письмо от Александра I, в котором русский император сообщает о готовности вести борьбу до тех пор, пока не добьется такого увеличения прусской территории, которое позволило бы ей занять достойное место среди европейских держав, принадлежавшее ей до 1806 г.[663]
С 22 и до 28 декабря Паулуччи и Йорк письмами не обменивались. Где находился в это время Зейдлиц? Утром 13 декабря он прибыл в Берлин. Как он сам указывал, к моменту его отъезда из Берлина вечером 24 декабря там еще не знали о полном разгроме французской армии. Не было никакой определенности в отношении венского кабинета, ибо без Австрии Пруссия не была готова к изменению позиции в отношении Парижа. 25 декабря Зейдлиц прибыл в Кёнигсберг и встретился с генералом Бюловом, которому передал письма и приказы, привезенные из Берлина[664].
Бюлов поделился с Зейдлицем информацией, поступившей от военных и гражданских чинов, находившихся на границе, а также от частных агентов, пребывавших во французской, австрийской и русской армиях. После этого Зейдлиц добился, чтобы его представили Мюрату и Бертье, расположившимся в кёнигсбергском замке. Король Неаполитанский принял прусского майора с «демонстративной вежливостью». Осведомившись о здоровье Фридриха-Вильгельма и всячески продемонстрировав к нему свое расположение, Мюрат сказал: «Мы понесли в России большие потери, но не из-за действий неприятеля, а по причине холода. Однако эти потери не являются невосполнимыми, и, когда я присоединю к себе X корпус, который Бог знает из-за чего опаздывает, я выступлю против русских и отброшу их на Вильно. Только их кавалерия находится в хорошем состоянии, в то время как пехота потрепана, как и наша»[665].
Далее Мюрат отметил, что Наполеон обратился к прусскому королю с просьбой выделить 30 тыс. человек для усиления вспомогательного корпуса и он, король Неаполитанский, ни на минуту не сомневается, что Фридрих-Вильгельм это выполнит. Вместе с 10–12 тыс. человек, которые собрал Бюлов, Прусский корпус составит значительную силу. Далее Мюрат с благосклонностью отозвался о военных талантах «товарища по оружию» генерала Йорка. Наконец, Мюрат выразил сожаление по поводу тех недоразумений, которые возникли между Йорком и Макдональдом.
Бертье принял Зейдлица так же, как и Мюрат, «с безупречной вежливостью, но с меньшей живостью, чем король». Бертье фактически повторил суждения Мюрата о тех преимуществах, которые прусский король получит, продолжая военное сотрудничество с Францией и увеличив при этом численность своего корпуса. В отношении разногласий между Йорком и Макдональдом уверил, что эти военачальники обнимутся как братья на поле той битвы, которая им предстоит. В заключение беседы герцог Невшательский посоветовал Зейдлицу, возвращавшемуся к Йорку, взять курс на Куршскую косу и Мемель[666].
Зейдлиц именно так и поступил, отправившись в сторону Мемеля, по-видимому, утром 26 декабря. В Мемеле он застал русских.
В тот день, 26 декабря, Йорк произвел рекогносцировку, отказавшись от варианта флангового движения, накануне согласованного с Дибичем. Йорк свернул на дорогу, ведущую на Шелель, а затем дальше – на Тильзит. Это было сделано, как позже написал Клаузевиц, дабы «избежать плохой дороги и напрасной траты сил людей и лошадей»[667]. Однако Дибич, всерьез обеспокоенный этим маневром, решил, что Йорк пытается выиграть один переход в направлении Тильзита. Дибич отправляет Клаузевица к Йорку, но последний не допустил его к себе. Более того, офицер, проводивший подполковника русской службы с передовых постов, получил от генерала строгий выговор. И все же… «Это, в сущности, была одна комедия», – отметил Клаузевиц. Ибо Йорк отправил к нему пруссака, также состоявшего на русской службе, майора (у Клаузевица – подполковника) графа Дона. Они – Клаузевиц и граф Дона, находившийся на русской службе под именем Норденбурга, – были не просто знакомы, но и давно дружны[668]. Граф Д. Дона-Шлобиттен, майор Русско-немецкого легиона, происходил из знатной прусской семьи. Его отец граф А. Дона в 1808–1810 гг. занимал пост прусского министра внутренних дел. Майора Норденбурга Александр I отправил из Петербурга к Паулуччи для переговоров с Йорком. Именно Дона доставил Йорку письмо Паулуччи с изложением основных положений будущей Таурогенской конвенции[669].
Судя по реляции самого Дона к Паулуччи, он достиг Прусского корпуса 26 декабря (вероятно, ближе к утру) между Крожами и Колтынянами, когда Дибич накануне уже отрезал пруссакам дорогу на Тильзит, и «генералу Йорку это не было неприятно». Дона передал Йорку письмо от Паулуччи, и прусский генерал разрешил ему остаться при корпусе весь день во время марша (то есть 26-го) и провести следующую ночь в его главной квартире. Дона имел возможность беседовать с Йорком, который склонялся к тому, чтобы принять предложения, поступившие со стороны русских, но пожелал создать видимость вынужденности этого шага. С этой целью он и шел к Тильзиту малыми маршами в надежде, что 29 декабря Витгенштейн вступит в Тильзит и одновременно сделает движение через Мемель без больших потерь невозможным. 26 декабря, отметил граф Дона, пруссаки и русские не обменялись ни одним выстрелом[670].
По всей видимости, именно этими представлениями о действиях и намерениях Йорка поделился граф Дона с Клаузевицем вечером 26 декабря. Об этом говорят строки самого Клаузевица: «Из того, что мне передал граф Дона, вытекало, что генерал Йорк не собирался нас обмануть, но что он заинтересован в оттяжке решения на несколько дней; и так как он не может в течение этого времени стоять, как прикованный, на одном месте, то ему нужно несколько пододвинуться к прусской границе. В чем заключался интерес генерала Йорка, легко было понять: помимо того, что он ожидал возвращения своего адъютанта из Берлина, прибывшего только 29-го, ему в военном отношении для приличия следовало продемонстрировать хотя бы две-три попытки соединения с Макдональдом. Если бы тот продолжал стоять в с. Войнуты и Таурогене, где он находился 25-го, или вернулся туда 26-го, то соглашение с Йорком так бы и не состоялось. Но так как Макдональд продолжал свой путь, а русские, находясь между ним и генералом Йорком, могли воспрепятствовать передаче Йорку сообщений и приказов маршала, то Йорк мог сделать вид, будто он покинут Макдональдом»[671].
26 декабря Дибич перешел в Шелель, а Йорк в Барташишки[672]. При этом переходе 20 казаков по предложению Норденбурга составили своего рода авангард прусской колонны, дабы избежать инцидентов. Между тем Йорк, наблюдая, как пруссаки и русские уже фактически стали смешиваться и даже брататься, пришел в ярость и закричал: «Мы теряем честь и репутацию!»[673]
В полдень 27-го, дождавшись обоза, дабы раздать продовольствие войскам, Прусский корпус двинулся из Барташишек на Шелель. К ночи корпус достиг Шелеля
