Тем временем, Гордон преспокойно вышагивал по центральному кольцу перекрёстка, маневрируя, как та юркая рыбка в давно исследованных им водах, среди сбившихся у светофоров автомобилей. Потом резко свернул направо, сменив направление в сторону ближайшего питейного заведения, именуемого в миру просто баром. Правда этот выявился довольно-таки крупным молодцом и занимал не менее трети всего первого этажа пятиэтажного здания нестандартной пятиугольной формы. Над большими стеклянными дверьми в массивном деревянном окладе с классическими и не менее внушительными по размерам фрамугами, красовалась воистину монументальная вывеска с символичным для данного района названием «Вечерняя Москва». Вот именно туда-то Марк и навострил свои скоростные лыжи, ощутимо притормозив только когда достиг невысокого крыльца бара. Дёрнул на себя нехилую ручку немного упрямых дверей вполне привычным жестом и скрылся в образовавшемся проёме во «чреве» гостеприимного заведения уже окончательно.
Сколько Эльвира простояла соляным столбом, наблюдая за ним со своего места, даже после того, как он вошёл в бар? – на этот вопрос она едва ли когда-нибудь сумеет ответить. Может секунд десять, а может и десять минут. Но то, что она-таки нашла в себе силы сойти с мёртвой точки и направиться в сторону «Вечерней Москвы», это, да… Это она сумела сделать и на вряд ли на автомате и якобы ни о чём не думая.
*Элиза Дулиттл – главная героиня пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион»
14 часть
– …Пачку «Мальборо-лайт» и литровую бутылку лимонной Столичной.
С показательным, но без перегибов, раздражением Марк отсчитал нужную сумму в карманном бумажнике, оказавшейся в итоге последними при нём наличными.
– Может хоть орешков насыпать, а то сигареты – не самая лучшая закуска, – иронично пробасил бармен и по совместительству хозяин бара – высокий, широкоплечий мóлодец в чёрных джинсах, клетчатой рубашке и кожаной жилетке, выдающей в нём, как и рыжая щетина моржовых усов, истинного адепта байкерской тусовки.
– Айван, сделай мне хотя бы раз большое одолжение. Не доё*ывайся до моей простаты хотя бы сегодня. Я ведь запросто могу передумать и затариться всем этим дерьмом в ближайшем минимаркете, причём по более доступной цене и без бешеных барных накруток.
– И что же тебе мешает пойти туда прямо сейчас?
– Ну чё ты теперь строишь из себя целку-то, Вано? Сам же знаешь, что не пустишь меня сюда с левыми покупками. А я пока что ещё свято верую в народную мудрость, глаголящую о том, что непозволительно распивать крепкие напитки в гордом одиночестве, дабы не прослыть в миру конченным алкашом.
Бармен сдержанно с басистой хрипотцой посмеялся над шуткой своего постоянного клиента и-таки развернулся к многочисленным и очень длинным полкам зеркального стеллажа за своей спиной.
Прежде чем забрать проплаченный заранее заказ и отправится в глубь зала с отдельными столиками и кабинками, Марк подхватил из близстоящего на барной стойке лотка коробок спичек с названием самого заведения.
Несмотря на близящееся к вечеру время, да ещё и в пятницу, внутри внушительного помещения, буквально растянутого по всей длине торцевого фасада здания, было как-то уж больно малолюдно и пустовато. Хотя немалое число круглых столиков и отдельной зоны под бильярдные столы в дальнем крыле зала изначально рассчитывались на очень большое количество совершеннолетних посетителей. Разве что Марку Гордону на сей очевидный факт было явно глубоко насрать, впрочем, как и на всё остальное.
Прихватив с собой бутылку, чистую стопку и сигареты со спичками, он наконец-то отвернулся от барной стойки, выбрав один из центральных столиков – не так уж и далеко от зорких глаз бармена Айвана. Неторопливо, с манерной ленцой и расстановкой, расставил по центру круглой столешницы свою ценную ношу, стащил с плеч куртку и сел (вернее даже, вальяжно расселся) на один из стульев спиной к выходу.
– Зак этим вечером никуда не собирается после окончания своей… рабочей смены? – всё это время бармен не спускал с него насмешливого взора, решившись задать очередной вопрос с подковыркой и с неизменной ухмылочкой на крупном, чуть побитом «оспой» мясистом лице. – А то у меня что-то сегодня не стоит – относить тебя домой на своём плече. Люди и без того начали болтать о нас невесть что, да и мою жену это крайне напрягает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Айван, будь другом. Отъе*ись уже!
