Кёнигсберг не была русскими войсками прочно заблокирована. Макдональд, хотя и испытывал беспокойство по поводу возможного блокирования русскими движения на Кёнигсберг, продолжал ожидать прибытия Йорка. Йорк же, со своей стороны, также не мог не понимать, что соединение с Макдональдом оставалось возможным, даже несмотря на уверения русского командования насчет активного продвижения войск Витгенштейна (хотя в этом случае и пришлось бы пожертвовать частью обоза и транспортом с ранеными).
И все же… даже в данном случае возможность соглашения Йорка с русскими, которое в дальнейшем получит имя Таурогенской конвенции, утром и днем 29-го висела на волоске.
30 декабря, около 8 часов утра, на Пошерунской мельнице Дибич, которого сопровождали Клаузевиц и граф Дона, лихорадочно ожидал появления генерала Йорка. Дибич был уже склонен в полной мере возвратиться к своим прежним подозрениям в отношении действий прусского генерала, когда наконец прибыл Йорк в сопровождении полковника Рёдера и майора Зейдлица. Несмотря на то что обе группы офицеров состояли из природных пруссаков, «дискуссия была, говорят, долгой и оживленной»[710].
Сам текст конвенции поручили составить Клаузевицу, представлявшему русскую сторону, и Зейдлицу, отражавшему позицию командования прусского контингента[711]. Текст конвенции, составленный на немецком языке и подписанный Йорком и Дибичем, неоднократно воспроизводился[712]. Конвенция состояла из семи статей. Прусскому корпусу надлежало занять территорию между Мемелем, Тильзитом и Куршским заливом и вплоть до прибытия приказов от Фридриха-Вильгельма сохранять нейтралитет; в любом случае, до 1 марта 1813 г. корпус обязывался не использовать оружие против России, какое бы решение ни принял король; однако он был вправе свободно занять тот пункт, который королем будет указан; условия конвенции распространялись и на войска под командованием Массенбаха.
Сразу после свидания на Пошерунской мельнице Йорк возвратился в штаб корпуса. Войска приняли известие о подписании конвенции с восторгом. Теперь Йорк спешно пишет три письма. Он информирует короля Фридриха-Вильгельма о произошедшем событии. В этом письме Йорк истолковывал ситуацию так, как будто Прусский корпус принесен в жертву Макдональду ради того, чтобы прикрыть отступление 7-й дивизии. В этих условиях продолжение подобного марша привело бы к исчезновению корпуса, к потере артиллерии и обоза. Это, по словам Йорка, и заставило его дистанцироваться от французских интересов и попытаться сохранить Прусский корпус. Письмо заканчивалось словами о готовности прусского генерала положить свою голову к стопам его величества и умереть, испытывая, по крайней мере, радость от того, что он не нарушил свой долг верноподданного и настоящего пруссака: «Теперь или никогда. Настал момент, когда Ваше Величество можете отрешиться от наглых требований союзника, чьи замыслы, если бы обстоятельства ему благоприятствовали, продолжали бы быть источником беспокойства и опасностей. Вот те представления, которые руководили мною: дай Бог, чтобы они были спасением для родины!»[713]
Это письмо, наряду с текстом конвенции, должен был доставить в Берлин майор фон Тиле (Thile) из Главного штаба.
Йорк немедленно пишет также и Массенбаху, сообщая ему вкратце о подписанной конвенции и предлагая (именно предлагая, но не приказывая) самому решиться на дальнейшие действия[714].
Массенбах в тот же день ответит, что присоединяется к принятому Йорком решению, и добавит, что с трудом сдерживает свои части от перехода на сторону русских[715].
Йорк счел своим воинским долгом уведомить о произошедшем событии и Макдональда. Объясняя трудности, возникшие перед прусскими войсками в их попытках соединиться с Макдональдом, утомительными маршами и опасностями, исходившими с фланга и тыла, Йорк сообщил о заключенной конвенции[716].
Переместимся в Тильзит, к маршалу Макдональду 30 декабря из города по направлению к Лабиау он отправил две колонны с транспортабельными больными и багажом: одну колонну составляли повозки на санях, и они двинулись по «зимнему пути» в направлении Хайнрихсвальде[717] (Heinrichswalde) через Петрикен[718] (Petricken), Немонин[719] (Nemonien) и Ювендт[720] (Juwendt); другая колонна состояла из колесных повозок и шла через Шиллупишкен и Мелаукен. При этом, помимо наличия собственного эскорта этих колонн, составленного из прусских подразделений и литовских улан, была образована еще и мобильная колонна из двух батальонов 11-го польского полка с двумя орудиями, имевшая задачу проложить путь через Шиллупишкен и фланкировать движение вплоть до Мелаукена. Там, заняв позиции, ей следовало обеспечить коммуникации X корпуса до Лабиау[721].
Однако в тот же день, 30 декабря, с утра Макдональду стали докладывать о заметном увеличении в окрестностях Тильзита численности русской кавалерии. Маршал немедленно приказал генералу Башлю возвратиться из Рагнита, оставив там только патрули. Бригада Башлю должна была разместиться эшелонами между Паскальвеном и Тильзитом. В самом Тильзите надлежало заблокировать все выходы из города, усилить посты, а войскам быть в высокой степени боевой готовности. Двум батальонам 10-го польского полка предписывалось усилить охрану со стороны реки и подходов к городу с юга[722].
В 8 часов вечера 30-го Башлю, находившийся в Рагните, получил этот приказ на возвращение. Прусские офицеры встретили подобный приказ с раздражением. Подполковник же Тресков прямо заявил, что выполнять его не будет. Тем не менее благодаря настойчивости Башлю прусские драгуны все же начали движение. В отличие от них, гусары, составлявшие арьергард, остались в Рагните. Что касается драгун, то они так и не достигли Тильзита. На следующий день, 31-го, в 5 утра Башлю обнаружил их в пригороде Тильзита, в лье от того места, где они должны были кантонировать[723].
В последний день 1812 г. погода, как вспоминал Макдональд, «была очень плохой»[724]. Согласно Зейдлицу, в 10 часов утра Макдональд уселся за стол, намереваясь позавтракать. В этот момент в комнату вошел генерал Башлю и объявил о прибытии своей бригады. Макдональд, ожидавший его, как можно понять, значительно раньше, оборвал его рапорт и сделал ему выговор. Когда генералу наконец было позволено снова заговорить, он сообщил, что если пехоту для выхода из Рагнита ему удалось собрать достаточно быстро, то прусская кавалерия и артиллерия подтягивались долго и ему пришлось послать офицера в деревню рядом с Рагнитом, где находились артиллеристы. Прусский офицер, командовавший артиллерией, на вопрос посланца о причинах задержки ответил, что не оставит места своего кантонирования, пока не появится корпус Йорка, поскольку не собирается бросать своего генерала ни при каких обстоятельствах. Маршал выслушал слова Башлю с большим вниманием и с озабоченным выражением лица. «Действительно, признаюсь, это экстраординарно! Но, по крайней мере, есть кавалерия?» – «Ни одного человека!» – ответил Башлю[725].
Маршал незамедлительно отдал приказ Массенбаху прибыть к нему. Но в этот момент в комнату вошел шеф батальона (у Макдональда – полковник инженерных войск) Марион
