— Вот так это делается, — рассудительно заметил Пол. — По словам Ханса Хольстейна, Паульсен якобы заявил: «Я знаю, что Риисби ищет работу, я знаю, что наша кафедра остро нуждается в ее знаниях, я знаю, что она потрясающе талантлива — и я не желаю видеть ее здесь».
Нанна засмеялась. Пол сказал, что вообще-то не очень верит этим рассказам, потому что существуют же границы бесстыдства даже для заведующих кафедрами.
— Разве? — спросила Нанна. Пол настаивал: он не сомневался в правдивости случившегося, но не верил, что Паульсен мог произнести такое вслух. Теперь руководство, естественно, заявляло, что кафедре необходим специалист по фономорфологии, хотя все знали, что это не соответствует действительности и ранее принятым руководством решениям. Нанна сокрушенно покачала головой.
Они продолжили разговор об использовании людей в своих целях и бесцеремонности, о научных руководителях, которые из зависти и ревности мешают пробиваться слишком способным стипендиатам. Они говорили о краже чужих идей и результатов (Пол почувствовал маленький укол страха, когда Нанна завела речь об этом, и дал себе обещание больше никогда не выпускать ее папку из поля зрения). Нанна прошептала, что слышала об одном сотруднике футлинга, который однажды украл часть магистерской работы и опубликовал ее под своим именем. Это произошло не так давно, в прошлом году.
— Да, к сожалению, такие вещи случаются нередко, — сказал Пол, размышляя, может ли он осмелиться положить свою руку на руку Нанны.
— Да, нередко, — сказала Нанна и вытянула губы. — Но это совершенно недопустимо. Это случилось, когда мы вместе были в США. Может быть, у нее даже были отношения со студентом, которого она обокрала?
— О ком ты говоришь? — спросил Пол, хотя он уже знал ответ, и рука его тяжело легла на руку Нанны.
На возвышении в аудитории 3-го корпуса Софуса Бюгге стояла женщина лет двадцати с небольшим. Декан гуманитарного факультета только что представил ее как Силье, креативного директора рекламного агентства «2Жирафа». Ей было поручено сформулировать систему ценностей гуманитарного факультета. В этот понедельник она должна была представить результаты четырехмесячной работы агентства над этим заказом. Приглашены были все заведующие кафедрами, их заместители, начальники администраций и руководители отделений. Эдит Ринкель сидела в середине ряда в центре аудитории.
Силье поклонилась и заняла место за кафедрой, после чего, подчеркивая каждое движение, стала нажимать на клавиши своего ноутбука. В тот же момент на экране возникла эмблема Университета Осло, круглая печать с изображением играющего на лире Аполлона, заключенная в синюю рамку, в рамку цвета символики гуманитарного факультета. Силье заложила короткие волосы за уши, поправила очки и сказала, что ее зовут Силье, она окончила Норвежский институт креатива, она очень рада, что агентство «2Жирафа» получило такой интересный заказ, и сейчас она снова нажмет на клавишу.
Аполлона сменили два стилизованных жирафа, повернувших друг к другу головы, и оранжевая надпись под ними «2Жирафа».
— Очень рада, — повторила Силье, и на экране позади нее два жирафа начали топать копытами и кланяться. — Нашей отправной точкой, — сказала Силье, — стал имидж Университета Осло, который вам, конечно, знаком.
Жирафы исчезли, и на экране появилось описание имиджа университета, состоящее из пяти пунктов; некоторые слова были выделены жирным шрифтом:
— Исследовательское учреждение высокого международного уровня
— Привлекательное для обучения заведение, соответствующее стандартам лучших европейских университетов
— Открытый и инициативный партнер для научных и других организаций на национальном и международном уровне
— Организация, продвигающая гибкий, креативный и качественный подход ко всем вопросам
— Место, где интересно студентам, ученым и другим сотрудникам университета.
Это был долгий процесс, — продолжала Силье. — Мы решили сделать упор на то, что гуманитарный факультет — это часть образовательной деятельности университета. Мы обсуждали огромное количество ценностей, таких как направленность в будущее, обновление, честность, уважение, равноценность, мужество, рвение, инновации, своеобразие.
По мере того как она произносила эти слова, они выплывали на экране то справа, то слева.
