их «ласточки». Машинам, либо мотоциклам давали ласковые прозвища, холили и лелеяли, зачастую относясь заботливее, чем к женщинам.
«Может, он оставил козла, чтобы вспоминать обо мне?» — мелькнула надежда.
Тряхнула головой, пытаясь избавиться от накатившей слабости, и решительно пошагала к своему мотоциклу. Троцкий теперь с Русей, и это к лучшему. На новую девушку внука дедушка Ледата не станет смотреть с ненавистью, ведь её отец не совершал того, что мой.
«Но отчим тоже преступник. Мало того, что долбанный абьюзер, так ещё и девочку похитил!»
— Да что же это? — подхватив рюкзак, простонала я.
— Что? — обернулся Ледат.
Наши взгляды встретились, и стало трудно дышать. Малейшее движение отзывалось болью, будто мою грудную клетку обмотали колючей проволокой, ведь в памяти мелькали яркие картинки из нашего совместного прошлого. Такого сладкого и незабываемого!
Я подошла к Троцкому и протянула деньги:
— Возьми.
— Я всё верну, — сухо пообещал он.
— Не нужно, — решительно отказалась я. Нельзя давать себе надежду на новую встречу. Так ещё хуже… — Считай это благодарностью за то, что не дал мне свидетельствовать против отца.
Он неожиданно улыбнулся, а у меня к глазам подступили слёзы. Прикусив губу до боли, я жадно впитывала присутствие Ледата, дышала нашей близостью. Так бы и стояла до скончания веков, лишь бы оставаться рядом. Понимала, что выглядела жалко. Надо было развернуться, сесть на свой байк и вернуться в столицу, но я не смогла даже пальцем пошевелить.
Из дома, поддерживая бледную Руслану, вышел Кондратьев. Позвенел ключами:
— Оставь здесь свой хрустик, Ледыш. Я вас отвезу.
В груди заныло от боли скорого расставания и, прежде чем успела прикусить язык, выпалила:
— Я с вами!
Глава 41. Ледат
Видеть её было так странно. Внутри у меня будто зияла открытая рана, на которую щедро плеснули солёной водой, но что удивительно — эта мука была сладкой. Я бы согласился терпеть её и дальше, лишь бы Виолетта оставалась рядом. Похоже на зависимость. Но этого никогда не будет, поэтому я уехал тем утром, не прощаясь.
Недотрога из другого мира, её ждёт успех, большая сцена и исполнение мечты в охваченной огнями столице. Я же был намертво привязан к городку, где у красивой и талантливой богачки нет будущего. Мы бы всё равно расстались, это был лишь вопрос времени. Даже если бы она терпела моего непримиримого деда, всё равно в один прекрасный день за ней бы приехал отец.
Ни один родитель не станет равнодушно смотреть, как его чадо губит свою жизнь. Рано или поздно, Виолетта бы помирилась с родителями и, когда девушка протянула толстую пачку денег, я понял, что это уже произошло, и порадовался за неё. Пусть при этом сердце и облилось кровью. Я не имел права на её любовь…
— Хорошо, — ответил и Кондратьеву, и Коршевой. — Спасибо.
И поплёлся к автомобилю, едва передвигая ноги. За прошедшие сутки едва ли час удалось поспать, и чувствовал я себя отвратительно. Ещё и в горле першило, а тело сотрясал озноб. Кажется, когда я прочёсывал улицы и детские площадки, то подхватил простуду…
Уселся на переднее сиденье и, пристегнувшись, прикрыл веки. Собирался воспользоваться возможностью немного поспать и восстановить силы. Предстояло отвезти выкуп, который собрали с таким трудом, и надеяться, что преступник ничего не сделал ребёнку. Она так боится взрослых мужчин! Постоянно писается, если видит их. Это могло разозлить похитителя.
«Главное, что удалось найти деньги, — устраиваясь удобнее, подумал я. Но мысли тут же потекли в нежелательном направлении. — Если дед узнает, что я взял их у дочки того чиновника, его снова удар хватит!»
Скрипнул зубами от злости, что снова думаю о Виолетте, и отвернулся к окну. Спать резко расхотелось, и я уставился в сизое неприглядное небо, невольно прислушиваясь к тихому голосу Недотроги, которая утешала подругу. Девушки устроились на заднем сидении, а Кирилл Ильич уже крутил баранку, выводя машину на дорогу.
«Повезло, что у Виолетты были с собой деньги, — глянув на часы, подумал я. — Времени осталось только доехать до места».
Я не стал говорить Русе, что её надежда на Аида была беспочвенной. Не мог лишать безутешную мать последней надежды, делая всё, чтобы добыть нужную сумму. Черных никогда бы не пошёл навстречу без собственной выгоды.
Да, он оплачивал счета деда, но исключительно для того, чтобы сохранить рычаг воздействия на Коршева. Держал нас поближе, чтобы иметь возможность в любой момент ужалить могущественного врага. И параллельно наслаждался нашими мучениями.
Ни Руся, ни её малышка его не интересовали, поэтому я точно знал, что Егор Никитич даже не выслушает просьбу. Бесполезно было и пытаться. Я не знал, как объяснить это девушке, поэтому просто позволил ей думать, что мне не хочется снова унижаться перед Аидом.
«Будто у меня осталась гордость», — горько усмехнулся я и искоса глянул на Клоуна.
Он сильно сдал. Похудел, лицо осунулось. Хоть и утверждал, что рад переезду, я ругал себя за то, что разрушил ещё одну жизнь. Не желая того, случайно, но это моя вина. Она легла очередным камнем на мою грудь, потеснив глыбу, которая давила грудь со дня гибели Сергея, и обжигающую плиту боли, которую я причинил своему дедушке. Принципиальный человек и ярый коммунист, он не сумел простить моего предательства.
Прикусив губу, я снова закрыл глаза. Я бы снова так поступил. И опять… Сколько бы ни была шансов всё исправить, выбрал бы её. Чтобы потом оставить. Отпустить!
Судорожно втянув воздух, я оглушительно чихнул и закашлялся.
— Ты заболел? — взволнованный голос Недотроги так сильно царапнул сердце, что я обернулся и утонул в озёрах её глаз.
— Я в норме, — буркнул недовольный своей реакцией. И обратился к Клоуну: — Звонил своим?
— Да, они неподалёку, — тут же отозвался он и остро глянул на меня. — Не беспокойся, ребята знают своё дело. Я предупредил, что похититель угрожал жизнью девочки, если мы обратимся в полицию. Будут наблюдать издалека и вмешаются, только если возникнет острая необходимость.
— Понял, — отозвался я только потому, что не хотел давать Недотроге снова заговорить. Услышать её голос, наполненный искренней тревогой за меня, оказалось слишком больно. — А как поступим мы? Этот человек испугается, если увидит столько сопровождающих. С Русей пойду я, а вы останетесь в машине.
Произнёс это тоном, не терпящим возражений, потому что от мысли о том, что Виолетта может пострадать, мутило. Я ругал себя за то, что из-за минутной слабости позволил ей ехать с нами. Но теперь ничего не исправишь, высадить девушку на трассе я не мог.
Оставшуюся дорогу мы молчали, лишь росло напряжение, и тишина давила на уши. Над
