Антон встал и мелкими шажками заскользил вдоль стены, не отрывая пальцев от ее холодной шершавой поверхности. Через три-четыре метра нога его наткнулась на что-то мягкое.
Тишину тут же раскроил громкий недовольный голос со знакомым хрипловатым тембром:
— Да тише ты, язви тебя! Раздавишь!
— Чеботарь, ты, что ли? Не может быть!
— А кто же еще?
— Вот блин! Ну ты даешь, батя! Я же на тебе давно уже крест поставил. Извини. Не подумав, ляпнул. Ничего, теперь точно за стольник протянешь, а то и больше. Примета такая есть, верная.
— А вот это ты, паря, хрен угадал, в натуре. Ни тебе, ни мне тут долго зажиться не дадут эти сучьи дети. Нутром чую.
— Подожди. А ты как вообще здесь оказался? Что с ногой-то твоей?
— А нет ее больше, ноги-то. Была да вышла.
— Как нет?
— Да так вот и нет. Отпилили ее к едрене фене. По самый корень отхерачили.
— Кто отпилил?! — разом охрипнув, спросил Антон.
— Да кто-кто? Авдей и отпилил. С Молчуном на пару.
— С каким еще Молчуном?
— С каким? С эстонцем. — Чеботарь чуть помолчал и устало продолжил: — Кабы не отпилили, так я уже давно отмучился бы. Все ж таки лучше, чем так, как сейчас, — закончил он какой-то полной несуразицей.
— А как же ты сюда дошел?
— Не знаю. Я тогда совсем безмозглый был. Иду или нет — все едино.
Они помолчали.
— Ну а ты-то как сам? — первым продолжил разговор Чеботарь. — Давно ли сюда добрался?
— К чухонцу, что ли?
— Ну да.
— Я уже не первый раз к нему на огонек заглядываю. Поначалу он меня как добрый дядечка приветил. Приютил горемыку заблудшего. Напоил, накормил и спать уложил на чистеньком. Только что колыбельную на сон грядущий не пропел, чтоб спалось послаще. В общем, все путем, как положено. Да и с утреца вел себя как паинька, божий одуванчик. Даже до речки проводил. Не погнушался. А вот потом как-то вдруг испортился. Ни с того ни с сего. Просто так. На ровном месте. Взял и забубенил по мне из своей пукалки. Да еще картечью!..
— С него станется. Он, холера, может, — неожиданно, не дослушав, перебил его Чеботарь, но как-то подозрительно резко осекся, оборвал себя на полуслове.
Антон почувствовал, что он намеренно недоговаривает.
«Интересно, — подумалось ему. — Он это сказал с такой интонацией, как будто речь идет о давно знакомом ему человеке. Иначе откуда бы взялся в его словах отзвук какой-то давнишней обиды? Да еще и кликуха эта! С лету окрестил, что ли? Или он давно ее знает? М-да. Что-то здесь явно не так. Ну да ладно. Придет время, выясним. Достаточно будет посмотреть, как они друг с другом общаются».
— Одного я никак понять не могу, — уводя разговор в сторону, заявил Антон. — Вот, хоть убей, в голове не укладывается. Как же я умудрился за короткое время такой неслабый кусок по тайге отмахать? Здесь же ведь до Кутузовки больше полутораста километров.
— Да тут-то как раз нет ничего странного. Я давно от стариков наших слыхал, что есть в тайге, значит, такие стежки-дорожки, по которым можно враз куда угодно добраться. Хоть до Амурского лимана, хоть до самого Петропавловска. По ним издревле, еще до Албазина [77] наши мужики хаживали. Да что там наши-то! Даже чжурчжени эти или бохайцы. Как там их еще прозывают? Те, что здесь до них проживали. Вот и вылез ты… нет, мы с тобой, видать, Антоха, и угодили на такую тропку. Потому и не приметили, как за сотню верст умотали.
«Опять эти его стариковские байки в ход пошли? — ухмыльнулся Антон. — Тогда вокруг этого своего вавуха всякой мути навертел. Теперь опять за старое принялся. Никак не может обойтись без этих своих забойных сказочек. Обязательно надо так замутить, чтоб ничего не понятно было. Скользкий мужичок! Увертливый».
— Да и это еще не все, — между тем продолжил напускать туману Чеботарь. — Сказывают, что от того же Пидана [78], да и не только оттуда — таких мест в тайге множество! — глубоко под землей туннели проложены. И на Сахалин, и на Курилы, и до самых япошек достают. Да не просто туннели, а как бы такие хитрые проходы, где день за три, а то и за десять идет. То есть там вроде всего сутки неполные прошли, а сверху — целая неделя. Получается, что забрался туда, если, конечно, знаешь, где влезать, да и топай себе потихоньку. Не успеешь репу почесать, как на другом конце тайги окажешься. Вот такая, значит, штука.
