У Арсеньева, кстати, тоже такое зеркальце было. Он его всюду таскал. Из рук не выпускал просто. Правда, неизвестно, разрешил, как Пржевальский, или нет тогда Николашке в него поглядеться. Вот он и показал царю на этой выставке изображения этих самых птице-людей, сделанные на черепах и каменных черепахах.
Короче говоря, и Арсеньеву, как и Пржевальскому, все эти изыскания очень дорого обошлись, просто в лом вылезли. Неизвестно еще, кому из них хуже было. Где-то после революции Арсеньев на Камчатку поплыл, а когда назад возвращался, к нему на палубе япошка подвалил, как к Николашке когда-то. Только узкоглазый не размахивал оружием, а просто тихо-мирно с ним побеседовал с глазу на глаз.
Потом этот япошка свалил, а Арсеньев на глазах у матросов за голову схватился. Битый час шатался как пьяный и бормотал себе под нос всякую околесицу типа «тайна зеркала умрет вместе с теми, кто ее узнал», «неужели они убивать готовы?». Ну и прочую такую же замутень порол, вроде как в бреду.
Когда он домой вернулся, то сразу же узнал, что в это время всю его семью под корень вырезали. Именно зарезали самым натуральным образом. Родителей, сестренку с двумя малолетними братьями. Он больше в эту тему не совался, а все свои отчеты об этой поездке и рукопись новой книги до последней страницы сжег.
Не знаю, чухня все это полная или нет? Скорее всего, чухня. Но за что купил, за то и продаю.
— Откуда ты это все почерпнул, если не секрет?
— Да так. Отовсюду понемногу. Это в нашем деле вовсе не лишнее. И не просто из какого-то праздного детского любопытства. Если ты толковый копарь, а не фуфлыжник мелкий, то всегда должен точно знать — на что твой хабар потянет. Иначе тебе в этом деле ни черта не светит. Зуб даю. Это как и у любого другого торгаша. Знаешь свой товар — берешь по полной. Не знаешь — лоха празднуешь. Тогда уже другие с тебя, лопуха, сливки снимают. Да!.. — Серега тяжко вздохнул. — Чтобы подняться, крепкие мозги иметь надо. Не каждому такое дано. Дурак богатым не бывает.
— А вот тут уж, Сережа, позволь с тобой не согласиться, — возразил Антон. — Ты когда-нибудь внимательно к нашим олигархам присматривался? Да это же галерея даунов, не иначе. У одного глаза жабьи и рот никогда не закрывается. Того и гляди слюнку пустит. Другой вообще какое-то чмо законченное. Лопоухий, головенка рахитичная. Двух слов связать не может, сплошные междометия. Да что говорить! Они все как близнецы-братья, из одного инкубатора. Так что дело не в мозгах. Вполне достаточно и весьма средненьких способностей. Фишка в другом. Главное — вычистить из себя все, что тебе мешает. А это в первую очередь совесть. Вот! Что, уже рожа кривится, да? Для тебя, как вижу, да и для всех вас, нынешних, это просто пустой звук. Атавизм дремучий, шняга гнилая, которая уже давно достала.
Антон неожиданно для себя начал заводиться. Он понимал, что эта его словесная эскапада смахивает на примитивную проповедь, звучит банально и высокопарно, но остановиться уже не мог. Понесло, поехало.
— Так что совсем немного нужно! Просто разрешить этой темной дряни, что внутри у каждого из нас болтается, наружу вылезти, и полный порядок. Тогда делай все, что тебе хочется, а не только то, что можно, согласно каким-то там давно устаревшим общечеловеческим законам. Все у тебя на мази будет! Башли сами по себе в карман потекут. Только успевай слюнявить. В шоколаде, как ты говоришь, будешь точно, и к бабке не ходи. Так что, батя, вавух этот твой драный…
— Антон!.. — трепыхнулся Чеботарь.
— Вавух этот твой задрипанный не по тайге, скотина, шарится, а внутри у каждого из нас сидит. — Антон не обратил на реплику Чеботаря ни малейшего внимания и перешел на обертоны. — В ком угодно! И каждому из нас персонально решать, выпускать его наружу или нет, — выплеснул из себя Антон и замолчал, а через минуту, перегорев, уже совсем спокойным голосом произнес: — А твои дружбаны, Серега, похоже, кормить нас сегодня совсем не собираются, да? Даже воды, поганцы, не притащили.
— Какие они мне дружбаны? — Очкарик изобразил оскорбленную невинность. — Глаза бы не видели!.. А водичка у вас, мужики, еще осталась? Хоть немножко? Глоточек?
— Что, Сержа, сушняк давит?
— Да есть такое дело.
— Держи бутылку. Но только один глоток, понял? Там уже меньше половины осталось. Учти, что нас здесь трое, а сидеть нам еще, вполне возможно, до морковкина заговенья.
Серега плеснул в рот воды, поблагодарил, вернул бутылку Антону и осведомился:
— Может, пора за работу браться?
