Лоренс потер глаза и устремил взгляд на экран монитора. Он положил пальцы на клавиатуру и вдруг громко сказал:
— Боже!.. В смысле, что вы там пишете?
— Не спрашивайте. Вы были знакомы с этим человеком?
Лоренс покачал головой:
— Я бывал в тех же помещениях, где бывал он, только и всего. На самом деле он был поганцем, только так нельзя было сказать, потому что он слепой. Думаю, поэтому он и поднялся так высоко. Он все время немножко наклонялся вперед, держа собаку за поводок. Да, он вот так наклонялся, и рука у него немного дрожала. Думаю, он притворялся. Когда он читал шрифт Брайля, ничего у него не дрожало.
— Судя по всему, вы тоже не станете по нему безумно скучать.
Лоренс пожал плечами:
— Отчасти я им восхищался. Свою слабость он превратил в силу. Ролевая модель для таких людей, как я.
— О, вы занимаетесь самоосуждением.
— И?..
— И это не срабатывает. Доказано благодаря опросам. Женщины только делают вид, что это им нравится.
— Может быть, и я притворяюсь, что осуждаю себя. Может быть, я победитель. Может быть, должность сотрудника по контактам с прессой — мой личный Эверест.
Он произнес это, не изменившись в лице. Он смотрел мне прямо в глаза. А я не знала, куда смотреть.
— Давайте вернемся к моей статье, — предложила я.
— Да, давайте к ней вернемся, — кивнул Лоренс. — Иначе мы неизвестно куда придем, да?
От выброса адреналина в кровь у меня часто забилось сердце. Значит, что-то уже происходило. Маленький шажок за некую черту уже был сделан, но пока еще мы оба могли вернуться на исходные позиции. Если мы только этого пожелаем, вот он — висит на тоненькой пуповине между нами — роман между взрослыми людьми, полностью сформировавшийся всего за несколько минут, но уже содержащий запретные встречи, приглушенные стоны и ощущение предательства.
Помню, я опустила глаза и стала разглядывать квадраты ковролина в кабинете Лоренса. Я до сих пор отчетливо, с гиперреальной ясностью помню каждое серое акриловое волоконце этого ковролина, поблескивающего под флуоресцентными лампами, жесткого, с тугими завитками, распутного и наглого. Он был чем-то вроде седеющих лобковых волос на состарившемся административном теле. Я смотрела себе под ноги так, словно раньше никогда не видела ковролина. Мне не хотелось встречаться взглядом с Лоренсом.
— Пожалуйста, — проговорила я. — Прекратите.
Лоренс моргнул и невинно склонил голову к плечу:
— Что прекратить?
И в одно мгновение все исчезло.
Я начала дышать ровнее. Флуоресцентные светильники на потолке громко жужжали.
— Почему министру внутренних дел пришлось уйти в отставку? — спросила я.
Лоренс выгнул бровь:
— Только не говорите, что вы этого не знаете. Я думал, вы журналистка.
— Не слишком серьезная. Nixie подает политические новости примерно так же, как The Economist рассказывает о модных туфлях. Как материал из разряда «об этом неплохо знать».
— Министр внутренних дел был вынужден уйти в отставку, поскольку он ускорил процесс выдачи визы для няньки, работавшей у его любовницы.
— Вы в это верите?
— На самом деле мне все равно. Но он никогда не казался мне настолько глупым. Ох, вы только послушайте…
Из-за двери кабинета Лоренса по-прежнему доносились смех и крики. Я расслышала, как кто-то с шелестом скомкал лист бумаги. Потом послышался топот и звук удара самодельного мячика о корзинку для бумаг.
— Играют в коридорный футбол, — объяснил Лоренс. — Уже празднуют.
— Думаете, его подставили?
Лоренс вздохнул:
— Я никогда не узнаю, что с ним сделали, Сара. Я учился не в тех школах. Моя работа состоит в том, чтобы написать этому человеку прощальное письмо. Что бы вы мне подсказали?
— Это трудно, если вы его на самом деле не знали достаточно хорошо. Придется обойтись общими словами.
Лоренс издал стон.
— Как раз с этим у меня самые большие проблемы, — признался он. — Я из тех людей, которым нужно знать, о чем они говорят. Я не могу просто взять и написать какую-то хвалебную дребедень.
Я обвела взглядом его кабинет.
— Я в таком же положении, — сказала я. — И нравится вам это или нет, похоже, я беру у вас интервью.
— И?..
— И вы мне не слишком помогаете.
— В каком смысле?
— Ну, вы не слишком обжили свой кабинет, не правда ли? Ни трофеев за победы в гольфе, ни семейных фотографий, ничего такого, что хоть немного подсказало мне, что вы за человек.
Лоренс глянул на меня.
