустил глаза. И тогда мне представилось, будто весь класс слышал мою перебранку с Льоренсом. Наверное, я покраснел.
14
Поджидая лифт в холле факультета, я увидел Бульнеса. Он тяжело топал навстречу мне по коридору, огромный, косолапый и бородатый, с сознанием собственной преподавательской значимости выслушивая по пути объяснения какой-то чернокожей студентки. Мне было известно, что Бульнес, несмотря на свои вялые попытки приспособиться к действительности, по-прежнему принадлежит к тому сорту людей, которые только тогда безоговорочно и безоглядно встают грудью на защиту какого-нибудь дела, когда знают, что оно заранее проиграно, и это запланированное поражение дает им право на моральное осуждение и возмущенные размышления по поводу несовершенства окружающего мира, и поскольку я внезапно ощутил почти физическую потребность кому-нибудь довериться, а Бульнес со своей внешностью бесхитростного гладиатора показался мне идеально подходящим в этом смысле, то я решил подождать его и попросить, чтобы он вступился за меня и уговорил Льоренса побеседовать с деканшей, но у двери чернокожая студентка попрощалась с Бульнесом, и тут же к нему подошел специалист по средним векам Андреу Гомес — блондин, заика и любитель непристойных анекдотов. Он наводил на меня некоторый ужас разнузданностью и агрессивной напористостью своего красноречия и еще тем, что всякий раз, сталкиваясь с ним в туалете, я видел, как тот выходит из кабинки, что бы он там ни делал, и никогда не моет руки. У меня не было ни малейшего желания встречаться с ним, поэтому я поднялся по лестнице.
Я как раз проходил мимо двери в канцелярию нашей кафедры, когда Алисия, словно только меня и дожидалась, высунула голову.
— Ты виделся с Льоренсом?
Не останавливаясь, я сказал, что да. Алисия продолжала настаивать:
— Ну и как?
В этот миг меня осенило. Я развернулся и, зная, что Бульнес и Гомес вот-вот появятся в коридоре, втолкнул Алисию в кабинет и закрыл дверь, чтобы поговорить с ней наедине.
— Ты ведь знала, правда?
Алисия округлила глаза и утвердительно кивнула.
— Я тебя предупреждала, что могут возникнуть проблемы, — сообщила она, проявляя выдержку. — И что тебе сказал Льоренс?
— Что он и не собирается просить у деканши заменить заявку.
— Это меня совсем не удивляет. Он педераст и говнюк. И вообще, мы у деканши уже сидим в печенках. Сегодня утром она опять устроила скандал по поводу экзаменов, а тут бы еще и Льоренс приперся с твоими проблемами… Ладно, — вздохнула она, — что ты будешь делать?
— Не знаю, — соврал я, разглядывая носки своих нечищеных ботинок.
— Ну так выясняй быстрее. О замене заявки надо просить как можно скорее, потому что к завтрашнему дню ее наверняка отправят в ректорат, если уже не отправили сегодня. А уж в ректорате…
Подняв на нее глаза, я предложил:
— Слушай, а может, ты с ней поговоришь?
Едва я себя услышал, как тут же раскаялся в этих словах, и не столько из-за отчетливо прозвучавшего в них позорного малодушия, сколько из-за того, что мне вдруг показалось верхом бесстыдства и мелочности беспокоиться о своем будущем, когда Клаудия мертва.
— С кем? С деканшей? — не веря своим ушам, переспросила Алисия, чуть не расхохотавшись. — Ты что, совсем с ума сошел?
— Забудь об этом, Алисия, — попросил я, угнетенный охватившей меня тоскливой уверенностью, будто все, что я говорю и делаю, способно лишь усугубить мое положение.
Открывая дверь кабинета, я добавил:
— Извини меня. Сам не знаю, как мне могло прийти в голову просить тебя об этом.
Алисия взяла меня под руку и сказала:
— Подожди минутку, Томас.
Она закрыла дверь и, не выпуская моей руки, погладила меня по волосам, потом иронически взглянула мне в лицо своими огромными черными глазами и улыбнулась.
