Гельмут! Невероятный ребенок. И Миррано признавался частенько сам себе, что их самый послушный и прилежный во всех учебных дисциплинах мальчик — Михаэль, был сам по себе не так интересен, как этот паршивец — Гельмут! Как сжатая пружина, он мог воспроизводить впечатления спокойного и доброжелательного ребенка, но, в самые неподходящие моменты пружина распрямлялась и выстреливала, да так, что колыхался весь дом!
Небо было ярким и чистым. Ни облачка! И казалось, вот, он Дунай рядом, вода должна постоянно испаряться и отдавать дождем! А дождь чаще всего шумел ночью, а днём спускалась опять жара. И каждый сейчас рад был бы дождику. Во всех окнах, открытых, торчали зеваки. В большинстве это были женщины и дети.
Ах, да…мысли опять вернулись к домашним проблемам. Так вот гувернер доказывал, что это дело рук Гельмута, да и похоже было на него, но сколько вечером не трясли этого паршивца, он четко, как попугай отвечал: — Не я! И главное прибавлял «Засранец» — «Докажите!» Миррано думал: «Ах, ты, ЧЕРТ! Все умные стали! — И чуть спустя подумалось — «А, может, и права Хелен, из этого паршивца выйдет прекрасный адвокат или прокурор!»
Толпа сравнялась с его крыльцом, все косились на него, проходя мимо, кто улыбался вызывающее, кто виновато, кто смотрел на него осуждающе, мол, почему не с нами, а кто-то с ненавистью, так как одет он был интеллигентно и со вкусом. Но от такого количества людей ударила сильная волна негатива и необузданной силы. А хорошо это или плохо, он еще не понимал.
Из толпы кто-то его позвал и это его удивило. Потом еще раз, … он направил всё своё внимание в сторону оклика. Кто же его здесь мог знать?
Игн сам вынырнул к нему из толпы, но не присел рядом, а стал махать рукой, зазывая к себе.
Нехотя и лениво Миррано поднялся с крыльца, и они оказались увлекаемые потоком.
— Ты чего здесь? — спросил Игн.
— Тебя ищу, коллега! Почему у тебя телефон не отвечает? Что это делается? Больница на ушах стоит! — и он, поводя руками по воздуху, добавил, — скажи, как можно устраивать демонстрации в такую жару!? Это же самоубийство!
— Ну, дорогой, если ждать дождика, то можно всё упустить.
— Что упустить?
— Подходящего момента! А я-то… обрадовался, что ты то же стал сознательным!
Миррано убавил шаг.
— Игн — повысил голос он — Ты это всё серьезно?! У тебя жена беременна! У неё беременность после кесарева сечения, а ты не с ней и тебя все ищут!
Игн остановился. Миррано хорошо разглядел глубокую боль на его лице и ему даже захотелось по — братски обнять его, потому что, в жизни Игн всегда держался независимо и стойко, он мог веселиться, но в самые тяжёлые минуты на работе и когда его бросали в тюрьму, он мог злиться, негодовать, но только не печалиться и унывать. Словно именно эти чувства были ему не знакомы! А тут! Миррано даже пожалел, что высказался так откровенно. На лице его пробежала тень сожаления.
Игн, зачем то, посмотрел в спины людей, толпы, которая продвигалась вперед, обгоняя их, но их не толкали, а вежливо сторонились и обходили.
— Анри — проговорил Игн. — Одно другого не касается. То есть, касается напрямую, но так все совпало. Набор в армию, именно сейчас и мой гражданский долг быть сейчас здесь! Я не знаю, что будет дальше с моей семейной жизнью, Вилма категорически отказалась избавиться от ребенка, но люди хотят остановить эту бессмысленную войну. Ты пойми, мы ещё живем как-то, но они еле выживают!
— Да, Игн — и Миррано положил руку ему на плечо. — Это всегда было и будет, всех не пожалеешь и не обогреешь! Ты семью свою смотри!
Игн вздохнул.
— Ты домой иди, не понимаешь ты… …так нельзя. Наша сила в сплоченности, в единстве. А когда каждый за себя, тогда людей начинают те, кому власть дана в рабов превращать. Ты интеллигент …тебе бы литературу нужную почитать. А сейчас домой иди. Ты сердцем не с нами, а здесь случиться может всякое!
— Вот и я о том же! Опять на скамью подсудимых сядем, что с семьями нашими будет!
Игн пожал плечами и опять посмотрел в спины обгонявших людей.
— Сложно это все! Но семьи и дети ведь у всех! Чем мы лучше их!
— Ты сам сказал — ты хирург, Игн, ты голубых кровей, у тебя образование!
Вот теперь Игн разозлился.
— Анри, иди домой! У тебя дети… Я не могу, извини, слушать этот бред о голубой крови. Ты же образованный человек, ты врач, тебе то известно, что кровь у всех только красная и перед болезнью и смертью все равны, просто не у всех одинаковые возможности. Иди, иди, иди назад, туда — и слегка подталкивая своего коллегу в плечо, он развернул его в обратную сторону толпы.
Но Миррано уперся, притом сам не отдавая себе отчёта, почему? Игн, за эти годы, что знался с ним и за то время что они вместе работали, приобрел в сердце Миррано непререкаемый авторитет. Притом, это он не выражал никак, но в сердце всегда испытывал к коллеге глубокое уважение, но мало этого, ему импонировали его человеческие взгляды, в нем чувствовался бунтарский смелый дух, которого не доставало Анри, некий упрямый стержень с четким видением — какова должна быть жизнь и чего он хочет. И Анри тянулся к этому человеку душой как ребенок тянется к авторитетному, сильному преподавателю, хотя они и были почти ровесниками, с разницей в три года и притом, Миррано был старше.
Игн развернулся и поспешил за толпой, за тем, с кем он начал шествие, но, Миррано, в очередной раз вытерев вспотевшее лицо уже влажным носовым платком, поспешил за ним.
Игн возмутился:
— Анри, если ты думаешь, что мы вышли на увеселительную прогулку, то глубоко ошибаешься, мы многим рискуем. Зачем тебе это?
Миррано постарался настроить свой шаг, в ритм идущим, словно на военном параде.
— Но… я тоже против этой войны! И потом я пришел, и назад уже, в обход, не дойду, по этой
