– Оф Хорошо! Шик! Все умирают, это уже было со всеми. И со мною тоже.
Просто мы это не помним.
Их было человек 20, не меньше. Они ножом, кинжалом сдирали, скоблили с Исаака кожу, как сдирают с картошки кожуру. Исаак, или то, что от него осталось, лежал на боку, припав ртом к булыжнику (видимо, хотел от боли грызть его), окровавленная его кожа висела с тела, распускалась как гирлянда в Новогоднюю ночь. А под кожей по окровавленному мясу ползали черные жуки. Изо рта и из зубов выползали темные черви.
Со смаком поев еврея, как после хорошего обеда, паломники тут же встали на ноги. Вытерли рукавом рот, переглянулись и отвели взгляды.
Разбежались в разные стороны, им было стыдно общаться между собой.
Между тем, как толпа людоедов разошлась, на сцене появился сам Сулейман.
Как он там появился, неизвестно. Он медленно подошел к обглоданному телу Исаака. Это были жалкие останки его тела. Уже огромные мухи подлетали к человечине, жужжали, увидев свежую добычу. Сулейман присел перед ним на корточки, стал рассматривать окровавленную челюсть. Проговорил вслух.
– Да Смерть пришла и предложила поиграть в изломанные кости. Интересно, зачем он жил? Зачем страдал? Понял ли теперь он жизнь? Да, это ужас. Так страшно кончить свою жизнь. Нет, со мною так не будет, я так ужасно не умру. У меня будет легкая смерть, я умру в теплой постели, надо мной столпятся родственники, поддержат меня, и тепло проводят ТУДА. Нет, нет, я не умру так, как умер Исаак. Хотя, хрен знает, как умру я самЭ – эх Исаак Наверное, ты серьезно провинился перед Богом. И все же! Что за тупость? Что сделал с тобой Бог? И это – итоги его усилий! И этого мы должны бояться? И это его уровень? И этим он пугает нас? Как мне после этого верить в бога? – он испугался собственного голоса.
Но не боись, Исаак, не боись. Я сберегу твои останки от стервятников и псов. Не дам сожрать им твои кости. Не посмеет никто их тронуть. Однако, я могу и прозевать. Ведь очень ловок иногда стервятник.
Сулейман взглянул вслед паломникам, которые, отведав Исаака, удалялись прочь, изредка оборачиваясь назад. Он не выдержав, заорал им вдогонку во всю глотку:
– Ненавижу я тебя, о человек! Ненавижу! Презренен ты и твой творец, который породил на свет такую мерзость! Моя цель: давить, пинать, душить, ебать, ебать, ебать, ебать тебя, о человек!!! Никогда у меня к людям не будет жалости и любви! Скорее, заяц будет гнаться за слоном, скорее замерзнет солнце, скорее по человечески заговорит осетр, чем я полюблю людей! Идите вы все в жопу – люди!!!
На Пасху, встречая свой праздник свободы,Под низкие сводыСпустились они,Казалось, звучали шаги в отдаленье,И глухо дрожали крутые ступениИ тускло горели огни.
17.
Это была Офра. Она была испорченной, развратной, похабной, пошлой, но в тоже время талантливой женщиной. Она имела половые связи с такими людьми, как Туцкой, Хасмулатов, Керезовский. Всех она замучила, забодала. Часто применяла парик.
Однажды Хасмулатов даже не узнал ее. Офра лежала в постели лицом к стене. Увидев красивый длинный парик до самой беленькой попы, Руслан Икранович набросился на нее как голодный леопард. Он насиловал ее как бешеный, и понял только под конец, что виноват во всем парик.
Хитрила Офра, крутила, прибегала ко всяким тонкостям, чтобы держать при себе таких сильных мира сего. В общем, хорошая штука парик, товарищи.
Покупайте парики, ребята! – из слов Хасмулатова.
Но в отношение Офры Ходос есть еще одно замечание. Она прикидывалась еврейкой, хотя была арабкой. Везде твердила, что звать ее Офра, на самом же деле звали ее Фейруз.
Воспоминания ее любовника, Егора Дайдара.
«Бойкая была Фейруз. Приписывала евреям все гадости, хотя все это совершала сама Фейруз. "Хорошими делаааа – ми – прославиться нельзя'' – любила она повторять известную поговорку старухи Шапокляк из мультика «Крокодил Гена».
И на русском говорила чисто. Видно, что училась в Москве, и жила в Баку.
Такая звонкая, стройная, веселая – будь здоров! Помню, как делилась со мной она со своими философскими мыслями. Это я запомнил.
Помню как вчера, сидели мы в квартире, поставила она горящую свечу.
Играли в шахматы. Она играла не плохо. Ни в чем так не виден характер людей, как в игре. Затем посмотрела она в мою сторону, и начала.
