Илья Агаев жил с любимым псом Абрамом. Надежным другом был ему Абрам: рычал и лаял, ел шашлык, да пил шербет. Однажды приказал Илья сшить Абраму костюм с галстуком, и на глаза надеть ему очки – хамелеон.
Боялись все Абрама, боялись жаловаться на него. Он иногда кусался, но никто его не трогал. И вот на этом званом вечере пес подсел к одной красивой даме. Она была женой министра. Абрам подсев к ней, откусил ее пирог.
Увидев это, Илья засмеялся от души, а затем заставил даму доесть тот откусанный пирог. Все ахнули, застыли, но пикнуть не сумели. А дама счастлива была, что слопала объедки пса – Абрама, в конце сказав: ''как сладок съеденный кусок', она вином его допила.
Чуть подальше от него стояли вельможи Президента. Они обсуждали нового президентского шута – Сулеймана. Старый шут скончался, но ему на смену преемник вызвался мгновенно. Это был Сулейман. Он был смел и дерзок. Он подслушивал разговоры членов правительства.
Глава здравоохранения.
"Пока за мной стоят в Москве, намерен высосать я все с Азербайджана.
Пусть гибнет мой народ от липовых лекарств. Хоть это и немой народ, он говорить не может. Тюрьмы я не боюсь, туда я все равно не сяду. Крайняк меня уволят. Ну и что? Собрал я целую квартиру денег. А так, пока сижу на троне медицинском, и буду дальше загребать я жар''.
Госсоветник и управделами. ''Мне все равно, кто Президент, сижу я крепко в своем кресле. Пусть будет шахом даже несовершеннолетний. Подумаешь, какая ерунда! Главней всего – моя семья, мой сын, мой брат, моя жена. А так, пусть Президентом будет даже негр. Толпе без разницы, кому отдать свой голос''.
Главный ученый – академик, аристократ.
''Что не по мне – того и нет. Чего не знаю я, тому значит не быть. Устал я жить в библиотеке. Поеду за рубеж, возьму оттуда что-то, и по приезде попытаюсь претворить я это здесь. Мне говорят, не правильно мол – это, менталитет – де, здесь другой. А мне плевать, что говорят, мой вклад в историю страны я вижу только в этом''.
Главный банкир. ''Да мне бы только во время смотать свои удочки. Собрал я деньжат как надо, уйти красиво не желаю. Мне по фигу отныне все, боюсь я небо в клеточку увидеть. А остальное ерунда, суета и мелочь. Мне лишь бы во время удрать''.
Министр Обороны. ''Мне надоело играть в игры. С армянами мы воевать не будем, это ясно.
Не ясно мне только одно. Пока не буйствует народ, пора бы дать нам результат, иначе, толпе что мы ответим? Хотя, забота эта не моя, пусть думает об этом президент. Но если он не видит туч над головой, то я отказываюсь понимать все это. Ведь я же вижу тучу, вижу громНо тс, спокухакакое дело мне до этой нации''.
Главный парапсихолог – ясновидящий страны (говорит вслух Илье). ''Все будет хорошо, мой Президент. Не вижу я пока преград в твоем дворце. Ты будешь властвовать еще пару десятков лет''.
Камердинер опять доложил: проситься Сулейман Рагимов.
– Скажи, пусть войдет.
Вошел Сулейман. Его там знали, как Сулейман Рагимов. Низко поклонился, поздоровался, чувствовал от волнения свое бьющееся сердце.
– Что ты расскажешь мне теперь, мой милый Сулейман? – (Озираясь по сторонам) Не все так гладко вокруг вас, как кажется, мой Президент.
– У меня врагов уж нет. Судьбу с Москвой я связать намерен снова. У меня с Москвой заглюченный договор, именно заглюченный. Я не боюсь того, кто говорит, что думает. Ведь я же демократ. Охотно я прощаю им их писанины, речи.
Илья Агаев был с Сулейманом на тонкой и деликатной ноге. Не как со всеми.
– А говорят, бывать войне – сказал Сулейман, внимательно высматривая Илью.
– Бывать, так бывать. Слишком часто разговоры принять мы рады за дела.
– Но важным людям важны вздоры. Нам по плечу посредственность одна.
– Война не вздор. И если быть войне, то я готов пролить не розовую, а красную кровь.
– Подчините мне войска, я сумею победить наших врагов. Я перережу армян всех до одного. Я будто лев, иль тигр, и жду я стаю зебр в пустынях Африки. Жду, но не дождусь!
Илья Агаев с интересом посмотрел на Сулеймана, их глаза встретились.
Сулейман смотрел не приятно. Это был не его взгляд, выражение глаз было напускное, не настоящее. Это была маска.