Но, — произнесла Силье, и экран тут же опустел, — самым важным для «2Жирафов» было то, чтобы представить гуманитарный факультет как единое целое.
Слова «единое целое» замелькали красным цветом на экране.
— Вместе с тем, — продолжала Силье, — мы должны не забывать и о многообразии.
В ту же секунду слово «многообразие» возникло под «единым целым», мигая зелеными буквами. Силье помолчала, экран опустел, и она продолжила:
— «2Жирафа» выбрало следующие шесть ценностей: инновации, терпимость, изменения, своеобразие, новое качество и научные традиции.
Эти слова были написаны черными буквами на белом фоне.
— Как вы, конечно, заметили, — сказала Силье и улыбнулась заученной шутливой улыбкой, — два слова начинаются на «и», два на «н», одна на «с» и одно на «т». — Она снова нажала на клавишу, и слова расположились парами по алфавиту, так что получилось следующее:
Изменения
Инновации
Научные традиции
Новое качество
Своеобразие
Терпимость
— Это ценности гуманитарного факультета. — Силье повернулась и взглянула на большой экран. — И эти ценности являются составной частью самого смысла существования факультета, идеи о том, что такое гуманитарный факультет и какую роль он играет в современном обществе.
Буквы всех слов быстро одна за другой стали исчезать с экрана так, что оставались только первые, после чего они переместились и на экране показалось:
И
С
Т
И
Н
Н
ый
— Истинный, — сказала Силье, — вот основная ценность гуманитарного факультета. Гуманитарный факультет должен быть истинным факультетом.
Собравшиеся вяло зааплодировали. Только декан и заведующие двух крупнейших кафедр, которые участвовали в процессе, хлопали изо всех сил еще долго после того, как все остальные затихли.
Эдит Ринкель поднялась и стала пробираться к выходу. Все сидящие между ней и проходом были вынуждены встать. Потом Ринкель медленно прошла между рядами скамеек. У дверей она обернулась, внимательно посмотрела на Силье, продолжавшую стоять за кафедрой (на этот раз на фоне кланяющихся жирафов, вокруг которых фейерверком разлеталось слово «истинный»), обвела взглядом аудиторию, открыла дверь, вышла и захлопнула ее за собой. Она не была похожа на даму, которой, к сожалению, пришлось покинуть презентацию раньше времени из-за крайне важных дел. Она не была похожа на скромницу, внезапно почувствовавшую дурноту. Никто из собравшихся в зале не расценил поступок Ринкель иначе как демонстрацию. Как и было задумано.
По понедельникам Пол обычно навещает маму, но в этот понедельник в начале октября он весь день провел дома, даже не одеваясь, так и бродил целый день в футболке и трусах. Он через силу прочитал пару статей, о которых ему предстояло рассказывать на лекции в среду, но не смог заставить себя написать подробный план лекции, просто сложил статьи и листочек с пометками в папку и успокоил свою совесть тем, что у него достаточно опыта, чтобы прочитать хорошую лекцию без конспекта.
В последние дни Пол пребывал в удивительно расслабленном, подавленном состоянии, что для него неестественно. Две ночи подряд ему снилось То происшествие, Туне, ее лицо в момент, когда она поняла, что стукачом был он. Он просыпался очень рано, вновь переживая все, что испытывал тогда: страх, когда никто, даже мама, не верил ему, и стыд за содеянное. Предательство. Он предал Туне, в которую был до смерти влюблен, а мама и отчим предали его своим недоверием. И одуряющее, сладкое чувство избранности, того, что тебя предпочли всем другим, — ведь именно к нему обратились предводители мальчишеской банды, которыми он восхищался. И чувство униженности, когда он понял, что сделал.
Проснувшись утром в тот понедельник, он понял, что не сможет пойти в Блиндерн. Он решил поработать дома — этой возможностью часто пользуются научные сотрудники («проводить научные изыскания за пределами кафедры» — так звучит формулировка из кафедральных правил).
Пол посмотрел утреннее шоу по телевизору, чего никогда раньше не делал, после чего просмотрел четвертую серию американского сериала о подростках, от которого у него разболелась голова. Он выпил кофе, съел йогурт, включил радио (канал «Культура», естественно), но тут же выключил.