— Если бы я могла, я бы это сделала, — произнесла она тоном, отнюдь не столь нежным, как ее взгляд. — Но я не могу. Есть вещи, которые я могу делать, а есть те, которые не могу, и это как раз такой случай. Я не могу действовать за пределами нашей кафедры столь же свободно, как действую здесь; я всего лишь помощница по административной работе, да будет тебе известно, а помощница по административной работе не может просто так прийти к деканше и попросить ее заменить заявку на вакантное место преподавателя… — и с мягкой улыбкой она добавила: — Ты же сам понимаешь, правда?
Думаю, в тот момент я впервые почувствовал нечто вроде нежности к Алисии. Пытаясь спасти остатки достоинства, я поспешно согласился.
— Не беспокойся, — промолвил я. — Я сам справлюсь.
— Прежде всего тебе следует побеседовать с Марсело, — сказала она убедительно. — Он-то как раз способен уговорить деканшу, ты же в курсе, что они старые друзья и…
— Конечно, я знаю, — ответил я, хотя также знал, что до ночи не смогу связаться с Марсело, а тогда будет уже слишком поздно. — Я поговорю с ним.
— Если хочешь, я могу сейчас позвонить ему домой.
— Не беспокойся, Алисия. Я сам позвоню.
— Ну, как знаешь. Но сделай это сразу же. Начнешь оттягивать — будет хуже.
Я забрал свою почту из ячейки.
— Ладно, — я натянуто улыбнулся. — Я пошел.
Алисия не сдвинулась с места, так и продолжая стоять возле двери. Глядя прямо мне в глаза, она спросила:
— Слушай, а ты себя хорошо чувствуешь?
— А почему ты спрашиваешь?
— Не знаю, — ответила она. — Ты плохо выглядишь.
— Мне кажется, у меня температура, — сознался я. — И сплю я последнее время плохо. Наверняка ничего серьезного, скоро пройдет.
— Надеюсь. А в отношении конкурса, то я бы на твоем месте не волновалась: позвони сейчас Марсело и скажи, чтобы он поговорил с деканшей; увидишь, он все уладит. Ему здорово удаются такие штуки. И, кстати, — добавила она, внезапно повеселев, — полагаю, что наш уговор сходить выпить в силе?
— Какой уговор?
И вдруг я вспомнил: мне показалось невероятным, что еще день назад мне пришла в голову мысль пригласить Алисию что-нибудь выпить, словно эта идея принадлежала не мне, а какому-то незнакомцу, вещавшему моим голосом, и опять на меня нахлынуло острое чувство беспомощности и неспособности контролировать свои поступки, как во сне, когда ты всегда делаешь не то, что хочешь или что должен.
— А, ну да, — сказал я. — Конечно, в силе. Как-нибудь на днях выпьем.
Я направился в кабинет, вскрыл корреспонденцию и стал изучать ее: большую часть можно было сразу же выкинуть в корзину, что я и сделал, а остальное положил на стол. Я взглянул на часы: была половина второго. Я вышел из кабинета и закрыл за собой дверь, но, дойдя до середины коридора, заметил, что перед канцелярией толпится группа преподавателей и с жаром что-то обсуждает; я узнал Льоренса, Бульнеса, Андреу Гомеса, Хесуса Морено и еще я заметил Алисию. Поскольку в хоре голосов солировал явно Льоренс, я испугался, что речь идет обо мне, так что, развернувшись, я вышел через заднюю дверь на другом конце коридора, совсем рядом с моим кабинетом. Я быстро спустился по лестнице и, помнится, в холле столкнулся с Бертой Видаль-и-Виньолас, заведующей кафедрой немецкой литературы — спесивой и мужеподобной дамой богатырского телосложения, которую Марсело неизменно величал Большой Бертой или Бертой Видаль-унд-Виньолас; хотя я с ней несколько раз общался в присутствии Марсело, в своем приветствии она, к счастью, ограничилась лишь высокомерным кивком. Я уже было выходил из здания факультета, когда кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся в испуге, словно меня застукали при попытке к бегству.