— Похвальное рвение, Сережа, но подождем еще часа три-четыре. Я думаю, сейчас только темнеть начинает. Не помешает погодить для гарантии. Тогда уж точно будем знать, что они сегодня больше не придут.
Антон первым заступил на трудовую вахту, дотронулся до стылого швеллера, потыкал в него и едва удержался от шумного возгласа. Оказалось, что он уже и с первой пробной попытки достиг вполне ощутимых результатов. Земля вокруг стальной рамы заметно растрескалась и осыпалась. Теперь рядом со швеллером образовался сантиметровый зазор.
Антон с воодушевлением принялся за работу. Раз за разом он методично пихал и пихал ладонью в люк. Через несколько минут ему стало ясно, что его уже вполне возможно приподнять и отвести в сторону. Но предстояло еще поломать голову над тем, как ловчее это проделать.
«Дрын тут батин, конечно, ничем не поможет, — задумался Антон. — Да он и не нужен, в принципе. Высоты, вот чего мне пока явно не хватает. Не рукой бы, а плечом в этот люк упереться. Тогда уже можно было бы и надавить на него со всей дури».
— Ну и чего там? — нетерпеливо спросил Чеботарь, когда на слух определил, что Антон спустился на землю.
— А все, батя, просто класс! — обрадовал его Антон. — Там уже капитальные щели вокруг всей рамы образовались. Она, как я и предполагал, ни к чему не крепится. Теперь всего ничего осталось, приподнять да выдавить. Есть, правда, одна небольшая загвоздочка.
— Не достаешь как надо? — Чеботарь мигом угадал суть проблемы, попал в точку и милостиво освободил Антона от необходимости обращаться к нему с неприятной просьбой: — Я подмогну, ты не боись. Я ж уже совсем очухался. Совсем хорошо себя чувствую.
— Да тебе только на коленях… на коленке постоять придется, — сконфуженно уточнил Антон и поморщился.
«Опять я его режу по живому. Вот же бестолочь!»
Он тут же поправился:
— Да зачем же на коленке? Вот же тупень! Да ты, батя, просто на землю сядешь и спиной на стену обопрешься. Серега тебе на плечи встанет. Посидишь, подержишь?
— А чего не посидеть-то? Подержу. Плевое дело. — Чеботарь засобирался. — Еще палкой подопрусь спереди, и нормалек будет. Вот поглядишь.
Пленники изобразили пирамиду. Чеботарь внизу, на пятой точке, на нем Серега, а Антон на верхотуру полез. Он не решился доверить очкарику самую ответственную задачу.
На этот раз высоты ему с лихвой хватило. Он прирос к люку плечом и загривком, поднапрягся, слегка подпортил воздух, но дело пошло. С первой же попытки ему удалось не только приподнять тяжеленную железяку, но и немного сдвинуть ее в сторону.
Антон чуток передохнул, настроился и опять приложился. Кряхтя, до звона напрягая мышцы, он приподнялся вместе с рамой и сдвинул ее настолько, чтобы в образовавшийся проем можно было свободно пролезть.
Тут Антон неожиданно потерял равновесие и, падая, потащил за собой Серегу. Приземлился он не совсем удачно. Косточку на локте отбил и виском к полу приложился так, что в башке загудело, а перед глазами вспыхнули искры. Но все это было сущей ерундой и никак не могло хоть в какой-то мере омрачить ликование, рвущееся из груди.
— Все, мужики, баста! Проход открыт! Удалось нам! Выдавил!
В треугольный проем, образовавшийся на потолке, мягко сочился лунный свет, очерчивая его ровные, словно отбитые по линейке края.
— Сейчас раздерем наши куртки на лоскуты, свяжем и поднимем тебя наверх, — прошептал Антон Чеботарю.
— Нет, Антон. Не надо на меня сейчас время тратить. Я, калека безногий, вам совсем без выгоды. Никакой пользы. Буду только лишним грузом на плечах болтаться. Одна морока выйдет.
— Но…
— Нет-нет, и не думай. Я вас лучше здесь обожду. Уже потом, когда с этими хмырями управитесь, по мою душу вернетесь. Вы же придете, так?
— Обязательно вернемся, батя. Тут уж будь спокоен.
— Ну, тогда с богом. Подымайтесь и порвите этих сучьих детей, чтоб им неповадно было, — с заметным волнением в голосе напутствовал Антона Чеботарь.
Старик дотронулся до его руки, а потом вдруг, не справившись с нахлынувшими чувствами, с силой притянул к себе, подержал немного в крепких объятиях и легонько подтолкнул:
— Идите уже. И дай вам Господь ни ран, ни кровиночки!
Антон поднялся в полный рост на плечах Сереги, крепко ухватился за край рамы, подтянулся и сравнительно легко выбрался наружу. Он полежал с минуту, не шевелясь, напрягая слух, потом опустил вниз плохо обструганный кривоватый дубовый дрын, которым ссудил их Чеботарь.
