Он умолчал о месте сказуемого, знал, что не сможет этого как следует объяснить ни ей, ни себе самому, поэтому просто сказал, что для полноты картины им не хватает нескольких кусочков, которые он ищет и которые найдет для Нанны. Он произнес это с такой уверенностью в голосе, что убедил не только маму, но и себя самого. Скоро! Скоро все будет сделано.
Их разговор плавно перешел к Нанне. Вообще-то они и так все время говорили о ней, но до сих пор не напрямую. Пол хвалил ее ум, работоспособность, красоту.
— Надеюсь, ты меня скоро с ней познакомишь, — сказала мама, уверенная, что у ее сына возникли отношения с Нанной. (Она посчитала, что это так, потому что не знала ни одного случая, когда Пол с восторгом рассказывал бы о женщине, был в нее влюблен и не добился бы ее.)
— Конечно, — ответил Пол, и ему ни на секунду не пришло в голову, что он был не в том положении, когда мог бы пригласить Нанну домой, чтобы познакомить со своей матерью.
— Ты останешься пообедать? — спросила мама.
— С удовольствием, — ответил Пол. Он не хотел уходить, к тому же кокосовые булочки уже давным-давно были съедены.
— Может быть, прочитаешь пока это? — сказала мама и протянула Полу тонкую стопку листов. Пол отметил про себя, что мама пригласила его на обед неслучайно, видимо, это было частью тщательно продуманного плана.
— Это что… начало новой книги? — спросил Пол, и несмотря на то что мамины книги очень нравятся ему, в данную минуту он был не в настроении читать про сахарные плантации и пылкую любовь.
— Угу. Прочитай, — проговорила мама и быстро скрылась на кухне. У мамы Пола имеются вышитый писательский халат и достаточно развитая уверенность в себе, но, как и большинство писателей, она волнуется, когда другие оценивают ее труд, особенно если дает кому-то почитать написанное в первый раз.
Пол не удержался от вздоха, но, побуждаемый чувством долга, приступил к чтению тонкой маминой рукописи, состоящей всего из двух десятков страниц.
Новая книга мамы начиналась с того, что героиня въезжает в старый дом, она получила место гувернантки в семье доктора, живущего в маленьком городке. Как только молодая женщина с необычайно прекрасными волосами (каштанового цвета) и удивительно большими глазами (цвета морской волны) распаковала свой чемодан и села на кровать в своей комнате, у нее появилось чувство, что она уже бывала в этом доме, и «неприятный холодок пополз у нее по спине». Ну, это не так уж оригинально, но все равно недурно, заметил Пол, которого начал увлекать романтический сюжет.
Читая рукопись, Пол вспомнил историю, которую мама рассказывала ему, когда он был маленьким. Мама назвала ее «Дом, который уснул», и Полу она казалась ужасно захватывающей. Он быстро дочитал текст до конца, и чем дольше читал, тем больше занимала его судьба героини. Нетрудно понять, как мама стала миллионершей, напротив, это совершенно ясно — она обладает настоящим писательским талантом.
— Окончание я дам тебе потом, — проговорила мама. Она стояла в дверях и смотрела на него, Полу стало интересно, давно ли она так стоит.
— Слушай, я вспомнил тот рассказ о маленьком белом домике, который уснул, — сказал Пол. — Мне, кстати, понравилось. Еще одна сильная женщина.
— С каштановыми волосами, — уточнила мама. — Тебе-то больше нравятся пшеничные. Цвета спелой пшеницы.
— Да, хотя у Нанны волосы светлее.
— Ах вот как.
— Но мне понравилось, — повторил Пол.
— Хорошо. Я потом дам тебе почитать дальше. Значит, ты помнишь «Дом, который уснул»?
— А он у тебя сохранился? — спросил Пол.
— Наверняка. В ящике секретера в будуаре Паулетты.
Она кивнула Полу, улыбнулась понимающе и снисходительно, словно знала о Поле нечто, чего он сам о себе не знает. Пол подумал, что это настоящая материнская улыбка. Мама быстро вернулась, улыбаясь так же загадочно, но еще шире, и протянула сыну пожелтевшую переплетенную рукопись, отпечатанную на машинке, с детским рисунком на первой странице. И он вспомнил, какой красивой казалась ему эта история, и то, что однажды она перестала ему нравиться.
— Спасибо, — сказал он и взял рукопись в руки робко, но с интересом.
