явил Павел или Петр, их усыновление ничем бы не отличалось от Его усыновления».
Публичный диспут, как и следовало ожидать, не принес никакого результата. Обе стороны остались при своем мнении. После этого еще несколько раз сходились, спорили и расходились еще более убежденными противниками. Надо отдать должное Александру – он сделал все для того, чтобы разубедить Ария в собеседованиях александрийского клира, и прибег к карательным мерам только тогда, когда его самого стали обвинять в потворстве еретику. В 320 г. он созвал для обсуждения арианства собор египетских епископов. Епископы осудили Ария и отлучили его от церкви. Но тут обнаружилось, что последний имеет многочисленных сторонников. Собору пришлось лишить сана двух ставших на сторону Ария епископов, пять пресвитеров и шесть диаконов. Однако мира церковный собор не восстановил. Арий покинул Александрию с высоко поднятой головой, не как еретик, а как гонимый за веру праведник. За ним последовали в изгнание 700 девственниц, 12 диаконов и 6 пресвитеров (из 16 бывших в этом городе).
В соседних областях далеко не все разделяли решение собора. Ариане, оставив Египет, нашли себе единомышленников и защитников среди епископов других церквей и в близких ко двору сферах. В Кесарии Палестинской их принял епископ Евсевий Памфил – один из самых ученых и известных богословов своего времени. Он, впрочем, не разделял крайних воззрений Ария и держал себя осторожно. Зато всецело были на стороне нового учения Феогнис Никейский и один из первостепенных епископов того времени Евсевий Никомидийский. Последний больше всего помог распространению арианства, рассылая многочисленные послания епископам Востока и Малой Азии. Таким образом, местный спор превратился в общецерковный.
Арий тоже не долго хранил молчание. Поселившись в Никомидии, он изложил свое учение в «Фалии» – книге, состоявшей главным образом из стихов, предназначенных для простолюдинов. Богословские вопросы были изложены в ней настолько популярно, что стали достоянием уличных пересудов. Таким образом в спор было вовлечено множество мирян. О том, как сторонники Ария проповедовали свои идеи писал позже Афанасий Великий: «Доныне еще ариане не в малом числе ловят на торжищах отроков и задают им вопросы не из писаний Божественных, но как бы изливаясь от избытка сердца своего: «Несушего или сущего сотворил Сущий из сущего? Сущим или несущим сотворил Его?» И еще: «Одно ли нерожденное или два нерожденных?» Потом приходят они к женщинам и им также предлагают свои неприличные вопросы: «Был ли у тебя сын, пока ты его не родила? – Как не было у тебя сына, так не было и Божьего Сына, пока не рожден Он». Все полно людьми, рассуждающими о непостижимом, – улицы, рынки, перекрестки. Спрашиваю, сколько оболов надо заплатить, – философствуют о рожденном и нерожденном. Хочешь узнать цену на хлеб, – отвечают: «Отец больше Сына». Спрашиваешь, готова ли баня, – говорят: «Сын произошел из ничего»». Из этих слов видно, как глубоко арианская ересь волновала тогдашнее общество. Это и понятно – весь народ чувствовал, что спор идет не об отвлеченном теоретическом вопросе, но о самом существе веры.
Церковный раскол стал наконец не на шутку беспокоить светские власти. Император Константин I, после нескольких безуспешных попыток примирить враждующие партии, принял решение созвать для обсуждения троичного догмата Вселенский собор. В начале 325 г. он особым повелением пригласил съехаться имперских епископов в Никею. Все издержки по их путешествию и пребывании в Никее он принимал на себя. Всего собралось около 300 епископов, в основном из восточных провинций (от западных на соборе, кажется, присутствовало не более 5 представителей). Заседания происходили в одной из палат императорского дворца с 19 июня по 25 августа.
Догматический вопрос, который предстояло решить никейским отцам, состоял буквально в следующем: нужно ли признавать Сына Божьего Богом, равночестным с Богом Отцом, или следует считать Его лишь совершеннейшим из творений? Были также сторонники третьей точки зрения, которые признавали Сына Богом, но Богом не равного достоинства с Отцом. Партию ариан на соборе представлял Евсевий Никомедийский. Его поддерживали Митрофан Эфесский, Патрофил Скифопольский и некоторые другие восточные епископы. Все они признавали Сына Божьего «тварью». Но таких крайних ариан было немного – всего около 17 человек. Значительно больше набралось, так называемых, полуариан. В догматическом отношении они держались древней теории субординации – хотя и почитали Сына Божьего Богом, но считали божество Его неравным божеству Отца, а соподчиненным. Эту партию возглавлял известный церковный историк Евсевий Кесарийский. Он сам и его последователи находились под сильным влиянием философии Оригена. Партия православных епископов возглавлялась Алксандром, епископом александрийским. Она держалась догматического учения о том, что Сын Божий так же совершенен, как Отец.
Как формулировался символ веры строгих ариан не известно, но несомненно, что он содержал в себе самую сущность арианской доктрины. Именно: «Сын Божий – произведение и тварь», «было время, когда Сына не было», «Сын изменяем по существу». Арий присутствовавший на первых заседаниях Собора, сам представлял этот символ, однако его объяснения не произвели на епископов впечатления. Это и понятно, ведь в Св. Писании не было ни одного из предложенных им выражений. Как только символ Ария был отвергнут, список его разорвали в клочья.
После осуждения чистых ариан на Соборе разгорелись прения между православными и полуарианствующими епископами. Их глава Евсевий Кесарийский предложил символ веры в такой формулировке: «Веруем во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца решительно всего видимого и невидимого, и во единого Господа Иисуса Христа, Слово Божие, Бога от Бога, света от света, жизни от жизни, Сына единородного, чрез Коего все произошло, ради нашего спасения воплотившегося… Веруем и в единого Духа Святого». Это был компромиссный символ, который могли принять, как ариане, так и православные. Однако, при энергичной поддержке Константина, православным удалось его коренным образом изменить.
Прежде всего в символ были внесены слова «рожденного из сущности Отца» и «единосущного». Как показали дальнейшие события, выражения эти оказались в подлинном смысле ключевыми, определившими весь последующий путь развития христианской догматики. В особенности это касается понятия «единосущный». Ариане горячо протестовали против него, указывая, что в Св. Писании оно нигде не встречается. Предлагали заменить слово «единосущный» не столь категоричными понятиями «подобосущный» или «равносущный». Но православные епископы не согласились на это, прекрасно понимая, что против такого определения бессильна любая диалектика ариан. Если другие выражения те могли перетолковать и повернуть в свою сторону, то против слова «единосущный» они были бессильны. Утверждая, что Сын «единосущен» Отцу, православные епископы подчеркивали теснейшее единство ипостасей Троицы, не заслоняя при этом Их различности. В самом деле, «единосущие» обозначало, что Отец и Сын «вместе» или «сразу» являются одной и