"Егоша, милый! Знай, лучше не поднимать руку на власть, если только не хочешь запачкаться в собственной крови. Правителей надо вербовать, найти дорогу к их сердцу. Если не получится, то к печени. Войну правителю объявляют только дураки.
Как говорят, не кончай, тьфу не плюй в колодец, милый!'' Со стороны казалось, что это сеанс одновременной игры. И Егор Дайдар, и Фейруз очень быстро делали ходы, не долго думая, передвигали шахматные фигуры.
– Разумеется, – говорила Фейруз, – надо ужесточить законы во что бы то ни стало, и сегодня хорошо там, где правит полиция.
Только они находятся под истинной властью коронованных особ; задача монахов, раввин и мулл – усилить политическую силу. Королевская власть зависит от народа.
Нельзя упускать нить, связывающую правителя с массами. Запад нуждается в оппозиции, это несомненно.
Точно так же, как если бы футбольный клуб Бавария нуждается в бундеслиге в хорошем сопернике, конкуренте за золотые награды. Исключительно заинтересованы они в том, чтобы поддерживать друг друга, потому что чернь может добиться своего освобождения, только расколов их единство.
Ох, хороший ход. Ты где так научился играть, а?
– Да нет, я просто поссать зашел. Куда нам, татарам. Играй, играй, и не молчи. Говори.
– Ничто так надежно не устрашает нацию, как страх перед богом, ничто так не пугает людей, как вечный адский огонь, грозящий неверным.
Мы же, самая мощная нация этого мира, ни во что не ставим грозные окрики презренного Папы Римского, и плюем на них, и нам лучше держать наших рабов в постоянном страхе, так как это единственный способ угнетать народ.
По примеру Макиавелли я хотела бы, чтобы пропасть между королем и чернью была не менее широка, чем между Аллахом и муравьем, чтобы одним мановением руки монарх мог превратить свой трон в остров в необъятном море крови. Он должен быть богом на земле, а его подданные в его присутствии имеют лишь право падать ниц.
Любое общество нуждается в наличии личности, диктатуры. Не отыщется на свете такой идиот, который сравнил бы организм короля и простолюдина. Я склонна считать, что Природа вложила и в того и в другого одинаковые потребности, но ведь и лев и земляной червь имеют одни и те же потребности, однако служит ли этот факт признаком сходства между ними?
Не забывай, что как только начнут терять Президенты свой авторитет, они приблизятся к презреннейшей толпе, и это будет первым шагом к их падению. Поэтому им надо постоянно работать с народом, быть ближе к толпе. В тоже время злоупотреблять этим нельзя ни в коем случае, иначе толпа обнаглеет. Ее надо держать на расстоянии. Шах! Шах тебе, Егор!
– Вижу, вижу!
– Ну вооот. А если власть правителя будет оставаться на недосягаемой и невидимой высоте, при одном упоминании его имени весь мир будет дрожать.
Неуважение исходит от дешевой фамильярности, а фамильярность исходит от близости к людям и от – того, что они видят монарха ежедневно и привыкают к нему.
Перед Наполеоном трепетала вся Европа. Трепетали перед ним, узником, сосланным на остров Святой Елены, нежели перед царем Александром, и немецкими и итальянскими вельможами, которые шатались по городам Европы, и утешали бедных и несчастных подданных.
– Однако деспотизм тебе по душе – заметил Дайдар, – потому, что ты обладаешь большим талантом, но как он может полюбиться слабому существу?
– Он полюбится каждому – ответила со спокойной убежденностью Фейруз, – и к этому склонно все человечество.
Стремление к деспотизму – вот самое первое желание, которое внушила нам Природа. Это ее закон. Нужен диктат! Нужна тирания! Нужна деспотия!
Нет никакого сомнения в том, что только ничтожные рабы, боящиеся собственной тени, выдумали равенство, наглым образом пытаются всучить его нам под видом естественного закона.
Я же утверждаю: самое первое, самое глубокое и сильное желание в человеке – заковать в цепи своего ближнего и угнетать его изо всех сил.
Малыш, который кусает грудь своей кормилицы, ребенок, который постоянно ломает свою игрушку, начальник, увольняющий подчиненного, командир, наказывающий солдата, боксеры, бьющиеся на смерть на ринге – все это склонность к разрушению, жестокости и угнетению – это самое первое, что Природа запечатлела в наших сердцах, и что она зависит от вида заложенной в нас чувствительности.
Поэтому я полагаю самоочевидным тот факт, что все удовольствия, которые скрашивают жизнь человека, все наслаждения, которые способен он испытывать, – все это целиком и полностью выражается в его деспотизме по отношению к своим собратьям.