Антон слушал Чеботаря вполуха, почти не вникая в его очередные фантазии, а как только тот закончил, задал вопрос, который уже давно крутился на языке:
— А ты не знаешь, батя, зачем эти сволочи нас тут держат? Что им от нас нужно?
— Нет. Не знаю, — чересчур поспешно и как-то слегка испуганно ответил Чеботарь. — Но не на блины зазвали, это ясно. Какую-то дерьмовую пакость замыслили, не иначе. Ясный перец.
— Зачем? Почему? Чем мы им не угодили?
На этот раз Чеботарь просто тупо промолчал, и у Антона после этого возникла твердая уверенность в том, что тот принципиально не хочет делиться с ним своими соображениями.
Еще несколько минут они почесали языками, и разговор как-то сам собой сошел на нет. У Антона пропало всякое желание откровенничать с человеком, к которому у него окончательно сформировалось в душе стойкое недоверие.
После короткой, не слишком содержательной и не доставившей ему никакого удовольствия беседы со своим закадычным корешком Антон решил вплотную заняться обследованием темницы. Он прошелся вдоль стен по всему периметру помещения, удивляясь по ходу довольно внушительным его размерам. Выходило, что площадь подземелья составляла без малого пятнадцать квадратных метров.
Все четыре стены оказались идеально ровными. По крайней мере, до уровня вытянутой руки они не имели ни единого изъяна, выступа или щелочки, которые можно было бы использовать, зацепиться за них при подъеме. Пол не был забетонирован, но это мало что меняло. Слишком плотно утрамбованный глинозем представлял собой такой прочный монолит, что попытка пробиться через него без какого-либо шанцевого инструмента представлялась законченной глупостью.
Однако Антон все-таки предпринял такую попытку. Все подчистую из его карманов Валерьяныч выгреб еще на реке. Проковырявшись голыми руками в течение получаса, обломав все ногти, он наколупал в итоге жалкую горку породы, которая вполне могла бы поместиться в детскую формочку для песочницы. При таких темпах, учитывая, что до поверхности земли было около четырех метров, на подкоп ушло бы не меньше трех-четырех месяцев. На такой длительный срок заключения им вряд ли следовало рассчитывать.
— У тебя есть что-нибудь? — пересилив себя, без всякой надежды спросил Антон.
— Что? — включил дурака Чеботарь, чем вызвал в Антоне бурю негодования.
«Вот козлище! А то не понимает, что я имею в виду!»
— Да что угодно! Гвоздь какой-нибудь, железная расческа? О ноже я уже и не спрашиваю. Все, чем только можно землю ковырять?
— Нет ничего.
— Слушай, а палки они тебе никакой не оставили? Ты же… хромой!
— Палка-то есть. Дрын дубовый. Да что проку? Ты же его даже заточить не сможешь. Только все зубы себе обломишь.
— Плохо.
Антон забился в угол, опустился на землю, обхватил колени руками и принялся усиленно размышлять:
«Люк закрыт на замок или нет? Но до него все равно не добраться. Крышка, как я заметил, с приваренной пяткой. Да и что бы это дало? Все равно ни полотна ножовочного, ни монтировки. Рама из мощного швеллера. Но к чему она крепится? Вот вопрос! Если к каким-то металлическим балкам, то очень хреново. А если просто тупо в землю забита? Тогда можно будет попробовать ее расшатать и выдавить. А что? По крайней мере, попытка не пытка.
Так. Если я встану ему на плечи?.. Да, безусловно, так лучше будет. С одной ногой он вряд ли сумеет у меня на плече устоять. Равновесие не удержит. Так, если я встану, смогу ли до люка дотянуться?.. А другого варианта все равно нет. Значит, надо пробовать. Но это возможно только в том случае, если он действительно в состоянии такое проделать. Неприятно, конечно, измученного калеку к такому нелегкому делу привлекать, но ведь речь идет о нашей жизни. Какие уж тут сантименты, мать их?»
— Ты как себя чувствуешь? — поежившись, спросил Антон, укорив себя мысленно:
«Ну как он может себя чувствовать через несколько дней после ампутации конечности? Слава богу, что жив еще. Ему бы сейчас пластом лежать, а он со мной тут лясы точит».
— Сейчас уже ничего. Только чешется нога эта страсть как. Просто спасу нет. Вроде как живая. Это первые два дня шибко тяжко было. Теперь уже ничего, терпимо. Я же здесь, в норе-то этой всего сутки обретаюсь, — продолжил Чеботарь, выводя Антона из ступора. — До того они меня в хате держали. Поили и кормили дивно, ничего не скажу. Как какого гостя любезного обихаживали.
— А у тебя хоть таблетки какие-нибудь есть?