— Тогда, похоже, вам придется удовольствоваться общими словами, — сказал он.
Я улыбнулась:
— Мило.
— Благодарю вас.
Я снова почувствовала выброс адреналина:
— Вы и в самом деле здесь не на своем месте, да?
— Послушайте, я сильно сомневаюсь, что завтра еще буду здесь работать, если в ближайшие двадцать минут не придумаю ничего подобающего, что можно было бы написать на прощание бывшему боссу.
— Ну, что-нибудь придумайте.
— Серьезно, ничего в голову не приходит.
Я вздохнула:
— Стыд и позор. Такой симпатичный человек не может быть откровенным неудачником.
Лоренс усмехнулся.
— Ну а вы, — парировал он, — слишком красивы для того, чтобы так ошибаться.
Я невольно улыбнулась в ответ:
— Немного глупо с моей стороны, верно? Я веду себя как блондинка.
— Гм-м. Похоже, корни ваших темных волос уже отросли.
— Ладно, я не считаю вас неудачником, если вам важно это знать. Я думаю, что вы просто несчастливы.
— О, вот как? Это вы уловили своим эмоциональным зрением?
— Возможно.
Лоренс смущенно заморгал и направил взгляд на компьютерную клавиатуру. Я заметила, что он покраснел.
— О, простите меня, — сказала я. — Боже, я не должна была так говорить. Я забылась. Я ведь вас совсем не знаю. Извините, пожалуйста. Похоже, я вас обидела.
— А может быть, я просто притворяюсь таким ранимым.
Лоренс сдвинул локти. На самом деле, он весь сжался, словно ему хотелось втиснуть свое тело в глубь вертящегося кресла с темно-синей обивкой. Немного помедлив, он напечатал несколько слов. Клавиатура была дешевая, клавиши слишком высокие, попискивающие при ударе. Потом Лоренс так долго сидел неподвижно, что я не удержалась — обошла вокруг его письменного стола и посмотрела на экран монитора.
Вы приложили максимум старания, и это еще предстоит осознать_
В конце этой неоконченной фразы мигал курсор. С улицы донеслись гудки полицейских сирен. Лоренс обернулся. Скрипнули пружины кресла.
— Скажите мне кое-что, — проговорил он.
— Да?
— Вы несчастны из-за мужа?
— Что? Вы ничего не знаете о моем муже.
— Но это было самым первым, о чем вы мне сказали. О вашем муже и его точках зрения. Зачем вы вообще в разговоре со мной о нем упомянули?
— Эта тема сама собой возникла.
— Тема вашего мужа? Но вы сами ее предложили.
Я замерла с раскрытым ртом. Мне хотелось сказать Лоренсу, что он ошибается, но я не могла даже себе самой сказать, в чем он ошибается. Лоренс улыбнулся — грустно и беззлобно.
— Думаю, так получилось потому, что вы тоже не очень-то счастливы, — сказала я.
Я поспешно отошла от его стола, поскольку теперь настала моя очередь покраснеть, и подошла к окну. Я прижалась лбом к холодному стеклу и стала наблюдать за будничной жизнью на улице. Лоренс подошел и остался стоять рядом со мной.
— Ну вот, — проговорил он. — Теперь я должен попросить у вас прощения. Наверное, вы мне сейчас скажете, что наблюдательность я должен оставить вам, журналистам.
Я опять невольно улыбнулась.
— Какие слова вы там не дописали? — спросила я.
— «Вы приложили максимум старания, и это еще предстоит осознать…» Даже не знаю… Хотелось сказать что-то вроде: «Еще предстоит осознать, какие великие плоды принесет ваш труд» или «Еще предстоит осознать, каков будет успех вашей напряженной работы». Что-то такое, обтекаемое.
— Предлагаю оставить эту строчку как есть, — сказала я.
— Но она не окончена, — возразил Лоренс.
— Однако она очень хорошая, — заметила я. — Вот как далеко она нас увела.
И мои губы разжались, и мы с Лоренсом поцеловались. Наш поцелуй длился, и длился, и длился. Я прижалась к Лоренсу и что-то шептала ему на ухо. А потом я оправила блузку, а Лоренс сел за письменный стол.
Я смотрела в окно на другой мир — не такой, как тот, из которого я пришла сюда.
— Я раньше никогда так не поступала, — тихо произнесла я.
— Верно, — кивнул Лоренс. — Иначе я запомнил бы.
Он целую минуту смотрел на экран монитора с неоконченной строчкой, а потом, даже не стерев мою помаду с губ, поставил точку. «Вы приложили максимум старания, и это еще предстоит осознать». Двадцать минут спустя письмо было переведено в шрифт Брайля, и Лоренс отправил его по электронной почте. Коллеги Лоренса даже не удосужились прочитать это письмо.