– Спасибо Сулейман (улыбаясь). Но ты же не военный! Теперь Азербайджан надолго огражден от всяких войн. Не люблю я воевать, люблю выигрывать я только. Незыблем мой престол. Как пишется в стихах:
Войной на азербайджанцев не надо идти в будущем, Каким бы сильным войско наше не было:
Сама земля их с ними заодно в бою. *-*Но мой правитель! Так не бывает, что все Вам как бы братья. Друг от друга прячут братья даже табак, не то, что земли. Какие братья? Мой правитель! Мне кажется, в лице страны какой – то нам нужен враг.
– Какой же именно страны, мой умный Сулейман?
– Хотя бы выберем Москву. Армения с Ираном будут в скобках. А главный враг – Россия, точнее, ее имперские амбиции.
– И что же это даст нам?
– Как что, как что, мой президент? За нас горою встанет сама Америка, а Турция вообще полюбит нас. США – это гора, гора Казбек, Эльбрус, и даже Джомолунгма!
– Идея хороша. Но что-то мне еще сказать ты хочешь? Не договариваешь, твои глаза мне подсказали это. Так говори ты без извилин, я слушаю тебя.
Он сердцем чувствовал неладное. Сулейман рассказал об Имаме. Это известие раздражило Илью. Он стал нервно закручивать усы.
– Нашелся ваш брат! Сюда он мчится! И требует своего!
– Как? Самозванец?!
Илья Агаев начал нервничать, из глаз его брызнул гнев. Он стал прохаживаться по кабинету взад вперед, из угла в угол, как лисица в клетке, как птица прыгает с одной стенки на другую. Он был ушиблен, придавлен, и черная тревога все больше сосала его сердце. Он почувствовал много мук впереди и заботился, как бы их обойти.
Чуть дальше его стоял Сулейман. Президент посмотрел в окно. За окном море, Каспий. Море было как полированная жаровня, светилась розовым светом, отражая последние лучи солнца. Президент покусал губы, повернулся.
– Значит, говоришь, в Губе этот самозванец? – протянув слово «самозванец».
– Так точно, господин Президент.
– А почему еще он не убит, или хотя бы не арестован? Что вы медлите?! – крикнул Президент.
– Наших ребят мы уже послали в Губу. Сегодня с этим самозванцем будет кончено.
– Ну – ну Я буду от вас ждать вестей.
Сулейман пошел гулять по парку в сторону вокзала. Оставшись один, наедине с собой Президент рассуждал:
«Не понял? Что за чушь? Какой еще Имам? Убить! Казнить! Хоть я не Мир-Джафар, но я не Эльчибей. Против воли придется быть строгим. Одной любовью решался я править, планировал быть демократом. Да и Запад давит на меня, как давят виноград, чтоб получить вино. Но я не сумею этим удержать людей, мне зубы показать пора! Я много лет с собою спорил. Да, я не чист душою, но этого я не позволю. Отец мой породил на свет своих змеенышей, и я их не признаю никогда».
Губа. Центральный сквер утопал в зелени и деревьях. Пели на деревьях соловьи, грачи. Был слышен трель кузнечиков.
Но гудела и толпа, собрались в парке жители района. Кругом шум и ропот.
Во главе толпы стоял Имам. Только что местные граждане голыми руками схватили несколько полицейских, которые пытались задержать Имама. Их обезоружили, прижали их к стенке и земле, как прижимают всякую домашнюю скотину, чтобы резать их для мяса. Минут через 15, с одним из главных сотрудников полиции беседовал Имам. Тот прибыл в Губу арестовать его, но стал арестантом сам. Он стоял перед ним, вытянутый в струнку, склонив свою головку вниз, но всем своим существом выжидая мгновенья на что нибудь понадобиться. Имам на него смотрел взглядом победителя.
– Ну, значит арестовать меня ты прибылТак, так
– Простите меня, мой господин, мне приказали просто. Я не смел возражать, иначе не видать мне пагонов генерала.
– Аха Ты будешь мне служить?
– Конечно, мой господин. Буду, буду! Ой как буду!
– Тогда и будешь генералом. Запомни, мой будущий генерал. Революционером надо быть, не только будучи оппозиционером, но и будучи правителем.
Полицейский поклонился очень низко.
– А теперь ступай, и рядом находись. Возможно, будешь нужен.
Исаак с Сулейманом шушукались у здания. Сулейман уже вернулся в Губу, побывав у правителя Азербайджана. Было утро, 10 часов. Они делали зарядку. Исаак поднимал гантели, Сулейман работал эспандером. И на ходу беседовали.
– Нет, Сулик, это безбожно, это слишком богохульно. Ты перегибаешь палку, так нельзя.
– Что!? Ох ты послушай меня. Ты вокруг оглянись, и посуди сам: разве природа не создала изначально два разных вида людей? Скажи, разве у всех людей одинаковый голос, одинаковая кожа или походка, одинаковые вкусы?
Скажи, разве одинаковы их стремления? У многих людей даже нет стремления. Они бесцельны, как кукушки.
Никто меня не убедит, что эти различия – случайны, или тут сыграло свою роль воспитание. Глупости!