Бармен не успел вдоволь посмеяться, как его внимание привлёк звук открывшихся со стороны улицы входных дверей.
…Первая затяжка, самая глубокая и ощутимо крепкая, почти ядрёная. Рецепторы ещё не настолько травмированы после восстановительной паузы почти в несколько часов. Лёгкие тоже, успев до этого надышаться относительно свежим воздухом, совершенно не ожидали получить внутреннего ожога от наполнившей их сигаретной копоти. Но Марку всё же удалось сдержать нежданный приступ кашля, блаженно вслушиваясь в беспомощную реакцию организма, перед тем как опрокинуть первую стопку беленькой в абсолютно пустой желудок.
Сегодня Гордон намеревался упиться, как никогда ещё до этого, да и повод имелся весьма подходящий.
Отставив пустую стопку обратно на столешницу, мужчина закрыл глаза, делая ещё одну глубокую затяжку и на несколько секунд замирая… Дыхание он тоже задержал, вернее втянутый в лёгкие дым, перебирая через внутреннее восприятие хлынувший поток смешанных ощущений, подобно музыканту, что касается кончиками профессиональных пальцев за бесчисленные струны арфы в поисках идеального звучания нужной мелодии. Тело приняло данный удар, как и должно, без очевидного сопротивления, безвольно расслабляясь под обжигающими приливами первых симптомов физического опьянения и, само собой, по прихоти своего хозяина.
– Говорят, если напиваться с паршивым настроением, приход от пьянки будет втройне паршивым.
Марк не сразу открыл глаза на прозвучавший над его головой голос, но всё-таки открыл. Его искреннее изумление граничило с поверхностным шоком и лёгким недоверием, будто он смотрел на представшего из ниоткуда то ли призрака, то ли абстрактную галлюцинацию.
– Бог мой, солнце, ты ли это?
Он так и застыл, в принятой до этого позе прибалдевшего кайфолова и с ошалелой на красивых губах лыбой. Подозрительно сощуренные глаза мужчины не спускали пристального взгляда с неестественно спокойной Эльвиры Бабич, наблюдая по ходу, как она вешает на ножку соседнего стула свою увесистую котомку и, как ни в чём ни бывало, усаживается прямо напротив за один общий столик. Как бы она не старалась сейчас выглядеть сверхневозмутимой, контролируя каждый свой шаг, слово и тональность голоса, слишком бледное лицо выдавало её с потрохами, плюс едва заметная скованность в движениях. А то, сколько она вкладывала сил на подавление внутренних эмоций и болезненную реакцию на Гордона, можно было только догадываться.
Но, надо отдать должное, справлялась она весьма недурно, да и не особо тушевалась перед очередным и явно продуманным действием. Положила перед собой руки эдаким деловым жестом непримиримого соперника, сплела пальцы в плотный замок и поддалась чуть вперёд, точь-в-точь, как какой-нибудь следователь из детективного сериала. Ну и, само собой, уставилась в лицо Марка ещё более пристальным, чем у него взглядом, будто хотела насадить глаза мужчины на невидимые шампуры, увы, воображаемого, пока что, орудия пыток.
Гордон приподнял брови в немом вопросе, демонстрируя свою полную готовность к предстоящему разговору, откровению, исповеди или к чему-то там ещё, с чем она таким сенсационным вдруг решила сюда припереться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Не ожидал? – что ж, похвально. Говорит на удивление ровным голосом, удерживая изначально выбранную маску ледяного спокойствия на все сто. Единственное, что выдаёт её внутреннее напряжение – едва заметная хрипотца, но Элл это нисколько не смущает. Курсы актёрского мастерства пригодились как нельзя кстати.
Казалось, она даже не стала обдумывать свой следующий жест, когда вдруг разжала пальцы и протянула правую руку над столешницей в сторону Марка. Чисто спонтанное решение. Или желание – напористое и без тормозов. Даже Марк не стал никак на него реагировать, с неподдельным интересом наблюдая, как она отбирает у него его же раскуренную сигарету, как подносит её к своим чувственным губам и делает намеренно долгую затяжку, а потом выдыхает объёмной порцией едкого дыма прямо в его глаза.