«Дом, который уснул» — было напечатано сверху с пробелами между буквами. На рисунке под названием был изображен белый дом с дверью и двумя окнами, расположенными таким образом, что дверь казалась ртом, а два окна — глазами (Пол автоматически, почти против своей воли отметил, что это правильный образ, поскольку норвежское слово vindu, окно, происходит от древненорвежского vindauga, то есть глазница, через которую дует ветер). «Марен Бентсен», — прочитал Пол имя матери, написанное внизу страницы, и снова стал разглядывать рисунок, который он сам нарисовал больше двадцати пяти лет назад, пока до него не дошло, что рукопись подписана не Паулеттой Рос.
Впервые в жизни Пол видел настоящее имя мамы на рукописи, и это произвело на него сильное впечатление. Он так хотел, чтобы она попробовала себя в других жанрах. Нет, он не презирал ее произведения, но ему казалось, что это пойдет ей на пользу. Если бы Пол Бентсен сейчас узнал, что однажды увидит мамино настоящее имя на книге, он бы очень обрадовался. Но пока он об этом и не догадывался, он мог только надеяться, что такое произойдет, и он надеялся. Пол перечитал заглавие и мамино имя, после чего с любопытством и беспокойством перешел к тексту рассказа.
Слова были ему очень знакомы, и в то же время новы, он ведь никогда не читал их, раньше он их только слушал:
Жил да был дом. Он стоял посреди поляны в темном лесу. Домик был маленьким и белым, окна его дружелюбно подмигивали, а дверь часто стояла открытой.
В доме жили мама, папа и мальчик.
«Да, конечно, — подумал Пол, — так и было: мама, я и папа. Она не изменяет себе. Она всегда пишет о нем».
Каждый вечер мама закрывала дверь и выключала свет, а мальчик задергивал шторы. Потом мама, папа и мальчик ложились в свои кровати, зевали, поворачивались на бок и засыпали. Дом тоже зевал, только этого никто не слышал. Утром семья вставала, мама открывала дверь, папа накрывал на стол, а мальчик раскрывал шторы. Они завтракали, болтая и смеясь, а дом распахивал окно в гостиной и тоже хохотал. «Надо смазать петли», — говорила мама и продолжала рассказывать папе и мальчику веселую историю. После завтрака мама с папой уходили на работу, а мальчик в школу. Дом был один целый день и, когда люди уходили, он скучал по своей семье и с нетерпением ждал того момента, когда ближе к вечеру мама, папа и мальчик вернутся домой.
Пол, как и раньше, сочувствовал дому — бедному одинокому домику. Когда в детстве мама читала ему этот рассказ, Пол был уже достаточно большим, чтобы понимать, что дома в действительности не существует, что он только плод маминой фантазии. Но он искренне сочувствовал и такое же сострадание испытывал к другим неодушевленным предметам. Выброшенная обертка от шоколадки. Носок, потерявший своего брата-близнеца. Пронзительная жалость внезапно охватывала его. Когда мама выбросила старую алюминиевую кастрюлю, у которой отвалились обе ручки, он чуть не задохнулся от рыданий, настолько горьким было зрелище безрукой кастрюли в мусорном мешке — милого горшочка, служившего верой и правдой, варившего для них картошку и гороховый суп.
Однажды, когда мама, папа и мальчик ушли, дом настолько отчаянно затосковал, что решил пройтись немного и поискать своих жильцов. Он осторожно приподнял один угол, и фундамент громко затрещал. Но дом уже принял решение, поэтому он тянул и тянул, пока угол не высвободился. Потом он приподнял другой угол, и снова стало ужасно больно, но дом высвободил и его. Третий и четвертый углы тоже выдернулись из фундамента, несмотря на то что дом до самой трубы пронзала боль. Теперь домик стоял непрочно. Но он не мог тронуться с места, потому что никак не понимал, что ему делать и куда идти.
Вечером семья собралась за столом в кухне, чтобы поиграть в карты. Все что-то напевали, мама с мальчиком смеялись над папой, потому что он злился, когда проигрывал.
«Это я злился, когда проигрывал, — думал Пол, — я всегда хотел быть лучшим! Не думаю, что понимал эту аллюзию, когда мама читала мне рассказ». Пол украдкой взглянул на нее: она уселась в кресло напротив.
На улице дул ветер и шел дождь. Стены дома издали вздох, но семья играла в «Вытяни восьмерку», и никто ничего не слышал. Дом снова вздохнул, на этот раз намного громче, так что стены громко заскрипели. «Только послушайте, какой ветер», — сказал папа. И тогда дом начал плакать, потому что ему было невыносимо грустно. Он сам не знал, почему ему было так грустно. Слезы текли по стеклам. «Какая противная погода», — сказал мальчик и плотнее укутался в вязаную кофту.
