меня вампир.
Было очевидно, что он разозлился: его лицо стало строгим и словно каменным, а голубые глаза будто исторгали холод, который я физически чувствовала на своей коже.
Перспектива, которую пообещал мне Грейсон, безумно напугала меня, и я моментально выбежала из гостиной. Но, добежав до лестницы, я остановилась и решила уговорить Грейсона дать мне сделать родителям хоть один звонок. Я хотела поговорить с ними и солгать о том, что сейчас я и Седрик были очень заняты путешествием по Бразилии, поэтому у меня не было времени звонить им.
Робко зайдя обратно в гостиную, я встала напротив вампира. Мне было страшно, но я преодолела себя.
– Брэндон, можно я позвоню родителям? – тихо спросила я, надеясь, что он уступит мне.
Он поднял на меня мрачный взгляд, и я поняла ответ, но я так отчаянно желала услышать голос родителей, что была готова вновь унизиться перед ним. Я опустилась перед ним на колени и сложила руки в мольбе.
– Я умоляю тебя. В последний раз. Пожалуйста, – прошептала я, заглядывая в его глаза, как верная собачонка.
К счастью, он усмехнулся, и во мне вспыхнула надежда. Грейсон положил свою ладонь на мой затылок, и наклонил свое лицо к моему.
– Что я сказал тебе? Иди спать. Немедленно, – низким тоном сказал он, а затем положил вторую ладонь на мое лицо и резко оттолкнул меня – я упала на пол и глухо ударилась головой о мраморный пол.
От страха и унижения меня охватили громкие рыдания. Я поднялась на ноги и быстро пошла в свою комнату.
На следующий день, когда я проснулась, вампира уже не было. Он вновь исчез.
После того дня все остальные дни прошли в молчании, и только мои мысли занимали меня. Но я больше не могла представить себе того, что было бы, если бы я не встретила Грейсона. Мое воображение погибло. Я не могла ничего увидеть, потому что мое будущее было уже перечеркнуто. У меня больше не было будущего.
Но у Седрика было.
Я не хотела быть эгоисткой и не хотела, чтобы страдали мы оба – если мы не можем быть счастливы вместе, пусть будет счастлив он. Ведь только теперь, находясь наедине с самой собой, я поняла – Седрик мучился рядом со мной, хоть и усиленно скрывал это от меня. Это из-за меня он находился в опасности: если бы я тогда, в октябре, я отвергла его ухаживания, он не скорбел бы слишком долго и сейчас был бы в безопасности и в любви с достойной его бессмертной девушкой. А я, кроме того, что для него неполноценна, еще и стала причиной его нынешнего состояния: если бы я не была смертной, и он любил бы не меня, ему не пришлось бы открывать мне свою тайну и спасать меня от охотников-вампиров, боясь за мою жизнь. Именно тот факт, что я не бессмертна, выдал нас – тогда, в аэропорту Праги, он не должен был провожать меня до самолета, пытаясь спасти и уберечь от вампиров. Все это случилось из-за меня.
Когда Седрик в очередной раз позвонил, впервые с тех пор, как звонил в день свадьбы своего брата, и сказал, что Миша уехала из Чехии, мне было тяжело слушать его: Седрик говорил голосом, полным теплоты и любви, говорил, что ждет меня, ждет, когда, наконец, пройдет этот месяц, чтобы обнять меня. От этих слов я почувствовала, будто в мое сердце вонзили нож и провернули его там, ведь Седрик не знал о том, что мы больше никогда не увидимся. Но, скрепя сердце, я солгала ему, сказав, что у меня все прекрасно, что каждый день я хожу на пляж, где купаюсь, загораю и думаю о нем. Ложь. Грязная ложь!
Я страдала от собственных мыслей, которые, в союзе с моральным насилием Грейсона, загоняли меня в угол невыносимой тоски, от которой я боялась сойти с ума. И в какой-то момент я вдруг осознала, что разговариваю сама с собой. Понимание этого привело меня в ужас, и я вновь стала желать, чтобы Грейсон вернулся. Я дошла до того, что стала желать возвращения своего палача! Разве это – не сумасшествие?
Дни пролетали, но я не считала их – я потерялась во времени. Но Грейсон даже не звонил, и я заметила, что стала ждать его звонка даже больше, чем звонка Седрика. Я находила покой лишь тогда, когда сон закрывал мои глаза, когда мой мозг, измученный мыслями, был уже не в состоянии удерживать во мне сознание. Сны не тешили меня – это были всего лишь отрывки моей жизни, которые с бешеной скоростью пролетали перед глазами, а я будто сидела в зрительном зале, прикованная к креслу, и не могла остановить их поток. Но чаще всего моими ночными гостями были кошмары: мое сознание рисовало мне чудовищ, которые прятались под кроватью и за углами, выжидая момент, чтобы напасть и растерзать мое тело. Меня часто преследовали мертвые глаза Лурдес и воспоминания о смерти тех двух девушек – они приходили ко мне, заставляя меня просыпаться в поту, с криками ужаса.
Я желала, чтобы Грейсон убил меня. Убил как можно скорей.
Глава 42
Дни, проведенные без Вайпер, тянулись мучительно медленно, но я верно исполнял данное ей обещание и оберегал ее родителей от нападения вампиров. И беречь их стоило, потому что охота оказалась на редкость кровавой: за прошедшие семнадцать дней было убито свыше двух тысяч человек во всех уголках Чехии, кроме Брно. К счастью, все вампиры подчинялись табу Маркуса и не охотились в этом городе, но я все равно каждый день с утра до ночи охранял Владиновичей, укрывшись в своем автомобиле: получив свободу от Миши, я не стал принимать участие в охоте, помня о просьбе Вайпер. Я был монстром, но не желал уподобляться другим монстрам – бесчеловечным и жестоким, которые ручьями выпивали кровь, соревнуясь, кто станет победителем в этом кровавом пире – для них это было сродни спорту.
Несмотря на то, что я не желал иметь ничего общего с охотой, каждое утро я покупал свежую газету, и из нее, как и смертные, узнавал страшные новости: в стране царили ужас и истерика – люди боялись выходить из дома и ходить на работу, отряды полиции все гуще заполняли улицы, вокзалы, аэропорты, был введен комендантский час. Ночные бары и рестораны были закрыты. Все чешские газеты били в колокола – всюду искали загадочных похитителей и убийц. Но все было напрасно: эти меры были ничтожны против вампиров, и они продолжали убивать и уничтожать трупы своих жертв, поэтому ни одна человеческая живая
